Стихотворения и поэмы

518

519

520

521

522

523

524

525

526

527

528

529

530

531

532

533

534

535

536

537

538

539

540

541

542

543

544

545

546

547

548

549

550

551

552

553

554

555

556

557

558

559

560

561

562

563

564

565

566

567

568

569

570

571

572

573

574

575

576

577

578

579

580

581

582

583

584

585

586

587

588

589

590

591

592

593

594

595

596

597

598

599

600

601

602

603

604

605

606

607

608

609

610

611

612

613

614

615

616

617

618

619

620

621

622

623

624

625

626

627

628

629

630

631

632

633

634

635

636

637

638

639

640

641

642

643

644

645

646

647

648

649

650

651

652

653

654

655

656

657

658

659

660

661

662

663

664

665

666

667

668

669

Леонид Мартынов

СТИХОТВОРЕНИЯ И ПОЭМЫ^{1}

Поэзия Леонида Мартынова

Художник приходит в мир, чтобы увидеть мир заново, во всей его неповторимости, чтобы поделиться увиденным с великим множеством людей, людей разных судеб, настроений, пристрастий,— так определил Леонид Мартынов призвание художника в наши дни. В этом определении он сам сказался полно и глубоко, как это вообще было свойственно его сложной творческой натуре. Леонид Мартынов отчетливо осознавал, что произведения литературы XX века не смогут оказать влияния на читателей грядущих поколений, если в них уже сегодня не войдет такой духовный заряд, который вполне раскроет свое содержание лишь в будущем.

Уже по одному этому жесткому и непримиримому требованию, которое Леонид Мартынов предъявил прежде всего к самому себе, можно судить о том, насколько мощным и действенным было «силовое поле» его воображения, насколько остро он чувствовал свою связь со временем, насколько продуктивны были его замыслы и планы. Далеко не все из них Леониду Мартынову довелось осуществить, но то, что им создано, поражает страстным и непреходящим желанием «быть в пределах Грядущего».

Однако чтобы это вполне понятное человеческое желание не обернулось пустой мечтательностью, поэт не должен терять земли под ногами, утрачивать, как сказал Л. Толстой, «теплоты патриотизма»; напротив, всю жизнь он должен стремиться как можно ближе быть к заботам и чаяниям своих сограждан.

Леониду Мартынову довелось воссоздать в поэзии облик нашей эпохи — от 20-х до 80-х годов XX века, выразить сложнейшую структуру этого времени, передать, говоря словами Маяковского, свою мечту о «едином человечьем общежитье», о фантастическом рывке в Зазвездье. Вот почему о его сочинениях можно сказать словами, которыми начинается одно из стихотворений поэта:

Есть книги —

В иные из них загляни

И вздрогнешь:

Не нас ли

Читают

Они!

1

Леонид Николаевич Мартынов родился 9 (22) мая 1905 года в городе Омске. По семейному преданию, его прадед, Мартын Лощилин — офеня-коробейник из-под Мурома,— долгие годы провел в странствиях по Сибири, пока наконец не поселился в Семипалатинске и не обзавелся там большой семьей. Одному из его потомков, Николаю, удалось поступить в омское техническое училище и получить редкую по тем временам специальность техника путей сообщения. Об этом стоит сказать хотя бы потому, что образ отца как первооткрывателя подземных «кладов» и «морей», как дерзкого смутьяна, который не чтит древних степных законов, вошел во многие стихотворения поэта, в первую очередь в «Балладу про Великий путь».

Мать, Мария Григорьевна, происходила из такой же разночинной семьи. В молодости она учительствовала в казачьей станице Бишкуль в северо-восточном Казахстане. После замужества она возвратилась в Омск и уже в наше, советское время работала в горздравотделе. Ее отец, военный инженер Григорий Павлович Збарский, во второй половине XIX века получил назначение в Среднюю Азию. Переехав из Петербурга в город Верный (нынешнюю Алма-Ату), он приступил к строительству военного госпиталя и грандиозного деревянного храма, способного выдержать самые сильные землетрясения. Он также замыслил сооружение ирригационных систем, но при весьма неясных обстоятельствах скоропостижно скончался. Эти семейные воспоминания легли в основу поэмы «Рассказ о русском инженере» и ряда других произведений Леонида Мартынова.

Раннее детство поэта прошло в служебном вагоне отца. Вагон подолгу стоял среди степей и полупустынь Зауралья, а детское воображение рисовало саванны и превращало степных псов в царей пустыни львов, отары овец — в стаи диких животных. Кроме этих фантазий, навеянных прочитанными книгами, мальчику на всю жизнь запомнились убогие жилища кочевников-скотоводов, трахоматозные старики; играющие в пыли и песке полуголые дети. Разнообразие впечатлений оказывало безусловное влияние на формирующееся мировосприятие Леонида Мартынова.

«Из книг я знал,— писал он позднее,— о златоглавой Москве и величественном Петрополе, но вокруг себя видел неблагоустроенные человеческие поселения, тонущие то в снегах, то в грязи. Из книг я знал о том, „как хороши, как свежи были розы“, но вокруг меня в полынной степи… щетинились чертополохи, пропахшие паровозным дымом».

Перед первой мировой войной отец Леонида Мартынова окончательно поселился в Омске и перешел на службу в Управление железных дорог Сибири. Следует заметить, что в современном Омске, в котором насчитывается более миллиона жителей, многое стало таким, каким оно представлялось в грезах подростка: мириады электрических огней, широкие проспекты, высокие здания, аэропорт, выстроенный по последнему слову техники, иначе говоря, «город-колосс». Однако улица Никольская (ныне — улица Красных Зорь) осталась почти такой же, какой она была прежде: широкая и пыльная летом, заметенная сугробами зимой. Здесь, в бывшем доме ссыльного поселенца Адама Вальса, прошли детские и отроческие годы Леонида Мартынова. В мае 1983 года в торжественной обстановке на этом доме была установлена мемориальная доска — так земляки увековечили память о пребывании поэта в Омске.

В доме Мартыновых книга была полноправным хозяином: много читали родители поэта, его старший брат Николай, бабушка Бадя. А так как книг и иллюстрированных изданий скапливалось все больше, то постепенно их стали складывать и на гардероб. Туда-то и любил забираться маленький Леонид. Он часами рылся в книгах, читал запоем, пригнув голову к коленям. Или, отвлекшись от чтения, рассматривал игру пылинок в солнечном луче, воображая вращающиеся колеса, цилиндры, пирамидки, иначе говоря, всевозможные геометрические фигуры… Может, такое воображение сложилось уже в раннем детстве, проведенном на колесах, а может быть, все эти миражи носились в воздухе времени, и мальчик интуитивно оказался в их власти.