Стихотворения. Поэмы. Проза

Русалки утащили в омут темный…

Старуха мамка ждет сынка родного

Из Золотой Орды, и день и ночь

Сидит в лесу на пне и молча

Повязанной качает головой,

Все что-то шепчет; выплакала очи

И помешалась… Мой родной к Мамаю

Поехал ублажать его дарами;

Жених сбежал в Москву. Что с нами будет?

Неужто и взаправду затевает

Димитрий Иоаннович — московский

Великий князь — недоброе: войну

С татарами!.. Как будто есть на свете

Такая силища, что одолеет

Их полчища несметные. О боже!..

Как глухо все кругом! Как будто

Все вымерло… И голод, и пожары,

А я все жду — все жду, все жду чего-то

Ужасного… все думаю: придут

И если не зарежут, свяжут руки

И на позор неслыханный меня

Сведут на рынок и сорвут с меня

Мои одежды, потешаться станут

Моим стыдом и ужасом смертельным.

Недаром я все ночи напролет

Не сплю и вся дрожу, как листик

Осиновый… Скажи мне, мальчик,

Какие вести ходят? Что пророчит Фома-юродивый?..

Что ж ты молчишь,

Мой милый, мой болезный?"

IX

Помутилось

В глазах моих; забилось сердце;

Я бросился к окну, крапивой руку

Обжег и — в ужасе остановился…

В окне мерещился какой-то призрак,

Закутанный в лохматый саван… Но

Ударил колокол, и я очнулся"…

XI

Он стал рассеян и меланхоличен.

А меланхолия — болезнь: она

Таится в нервах и боится смеха;

И если улыбнется, то такой

Натянутой улыбкою, что ей

Становится неловко. Юность

Не церемонится: я стал его

Расспрашивать, стал приставать к нему:

"Скажи, скажи, здоров ли? Что с тобою?

Иль ты опять влюблен в мечту, в царицу

Своих воздушных замков?" И однажды,

В вечерний час, и на него нашла

Минута откровенности.

XII

"На днях,

Сказал он, — праздник был в монастыре,

И, несмотря на зной, задумал я

Идти туда, и там застать обедню,

И с вынутой просфорою вернуться

К старухе няне; но, как ни спешил я,

Порядком запоздал. Застал толпу

На паперти и даже на погосте.

Чтоб протесниться в церковь, нужно было

Толкаться и давить мальчишек. Я

Пошел бродить по старому кладбищу;

Там видел я, как кое-где, накренясь

К сырой земле, подгнившие кресты

Линяли; каменные плиты были

Покрыты лишаями, желтовато

Оранжевого цвета, или мохом

Коричнево-зеленым. Письмена же

Славянские, которых уж давно

Никто не разбирал, истерты были

Ногами и засыпаны землей.

Все навело меня на мысль, не здесь ли

Покоятся останки той княжны,

Которая весной в окошке мне

Мерещилась…"

Тут мой приятель, помню,

Пустился в рассужденья. Повторить

Их слово в слово нетлогу я; но

Таков, по крайней мере, был их смысл:

"Я знаю, прах ее давно исчез,

Рассыпался и с ветром, может быть,

Вокруг меня носился вместе с пылью…

Так если я спрошу тебя: куда

Осел дымок соломинки спаленной,

Ты без труда мне тотчас же ответишь:

На камни, на траву, на человека;

Но где рассеялось ее сознанье?

В какую превратилась пыль — печаль?

Или на ком ее осело чувство

Любовь ли, ненависть ли — все равно?

Кто скажет? Даже ты не скажешь",

Добавил он наивно. — К нам не шло

Ни философствовать, ни задавать

Неразрешимые вопросы; мы

О них мечтали, и решали их

По-своему…

"Итак, вообрази,

Он продолжал, — вообрази, что если

России и теперь грозят враги,

И ежели беда не за горами,

То что мудреного, что то же чувство

Тревоги и печали, тот же страх

За родину проснулся в этой тени,

Что веет около развалин — или

Вокруг того гнезда родного, где

Так безотрадно в страхе и тоске

Прошла ее вся молодость?.. Иначе

Как это все понять?.." Тут он хотел

Еще добавить что-то, ко запнулся,

Потупился и покраснел,

XIII

"Ага!

Я, значит, прав был: ты влюблен

В свой глупый бред, в свою больную

Фантазию!" — "Фантазия ли это?

Сам рассуди, — воскликнул он, — я шел

С кладбища, среди старых теремов

Великокняжеских, — и уж хотел я

Пройти на ту лужайку, где тютюн

Курили кучера и поджидали

Своих господ, а возле экипажей

Помещичьих разнузданные клячи,

Маша хвостами и обороняясь

От оводов, щипали мураву

И в старых хомутах своих казались

Счастливее меня — так благодушно

Жевали и оглядывались. Шел я,

Задумавшись, и вдруг на перекрестке

Двух узеньких тропинок, где цвели

Акации, я поневоле дрогнул

И стал, как вкопанный. В пяти шагах

Передо мной была озарена

Сиянием полуденного солнца

Красавица. О, никогда еще

Глаза мои на свете не видали

Такой небесной, чистой красоты!

Я ею поражен был, как виденьем

И замер… Девушка была в простом

Суконном черном платье; бледный

Овал лица ее и белый лоб

Был оттенен приподнятой вуалью;

Глаза, большие, синие глаза,

Задумчиво из-под густых ресниц

В молитвенном каком-то настроенье

Куда-то вдаль глядели, и в чертах

Ее лица, казалось, грусть была

Незримая, а пряди пышных

Темно-каштановых волос ее вились,

И ветерок слегка ласкал их, словно

Остерегаясь смять их. Говорят,

Мадонна Рафаэля — совершенство;

Но совершеннее того, что дал мне бог