Стихотворения

Кто б на ножки поднялся, в дно головкой уперся,

Поднатужился, чтоб разом смерть была, да вышла вся!

Воскресать так воскресать! Встали в рост отец и мать.

Друг Сопровский оживает, подбивает выпивать.

Мы “андроповки” берем, что-то первая колом —

Комом в горле, слуцким слогом да частушечным стихом.

Так от радости пьяны, гибелью опалены,

В черно-белой кинохронике вертаются с войны.

Нарастает стук колес и душа идет вразнос.

На вокзале марш играют – слепнет музыка от слез.

Вот и ты – одна из них. Мельком видишь нас двоих,

Кратко на фиг посылаешь обожателей своих.

Вижу я сквозь толчею тебя прежнюю, ничью,

Уходящую безмолвно прямо в молодость твою.

Ну, иди себе, иди. Все плохое позади.

И отныне, надо думать, хорошее впереди.

Как в былые времена, встань у школьного окна.

Имя, девичью фамилию выговорит тишина.

1998

* * *

Г. Ч.

Раб, сын раба, я вырвался из уз,

Я выпал из оцепененья.

И торжествую, зная наизусть

Давно лелеемое приключенье.

Сейчас сорвется тишина на крик —

Такую я задумал шалость.

Смерть в каждом кустике храбрится: чик-чирик —

Но только в радость эта малость.

Разбить бы вдребезги, чтоб набело срослось,

Воздать сторицей, хлопнуть дверью.

Визжи, визжи, расхлябанная ось

Между Аделаидою и Тверью!

Деревня-оползень на правом берегу,

Паром, пичуга в воздухе отпетом —

Все это, если я смогу,

Сойдется наконец с ответом.

Мирон Пахомыч, к отмели рули,

Наляг, Харон Паромыч, на кормило.

По моему хотенью журавли,

Курлыча, потянулись к дельте Нила.

“Казбечину” с индийской коноплей

Щелчком отбросив, вынуть парабеллум.

Смерть пахнет огородною землей,

А первая любовь – травой и телом.

1998

* * *

близнецами считал а когда разузнал у соседки

оказался непарный чудак-человек

он сходил по-большому на лестничной клетке

оба раза при мне и в четверг

мой народ отличает шельмец оргалит от фанеры

или взять чтоб не быть голословным того же меня

я в семью возвращался от друга валеры

в хороводе теней три мучительных дня

и уже не поверят мне на слово добрые люди

что когда-то я был каждой малости рад

в тюбетейке со ртом до ушей это я на верблюде

рубль всего а вокруг обольстительный ленинабад

я свой век скоротал как восточную сказку

дромадер алкоголя горячечные миражи

о сними с меня жено похмельную маску

и бай-бай уложи

пусть я встану чем свет не таким удручающим что ли

как сегодня прилег

разве нас не учили хорошему в школе

где пизда марь иванна проводила урок

иванов сколько раз повторять не вертись и не висни

на анищенко сел по-людски

все открыли тетради пишем с красной строки

смысл жизни

1999

* * *

Мама чашки убирает со стола,

Папа слушает Бетховена с утра,

“Ножи-ножницы,” – доносится в окно,

И на улице становится темно.

Раздается ультиматум “марш в кровать!” —

То есть вновь слонов до одури считать,

Или вскидываться за полночь с чужой

Перевернутой от ужаса душой.

Нюра-дурочка, покойница, ко мне,

Чего доброго, пожалует во сне —

Биографию юннату предсказать

Али “глупости” за фантик показать.

Вздор и глупости! Плательщики-жильцы

При ближайшем рассмотреньи – не жильцы.

Досчитали под Бетховена слонов

И уснули, как убитые, без снов.