Четыре инженера

Скучала я, потупя взор, Они ж вели свой разговор, В один все повторяя тон: «Цемент-бетон! Цемент-бетон! Цемент-бетон! Цемент-бетон!» Они в один твердили тон. Я им сказала: «Господа! Зачем же вы пришли сюда, Коль смысл всей жизни заключен Для вас в цемент, в цемент-бетон? Коль смысл всей жизни заключен — Для вас – в цемент, для вас – в бетон?..» Их было четверо; из них Никто не слышал слов моих, Все продолжали в унисон Хвалить цемент, хвалить бетон… Цемент-бетон! Цемент-бетон Они хвалили в унисон! Мне нравится один из них, Но он не знает чувств моих: Он так глубоко погружен В цемент-бетон, в цемент-бетон! Он всей душою погружен В цемент-бетон, в цемент-бетон! Казалось – я не утерплю, Скажу ему, как я люблю! Быть может, позабудет он Про свой цемент, про свой бетон; Да, хоть на миг забудет он Про свой цемент, про свой бетон! Но нет! Я знаю – скажет он: В своем я сердце не волен, — Другой я страстью поглощен — И эта страсть – цемент-бетон! Цемент-бетон! Цемент-бетон! Да, эта страсть – цемент-бетон! Ах! если б мне поверил он, Моим лобзаньем упоен, Забыл бы он, как скучный сон, И свой цемент, и свой бетон — Забыл бы он, как скучный сон, И свой цемент, и свой бетон! Они ушли, и говор стих, Но с той поры в ушах моих Звучит, как похоронный звон: «Цемент-бетон! Цемент-бетон!» Звучит, как похоронный звон — «Цемент-бетон!.. Цемент-бетон!!» Журн. «Почтальон», 1902, № 10. [Подпись: Н. Бучинская]

Признание

О, не смущай меня! Не спрашивай, мой милый! Я не смогу сказать – люблю ли я тебя, Но я обнять могу с такою жгучей силой, Как обнимают только полюбя! От ласк моих любовью веет! Не будем дней златых терять! Никто, поверь мне, не сумеет Тебя так жарко приласкать! Я поняла тебя! Твой взор властолюбивый Во мне рабу свою увидеть бы хотел… Но нет! Душой моей изменчивой и лживой Еще никто всецело не владел!.. От глаз моих любовью веет, Не бойся смело в них взглянуть!.. Никто, поверь мне, не сумеет Тебя так ловко обмануть! Журн. «Почтальон». 1902, № 11. [Подпись Н. Бучинская]

Шансонетка

Как хорошо к безбрежной синей дали Нас увлекала зыбкая ладья! О нашем счастье в целом мире знали Лишь море, небо, ты да я! Ты говорил, мои целуя руки, Что будешь век у ног моих лежать, За взгляд один готов идти на муки, За поцелуй согласен жизнь отдать! А я в ответ чуть слышно прошептала, Что без тебя не в силах больше жить, Что лишь с тобой блаженство я б узнала И что хочу твоей навеки быть! Мы улыбались. Солнце золотило Волну моих распущенных кудрей… Оно нам счастье яркое сулило, Как блеск его полуденных лучей!.. Да, хорошо к безбрежной синей дали Нас увлекала зыбкая ладья! И хорошо в то утро все мы лгали — И солнца луч, и ты… и я!! Журн. «Беседа». 1903, № 7. [Подпись: Н. Бучинская]

Маленький диалог

– Мисс Дункан! К чему босячить, Раз придумано трико? Голой пяткой озадачить Нашу публику легко! – Резкий тон вы не смягчите ль, Коль скажу вам `a mon tour [1] : Танцевальный мой учитель Шопенгауэр был Артур. – Мисс Дункан! За вас обидно! Говорю вам не в укор — Шопенгауэр очевидно Был прескверный канканер. Газ. «Биржевые ведомости». 1904, 19 дек.

1

В свою очередь (фр.).

Патроны и патрон

Спрятав лик в пальто бобровое От крамольников-врагов, Получивши место новое, Едет Трепов в Петергоф. Покидая пост диктатора, Льет он слезы в три реки. Два шпиона-провокатора Сушат мокрые платки. «Ах! Подобного нелепого Я не ждал себе конца: Генерал-майора Трепова, Благодетеля-отца, Кто порядки образцовые Ввел словами: «Целься! Пли!» — В коменданты во дворцовые Не спросяся упекли! Ведь для них я был мессиею, Охранял и строй, и трон, Был один над всей Россиею Покровитель и патрон!» Трепов! Не по доброй воле ли С места вам пришлось слететь? Сами вы учить изволили, Чтоб патронов не жалеть! Газ. «Новая жизнь». 1905, 1 нояб.

Из Мицкевича

Снарядившись для похода, Писарёвский воевода Говорит команде речь: «Враг пред вами. Цель в прохвоста! Меть верней! Бери в полроста, Разом пули и картечь! Бить мерррзавца – честь солдата. Раз, два, три! Пали, ребята! Пусть издохнет скверный гад!» – «Рад стараться!» – взвыли взводы, Дружно в спину воеводы Выпуская весь заряд. Журн. «Сигнал». 1905, вып. 2

* * *

Ты пойди, моя коровушка, домой, Ты пойди, моя непоеная! За тобой давно следит городовой: Будешь скоро успокоенная! Запишись скорей ты в партию П.П. Иль возьмись за ум да в «Русскую»: Коль найдешь друзей в шпионе да в попе, Не спознаешься с кутузкою. Если ж нет – тебя сведут в арестный дом, Изобьют тебя, как гадину, Назовут тебя крамолы вожаком И съедят твою говядину! Журн. «Красный смех». 1906, № 4

Из Гейне На острове диком…

Дзунлулу Десятый, король каннибалов, Решив подкрепиться чуть-чуть, Съел двух стариков, трех девиц и ребенка И лег на часочек всхрапнуть. И снится ему, что в том крае далеком, В том крае, где клюква растет, Обжора Дубасов полковнику Мину Такой же обед задает. Журн. «Зарницы», 1906, № 1

Гаданье

Ночь. Вдали от пированья (Тише, сердце! Не стучи!) Кто для таинства гаданья Зажигает две свечи? Зыбкий пламень озаряет Стекла круглые очков, О судьбе своей гадает Перед зеркалом Гучков. Замирает, как девица, И робеет, и дрожит. Таракан в углу дивится На его смятенный вид. «Кто-то, кто моя судьбина? Дай мне, зеркало, ответ! Из союза ли детина, Или чистенький кадет? Молвить правду – за кадета Я и очень бы не прочь, Да ему и то и это — До приданого охоч! Аль сподручней за детину? На идеи он не лих: Знай купи себе резину И расходов никаких. Скажут: «Вот поймали гуся!» А что я в ответ скажу? Все я, девушка, боюся, Все робею, все дрожу! Пламя вьется… Пламя зыбко Озаряет тьму времен… Где кадетская улыбка? Где резиновый батон?.. Журн. «Серый Волк». 1908, № 1–2

Черный карлик

Мой черный карлик целовал мне ножки, Он был всегда так ловок и так мил!.. Мои браслетки, кольца, серьги, брошки Он убирал и в сундучке хранил. Но в черный день печали и тревоги Мой карлик вдруг поднялся и подрос… Вотще ему я целовала ноги — И сам ушел, и сундучок унес! Журн. «Сатирикон». 1909, № 18

* * *

У маменьки своей спросило раз дитя, От робости смущаясь и краснея: «Скажите мне всю правду, не шутя, Отцом иль матерью – кем быть труднее?» Молчала мать, не зная, что сказать, Но гувернантка молвила беспечно: «Давно тебе самой пора бы знать, Что матерью труднее быть, конечно. Когда бы ты историю прочла, Тебе б ясна была тому причина: Ведь папой в Риме женщина была, А мамой – ни один мужчина!» Журн. «Сатирикон». 1910, № 5