Стихотворения и поэмы
Шрифт:
Трепещет платьице ее на берегу,
Средь камешков над ним легко летает ветер.
Ее приветствие я здесь подстерегу,
Незаменимое и лучшее на свете.
Вот прянул солнца луч, как дротик золотой.
И обернулся я на зов лучистый,
И зубы белые я вижу пред собой,
И «с добрым утром!»—слышу голос чистый.
1947
Перевод
СОЛО
СОЛО
Когда всему молчать приходит срок
И засыпают музыканты ночи,
Всё звонче, всё отточенней сверчок
В потемках озабоченно стрекочет.
Он шелковым шуршаньем входит в сон,
Им властвует и ткет в нем всё, что хочет,
И ждет, в свою работу погружен,
Ничем не отделяя дня от ночи.
Поет он всё смелей и горячей,
Кому на горечь, а кому в усладу.
Назначен он хранителем ночей,
Он трудится — с ним никакого сладу.
Таинственен его волшебный труд,
Не знающий границ меж днем и ночью.
С причудами, а то и без причуд
Самозабвенно он во тьме хлопочет.
Свое поет он соло. Минет срок —
И наш сверчок теперь уже сверхсрочник.
Ему подтянет горный родничок
Или свистун — заблудший полуночник.
Они хотят парить над тишиной,
Их голоса взвиваются всё выше,
Но только он царит в глуши ночной,
И спящий мир его лишь пенье слышит.
1947
Перевод Л. Озерова
КАПЕЛЛА
КАПЕЛЛА
И даже не кивнув, а просто так — на слух
Договорившись вмиг со всем зверьем окрестным,
Затерянный в горах ручей проснулся вдруг
И дробно зажурчал в гранитном ложе тесном.
«Кто вступит вслед за мной? — звенит он. — Говори!»
И эхо повторить вопроса не успело,
Как дрогнул над ручьем смешной вихор зари
И в шумный разговор вступила вся капелла.
Как ливень по весне. Вступили. Сразу. Все.
В симфонию любви и скрежета и свиста.
Кузнечик-музыкант почти басит в росе,
И в стебли трав вплелась печаль жука-флейтиста.
Сперва еще слегка смущаются юнцы,
И режет чуткий слух рассветная настройка,
Но вот уже стучат шальные кузнецы,
И тысячи цикад бьют по цимбалам бойко.
Нас может оглушить скрипение цикад,
Оно в рассветный час звучит с нежданной силой.
Давно гудит пчела над венчиком цветка,
Вплетя лазурь небес в свой плащ прозрачнокрылый.
Как сладостно пчеле над венчиком висеть,
Кружиться и жужжать, пускаться в путь окольный.
А кто-то угодил уже в паучью сеть,
И грозно загудел орган янтарноствольный.
В сторонке богомол. Одет в зеленый фрак,
И впрямь он молится. Свисают фалды сзади.
Крючки передних ног — хитрец! — скрестил он так,
Чтоб голову снести распевшейся цикаде.
Но радость бытия не ведает конца,
Сто тысяч голосов слились в один, всецело:
Певец в густой траве приветствует певца,
В рассветной свежести усердствует капелла.
1947
Перевод А. Голембы
В ТРЕТИЙ РАЗ
В ТРЕТИЙ РАЗ
Прочь, дурень ветерок! Не спрашивай — куда!
Дорога горная здесь колдовски петляет.
Машина, мчись вперед, свободою горда!
Встречает ветер нас, а солнце провожает.
Пространств распахнутых здесь не охватит взор,
И солнце на полях, как на стекле, блистает,
Ярясь, кидается прибой на локти гор,
Над ними облаков клубящаяся стая.
А в небе надо мной такая синева, —
Мне замок золотой мерещится под нею!
Вверх задирается невольно голова,
И раскрываются глаза мои жаднее.
Я видеть всё хочу! Там тоже что-то есть!
О жажда, ты всегда, как небо, бесконечна.
Вот ширится оно — его пространств не счесть, —
Как гимн, могучее и молодое вечно!