Блеют овцы, суетится стадо,Пробегают бешеные дни.Век безумствует. Повремени,Ни шуметь, ни причитать не надо.Есть еще в руках широкий бич,Все ворота наглухо закрыты,И колы глубоко в землю врыты,Чтоб овец привязывать и стричь.1928
Диккенс *
Я виноват. О комнатное время,Домашний ветер, огонек в передней!Я сам к тебе зашел на огонек,Что с улицы, от снега, от костров,От холода… Я тихо дверь открыл.Куда как весело в печи трещало,Как запрещал сверчок из теплой щелиБез спросу уходить, куда как ДиккенсБыл нежен с чайником. Я сел у печки,И таяли на рукавах моихБольшие хлопья
снега. Засыпая,Я слышал: чайник закипал, сверчокТрещал, и Диккенсу приснилось: вечер,И огонек в передней тает, – иЯ вижу сон. Плывет, как дилижанс,Глухая ночь, и спит возница. Только —Поскрипывая и качаясь, мимоЕще недогоревших фонарейПлывет глухая полночь. Я вошелВ переднюю, сквозь огонек, – и чайникУже кипел, и я открыл глаза,И понял я: в моих больших ладоняхЖивет такая тишина, такоеЗапечное тепло, что в тесной щелиБез устали трещит сверчок. А все жеНа волю всем захочется – и еслиЯ виноват, что задремал у печки —Прости меня.1929
«Диккенс». Вариант стихотворения. Черновой автограф поэта
Макферсон *
Это ветер ноябрьский бежит по моим волосам,Это девичьи пальцы дрожат в ослабевшей ладони.Я на полночь тебя променяю, за бурю отдам,За взлетающий плач и разорванный ветер погони.Над гранитом Шотландии стелется белый туман,И прибой нарастает, и синий огонь вдохновеньяЗаливает слепые глаза, и поет ОссианНад кремневой землей отраженные в тучах сраженья.Падал щит опаленный. На шкуре медвежьей неслиГрузный меч Эррагона, и, воду свинцовую роя,Меж кострами косматыми шли, накренясь, кораблиПо тяжелой воде над израненным телом героя.Неспокойное море, зачем оно бьется в груди?В горле соль клокотала. Ты видишь мои сновиденья?Где же арфа твоя, где твой голос? Скорей уведи,Уведи от огня, уведи от меня вдохновенье.Я за бурю тебя не отдам, – из разбуженных чащПрорывается к югу распластанный ветер погони,Ветер мчится по скалам, – смотри на взлетающий плащ,Только девичьи пальцы остались в безумной ладони.Где же арфа твоя? Где же голос твой? Песню моюЭта буря догонит и руки ей молнией свяжет.Отомстит ей ноябрьской грозою. Но то, что пою, —До конца никогда не дослушивай: полночь доскажет.1929
Перед листопадом *
Все разошлись. На прощанье осталасьОторопь желтой листвы за окном,Вот и осталась мне самая малостьШороха осени в доме моем.Выпало лето холодной иголкойИз онемелой руки тишиныИ запропало в потемках за полкой,За штукатуркой мышиной стены.Если считаться начнем, я не вправеДаже на этот пожар за окном.Верно, еще рассыпается гравийПод осторожным ее каблуком.Там, в заоконном тревожном покое,Вне моего бытия и жилья,В желтом, и синем, и красном – на что ейПамять моя? Что ей память моя?1929
«Есть город, на реке стоит…» *
Есть город, на реке стоит,Но рыбы нет в реке,И нищий дремлет на мостуС тарелочкой в руке.Кто по мосту ходил не раз,Тарелочку видал,Кто дал копейку, кто пятак,Кто ничего не дал.А как тарелочка поет,Качается, звенит,Рассказывает о себе,О нищем говорит.Не оловянная она,Не тяжела руке,Не глиняная, – упадет —Подпрыгнет налегке.Кто по мосту ходил не разНе помнит ничего,Он город свой забыл, и мост,И нищего того.Но вспомнить я хочу себя,И город над рекой.Я вспомнить нищего хочуС протянутой рукой, —Когда хоть ветер говорилС тарелочкой живой…И этот город наявуОстался бы со мной.1930
Прохожий *
Прохожему – какое дело,Что кто-то вслед за ним идет,Что мне толкаться надоело,Стучаться у чужих ворот?И никого не замечает,И белый хлеб в руках несет,С досужим ветерком играет,Стучится у моих ворот.Из
дома девушка выходит,Подходит и глядит во тьму,В лицо ему фонарь наводит,Не хочет отворить ему.– Что, – скажет, – бродишь, колобродишь,Зачем еще приходишь к нам,Откуда, – скажет, – к нам приходишьСтучаться по ночам?25 июня 1931
«Соберемся понемногу…» *
Соберемся понемногу,Поцелуем мертвый лоб,Вместе выйдем на дорогу,Понесем сосновый гроб.Есть обычай: вдоль заборовИ затворов на путиБез кадил, молитв и хоровГроб по улицам нести.Я креста тебе не ставлю,Древних песен не пою,Не прославлю, не ославлюДушу бедную твою.Для чего мне теплить свечи,Петь у гроба твоего?Ты не слышишь нашей речиИ не помнишь ничего.Только слышишь – легче дымаИ безмолвней трав земныхВ холоде земли родимойТяжесть нежных век своих.1932
«Мне было десять лет, когда песок…» *
Мне было десять лет, когда песокПришел в мой город на краю вселеннойИ вечной тягой мне на веки лег,Как солнце над сожженною Сиеной.Река скрывалась в городе степном,Поближе к чашке старика слепого,К зрачку, запорошенному песком,И пятиротой дудке тростниковой.Я долго жил и понял наконец,Что если детство до сих пор нетленно,То на мосту еще дудит игрецВ дуду, как солнце на краю вселенной.Вот я смотрю из памяти моей,И пальцем я приподнимаю веко:Есть память – охранительница днейИ память – предводительница века.Во все пять ртов поет его дуда,Я горло вытяну, а ей отвечу!И не песок пришел к нам в те года,А вышел я песку навстречу.1932
«Все ты ходишь в платье черном…» *
Все ты ходишь в платье черном,Ночь пройдет, рассвета ждешь,Все не спишь в дому просторном,Точно в песенке живешь.Веет ветер колокольныйВ куполах ночных церквей,Пролетает сон безвольныйМимо горницы твоей.Хорошо в дому просторном —Ни зеркал, ни темноты,Вот и ходишь в платье черномИ меня забыла ты.Сколько ты мне снов развяжешь,Только имя назови.Вспомнишь обо мне – покажешьНаяву глаза свои —Если ангелы летаютВ куполах ночных церквей,Если розы расцветаютВ темной горнице твоей.1932
«Под сердцем травы тяжелеют росинки…» *
Под сердцем травы тяжелеют росинки,Ребенок идет босиком по тропинке,Несет землянику в открытой корзинке,А я на него из окошка смотрю,Как будто в корзинке несет он зарю.Когда бы ко мне побежала тропинка,Когда бы в руке закачалась корзинка,Не стал бы глядеть я на дом под горой,Не стал бы завидовать доле другой,Не стал бы совсем возвращаться домой.1933
Колыбель *
Андрею Т.
Она:Что всю ночь не спишь, прохожий,Что бредешь – не добредешь,Говоришь одно и то же,Спать ребенку не даешь?Кто тебя еще услышит?Что тебе делить со мной?Он, как белый голубь, дышитВ колыбели лубяной.Он:Вечер приходит, поля голубеют, земля сиротеет.Кто мне поможет воды зачерпнуть из криницы глубокой?Нет у меня ничего, я все растерял по дороге;День провожаю, звезду встречаю. Дай мне напиться.Она:Где криница – там водица,А криница на пути.Не могу я дать напиться,От ребенка отойти.Вот он веки опускает,И вечерний млечный хмельОбвивает, омываетИ качает колыбель.Он:Дверь отвори мне, выйди, возьми у меня что хочешь —Свет вечерний, ковш кленовый, траву подорожник…1933