Стихотворения и поэмы
Шрифт:
ОСКОЛКИ
Сейчас, когда, прозрев, глаза велят: “Гляди!”, —
Сквозь режущую боль в зрачке незамутненном
Я вижу, омрачась, что сердце из груди,
Как зеркало, упав, рассыпалось со звоном.
Я знаю, мне верна, черты мои храня,
Любая из частиц, разбросанных повсюду.
О время – мой судья, не растопчи меня,
Пока
И вместе их собрав, изрежусь в кровь стеклом,
Чтоб цельность им придать стараньем напряженным, —
Но как бы ни сложил, приклеив к слому слом, —
В том зеркале себя увижу искаженным.
О, сколько хочешь раз его перекрои —
Лишь плавящая боль позволит возвратиться
Единству моему в той целостности, чьи
По всем семи морям рассеяны частицы.
1943
Перевод В. Слуцкого
У ДОРОГИ
У ДОРОГИ
Истерзанный вокзал, как решето, дыряв.
Купаются в пыли развалины поселка.
Здесь, направление былое потеряв,
Торчит забытая немецкая двуколка.
Из глины высохшей не вырвать ей колес, —
Обречена недвижности и тленью.
Ее обнюхав, пробежавший пес
Заигрывает с собственною тенью.
Но, слыша издали грохочущий состав
И жалостно дрожа от лязга поездного,
Она, как две руки, оглобли вверх задрав,
Дает понять, что в плен готова сдаться снова.
1946
Перевод М. Тарловского
КУСОК МЫЛА
КУСОК МЫЛА
1
Не в этом ли сгустке — плоть сына ее? —
Мерещится матери сквозь забытье:
Так вот он, найденыш, родное дитя!
Вся в струнку, суставами глухо хрустя,
С отчаяньем, стынущим в звеньях глазниц,
Надрывней всех плакальщиц, всех вестовщиц,
Бруску, где сыновнее имя живет,
Последнюю почесть она воздает.
Она погребенью вот это предаст…
Храни его, дерна могильного пласт!
2
Ей это досталось, лишь ей, лишь одной —
Что делать с кирпичиком плоти родной?
В глазах — пустота, на губах — волдыри.
Весь день она шла, не приметив зари.
Всю ночь эту ношу сжимает в руках
И к небу подъемлет невиданный прах.
К земле она снова свой клонит зрачок,
И нет ни слезы на пергаменте щек.
И рот ее замкнут и нем, и суров —
Не вырвется ль сердце само из оков?
Весь мир ей теперь обойти предстоит...
В кирпичике мыла — лик сына сквозит!
3
Весь мир исходить предстоит им вдвоем...
— А если чужой ты, где мать мы найдем?
Не с неба ли ты? Не в земле ли ты рос? —
В бесслезных глазах — неуемный вопрос.
Но что ей до неба! Что ей до земли!
Вот марка, оценка и граммов нули...
Как собственность это к ней на дом пришло:
Сев на пол, покуда не станет светло,
Допрашивать будет находку свою
У грани судеб, у земли на краю!
Но детская зыбка сквозь мыло видна, —
Да, вот оно, то, что вскормила она!
4
Колышется зыбка, но горе не спит:
Рука испытующе прах теребит,
И взор, как стрела, устремляется в пол —
На что ж это там, в темноте, он набрел?
Два новеньких детских стоят башмачка.
Где ж ножки для них? Приведут ли сынка?
Колышется зыбка, но горе не спит:
Какие следы еще темень таит?
Как будто — шапчонка и мех пальтеца?
Не детские ль ручки коснулись лица?
Но — свет! И для бреда нет больше причин:
Да, мыльною щелочью стал ее сын!
5
Весь мир исходить предстоит им вдвоем...
— А если чужой ты, где мать мы найдем?
Не с неба ли ты? Не в земле ли ты рос? —
В бесслезных глазах — неуемный вопрос.
Она погребенью вот это предаст...
Храни его, дерна могильного пласт!