Стихотворения и поэмы

Не случайно поэт скажет, что именно в этот период он глубоко погрузился в стихию современности. Однако благодаря знакомству с историческим обликом русского Севера, с его архитектурой и его народными промыслами (вроде знаменитых вологодских кружев), с его природой и его людьми, хранившими в своем характере и своем обличье что-то от новгородских ушкуйников, Леонид Мартынов воочью увидел и «предысторию» своей родины — страны Холодырь.

Поэт обратил на это внимание в одном из номеров газеты «Красный Север» 1934 года, где он спрашивал: не предки ли вологжан и архангелогородцев направляли свои кочи «встречь солнца» или проходили великий Пермский камень — Урал «чрескаменным путем»? Не они ли открыли ледяные ворота Лукоморья, основали вольный город Мангазею, а затем устремились дальше в Сибирь — к устьям великих сибирских рек и к самому Океану? Ведь после них тем же путем прошли летописцы и ученые-«географусы», в сочинениях которых стерлись границы реальности и вымысла.

Так заново родилось сказочное Лукоморье, а карта Сибири обрела большую историческую глубину и большую масштабность. Открытая поэтом «связь земель» позволила ему открыть и соответствующую «связь времен». Вот почему в автобиографических заметках «Мой путь» Леонид Мартынов отметит, что, очутившись на русском Севере, в частности в Вологде, он как-то особенно остро ощутил эту связь прошлого с настоящим и настоящего с будущим. Чрезвычайно важное для него признание!

В горниле душевных и нравственных потрясений, в горниле поисков и открытий, разочарований и надежд выкристаллизовывалась мысль о взаимосвязи и взаимозависимости всего сущего в природе, в общественной жизни, в судьбе отдельного человека. И не случайно Антал Гидаш, ближайший друг поэта, определил его девиз следующими словами: «Все влияет на нас, но и мы на все влияем». И добавил, что этот девиз можно смело начертать на челе нового искусства XX века.

Стихотворение «Подсолнух», написанное в 1932 году в Вологде, безусловно относится к одному из лучших в творчестве Леонида Мартынова, никогда не оставлявшего «вечную» тему — тему вдохновенного служения искусству, служения красоте.

Конфликт между живописцем-ремесленником и лирическим героем стихотворения перерастает в конфликт между искусством описательным, обветшалым, омертвевшим и искусством нетрадиционным, искусством, способным своим «заманчивым дыханьем» заворожить людей, вырвать их из тенет обыденной жизни и обыденного сознания.

Измена такому искусству есть измена человеческому в человеке. И напротив, служение ему есть вочеловечивание человека. Любовь — вот чувство, которое вызывает к жизни необыкновенный творческий порыв. Следует заметить, что в стихотворении есть автобиографический момент. Леонид Мартынов одно время увлекался живописью и даже получил направление для поступления во ВХУТЕМАС. Болезнь помешала ему осуществить эту мечту. В «Подсолнухе» необычайно выразительно изображены и маковое масло в бутыли, и краски, и кисти, и главное — тот момент душевного подъема, даже некоторой экзальтации, которой был охвачен «судьбой дарованный гость»:

Тебя я рисовал,

Но вместо тела

Изобразил я полнокровный стебель,

А вместо плеч нарисовал я листья,

Подобные опущенным крылам.

Почему же поэт вывел в стихотворении этот необычный, даже странный образ женщины-подсолнуха? А потому что он полнее и глубже передал сущность той, что всем своим обликом и своим характером мгновенно его покорила:

Я закричал:

«Я видел вас когда-то,

Хотя я вас и никогда не видел,

Но тем не менье видел вас сегодня,

Хотя сегодня я не видел вас!»

И поскольку лирический герой «Подсолнуха» — личность, «выломившаяся» из типических обстоятельств, противостоящая обывательскому укладу городка, то естественно, что и образ женщины, поразивший воображение, не мог не быть столь же необыкновенным, неожиданным, неповторимым. И Леонид Мартынов нашел такой обобщенный образ- символ — подсолнух, который, как известно, всегда поворачивается к солнцу. Позже он написал в одной из своих новелл: «…так явилась мне моя судьба в образе моего солнечного Подсолнуха».

Духовный взлет, пережитый Леонидом Мартыновым в момент создания «Подсолнуха», не прошел для него бесследно. Ведь по словам Ле Корбюзье, художник рождается в те минуты, когда он чувствует себя большим, чем человек. И для его возлюбленной, для этого «Прекрасного, но пленного растенья, Ушедшего корнями в огород», также не прошла бесследно встреча с «судьбой дарованным гостем». Их встреча на перекрестке дорог, ведущих в «будущие годы», в такой же степени была случайной, как и предопределенной их жизнью, их судьбой.

Социально-этический, социально-эстетический момент чаще всего у Леонида Мартынова выступает в форме внутренней борьбы человека. Так еще раз подтверждается старая истина, что от богатства внутренней жизни личности, от разнообразия ее нравственно-психологических состояний зависит обновление искусства.

В «Голом страннике» поэт сталкивает почти арктический холод мироздания с незащищенностью и одновременно неподвластностью этому холоду искусства: оно живет вопреки «бездне снеговой». Со временем взаимозависимость всего сущего как отчетливо детерминистская идея получила еще более яркое выражение у Мартынова. Это видно из такого высказывания поэта: «Авторы создают стихи, а стихи — судьбу авторов!»

Собственной судьбой Леонид Мартынов подтвердил верность этого афоризма. Однако с такой же исторической или, иначе сказать, временной обусловленностью, закономерностью в его взглядах происходила и перестановка акцентов. В стихотворении «Что-то новое в мире…» (1948, 1954) обновление в сфере искусства Леонид Мартынов выводит уже не только из духовного роста художника, но и из благотворных перемен, происходящих в жизни общества. Причем оздоровление общественной атмосферы неизбежно ведет к расцвету искусства — такова главная его мысль:

На деревьях рождаются листья,

Из щетины рождаются кисти,

Холст растрескивается с хрустом,

И смывается всякая плесень…

Поэт, переводя дыхание, заканчивает с торжеством:

Дело пахнет искусством,

Человечеству хочется песен.

Еще уверенней и непосредственнее Леонид Мартынов провозгласил примат действительности над художественным вымыслом в 60-е годы: «Да будет так! Мое сознанье Есть отраженье Бытия!» («Отраженье») .

Движущей силой в его поэзии было все более глубокое понимание социально-общественной роли искусства, верность пушкинской традиции — традиции подлинно передовых идей, которые должны в человеке и человечестве пробуждать «чувства добрые», вызывать «прекрасные порывы».

4

Под стихотворением «Замечали — по городу ходит прохожий?..» стоят даты: 1935—1945. Период чрезвычайно важный и в жизни и в творчестве Леонида Мартынова, период, который безусловно прошел под знаком Лукоморья — реальной и столь же легендарной земли, расположенной на обском Севере. Лукоморье было открытием поэта; он жаждал найти именно такой — эпический и одновременно лирический образ, образ-символ, позволяющий воплотить все многообразие его интеллектуально-художественных устремлений.