Стихотворения

СТАРИЦКИЙ ВОЕВОДА [*]

Когда был обвинен старицкий воевода, Что, гордый знатностью и древностию рода, Присвоить он себе мечтает царский сан, Предстать ему велел пред очи Иоанн. И осужденному поднес венец богатый, И ризою облек из жемчуга и злата, И бармы возложил, и сам на свой престол По шелковым коврам виновного возвел. И, взор пред ним склонив, он пал среди палаты, И, в землю кланяясь с покорностью трикраты, Сказал: “Доволен будь в величии своем, Се аз, твой раб, тебе на царстве бью челом!” И, вспрянув тот же час со злобой беспощадной, Он в сердце нож ему вонзил рукою жадной. И, лик свой наклоня над сверженным врагом, Он наступил на труп узорным сапогом И в очи мертвые глядел, и с дрожью зыбкой Державные уста змеилися улыбкой. [1858]

“Государь ты наш батюшка...” [*]

1 — Государь ты наш батюшка, Государь Петр Алексеевич, Что ты изволишь в котле варить? — Кашицу, матушка, кашицу, Кашицу, сударыня, кашицу! 2 — Государь ты наш батюшка, Государь Петр Алексеевич, А где ты изволил крупы достать? — За морем, матушка, за морем, За морем, сударыня, за морем! 3 — Государь ты наш батюшка, Государь Петр Алексеевич, Нешто своей крупы не было? — Сорная, матушка, сорная, Сорная, сударыня, сорная! 4 — Государь ты наш батюшка, Государь Петр Алексеевич, А чем ты изволишь мешать ее? — Палкою, матушка, палкою, Палкою, сударыня, палкою! 5 — Государь ты наш батюшка, Государь Петр Алексеевич, А ведь каша-то выйдет крутенька? — Крутенька, матушка, крутенька, Крутенька, сударыня, крутенька! 6 — Государь ты наш батюшка, Государь Петр Алексеевич, А ведь каша-то выйдет солона? — Солона, матушка, солона, Солона, сударыня, солона! 7 — Государь ты наш батюшка, Государь Петр Алексеевич, А кто ж будет ее расхлебывать? — Детушки, матушка, детушки, Детушки, сударыня, детушки! [1861]

ЧУЖОЕ ГОРЕ

В лесную чащу богатырь при луне Въезжает в блестящем уборе; Он в остром шеломе, в кольчатой броне И свистнул беспечно, бочась на коне: “Какое мне деется горе!” И едет он рысью, гремя и звеня, Стучат лишь о корни копыты; Вдруг с дуба к нему кто-то прыг на коня! “Эй, кто за плечами там сел у меня? Со мной, берегись, не шути ты!” И щупает он у себя за спиной, И шарит, с досадой во взоре; Но внемлет ответ: “Я тебе не чужой, Ты, чай, об усобице слышал княжой, Везешь Ярослава ты горе!” “Ну, ври себе!— думает витязь, смеясь,— Вот, подлинно, было бы диво! Какая твоя с Ярославом-то связь? В Софийском соборе спит киевский князь, А горе небось его живо?” Но дале он едет, гремя и звеня, С товарищем боле не споря; Вдруг снова к нему кто-то прыг на коня И на ухо шепчет: “Вези ж и меня, Я, витязь, татарское горе!” “Ну, видно, не в добрый я выехал час! Вишь, притча какая бывает! Что шишек еловых здесь падает вас!” Так думает витязь, главою склонясь, А конь уже шагом шагает. Но вот и ступать уж ему тяжело, И стал спотыкаться он вскоре, А тут кто-то сызнова прыг за седло! “Какого там черта еще принесло?” “Ивана Васильича горе!” “Долой вас! И места уж нет за седлом! Плеча мне совсем отдавило!” “Нет, витязь, уж сели, долой не сойдем!” И едут они на коне вчетвером, И ломится конская сила. “Эх,— думает витязь,— мне б из лесу вон Да в поле скакать на просторе! И как я без боя попался в полон? Чужое, вишь, горе тащить осужден, Чужое, прошедшее горе!” [1866]

ПАНТЕЛЕЙ-ЦЕЛИТЕЛЬ [*]

Пантелей-государь ходит по полю, И цветов и травы ему по пояс, И все травы пред ним расступаются, И цветы все ему поклоняются. И он знает их силы сокрытые, Все благие и все ядовитые, И всем добрым он травам, невредныим, Отвечает поклоном приветныим, А которы растут виноватые, Тем он палкой грозит суковатою. По листочку с благих собирает он, И мешок ими свой наполняет он, И на хворую братию бедную Из них зелие варит целебное. Государь Пантелей! Ты и нас пожалей, Свой чудесный елей В наши раны излей, В наши многие раны сердечные; Есть меж нами душою увечные, Есть и разумом тяжко болящие, Есть глухие, немые, незрящие, Опоенные злыми отравами,— Помоги им своими ты травами! А еще, государь,— Чего не было встарь — И такие меж нас попадаются, Что лечением всяким гнушаются. Они звона не терпят гуслярного, Подавай им товара базарного! Все, чего им не взвесить, не смеряти, Все, кричат они, надо похерити; Только то, говорят, и действительно, Что для нашего тела чувствительно; И приемы у них дубоватые И ученье-то их грязноватое, И на этих людей, Государь Пантелей, Палки ты не жалей, Суковатыя! Февраль 1866

ЗМЕЙ TУГАРИН [*]

1 Над светлым Днепром, средь могучих бояр, Близ стольного Киева-града, Пирует Владимир, с ним молод и стар, И слышен далеко звон кованых чар — Ой ладо, ой ладушки-ладо! 2 И молвит Владимир: “Что ж нету певцов? Без них мне и пир не отрада!” И вот незнакомый из дальних рядов Певец выступает на княжеский зов — Ой ладо, ой ладушки-ладо! 3 Глаза словно щели, растянутый рот, Лицо на лицо не похоже, И выдались скулы углами вперед, И ахнул от ужаса русский, народ: “Ой рожа, ой страшная рожа!” 4 И начал он петь на неведомый лад: “Владычество смелым награда! Ты, княже, могуч и казною богат, И помнит ладьи твои дальний Царьград — Ой ладо, ой ладушки-ладо! 5 Hо род твой не вечно судьбою храним, Настанет тяжелое время, Обнимут твой Киев и пламя и дым, И внуки твои будут внукам моим Держать золоченое стремя!” 6 И вспыхнул Владимир при слове таком, В очах загорелась досада — Но вдруг засмеялся — и хохот кругом В рядах прокатился, как по небу гром,— Ой ладо, ой ладушки-ладо! 7 Смеется Владимир, и с ним сыновья, Смеется, потупясь, княгиня, Смеются бояре, смеются князья, Удалый Попович, и старый Илья, И смелый Никитич Добрыня. 8 Певец продолжает: “Смешна моя весть И вашему уху обидна? Кто мог бы из вас оскорбление снесть? Бесценное русским сокровище честь, Их клятва: “Да будет мне стыдно!” 9 На вече народном вершится их суд, Обиды смывает с них поле — Но дни, погодите, иные придут, И честь, государи, заменит вам кнут, А вече — каганская воля!” 10 “Стой!— молвит Илья,— твой хоть голос и чист, Да песня твоя не пригожа! Был вор Соловей, как и ты, голосист, Да я пятерней приглушил его свист — С тобой не случилось бы то же!” 11 Певец продолжает: “И время придет, Уступит наш хан христианам, И снова подымется русский народ, И землю единый из вас соберет, Но сам же над ней станет ханом! 12 И в тереме будет сидеть он своем, Подобен кумиру средь храма, И будет он спины вам бить батожьем, А вы ему стукать да стукать челом — Ой срама, ой горького срама!” 13 “Стой!— молвит Попович,— хоть дюжий твой рост, Но слушай, поганая рожа: Зашла раз корова к отцу на погост, Махнул я ее через крышу за хвост — Тебе не было бы того же!” 14 Hо тот продолжает, осклабивши пасть: “Обычай вы наш переймете, На честь вы поруху научитесь класть, И вот, наглотавшись татарщины всласть, Вы Русью ее назовете! 15 И с честной поссоритесь вы стариной, И, предкам великим на сором, Не слушая голоса крови родной, Вы скажете: “Станем к варягам спиной, Лицом повернемся к обдорам!”” 16 “Стой!— молвит, поднявшись, Добрыня,— не смей Пророчить такого нам горя! Тебя я узнал из негодных речей: Ты старый Тугарин, поганый тот змей, Приплывший от Черного моря! 17 На крыльях бумажных, ночною порой, Ты часто вкруг Киева-града Летал я шипел, но тебя не впервой Попотчую я каленою стрелой — Ой ладо, ой ладушки-ладо!” 18 И начал Добрыня натягивать лук, И вот, на потеху народу, Струны богатырской послышавши звук, Во змея певец перекинулся вдруг И с шипом бросается в воду. 19 “Тьфу, гадина!— молвил Владимир и нос Зажал от несносного смрада,— Чего уж он в скаредной песни не нес, Но, благо, удрал от Добрынюшки, пес,— Ой ладо, ой ладушки-ладо!” 20 А змей, по Днепру расстилаясь, плывет, И, смехом преследуя гада, По нем улюлюкает русский народ: “Чай, песни теперь уже нам не споет — Ой ладо, ой ладушки-ладо!” 21 Смеется Владимир: “Вишь, выдумал нам Каким угрожать он позором! Чтоб мы от Тугарина приняли срам! Чтоб спины подставили мы батогам! Чтоб мы повернулись к обдорам! 22 Нет, шутишь! Живет наша русская Русь! Татарской нам Руси не надо! Солгал он, солгал, перелетный он гусь, За честь нашей родины я не боюсь — Ой ладо, ой ладушки-ладо! 23 А если б над нею беда и стряслась, Потомки беду перемогут! Бывает,— примолвил свет-солнышко-князь,— Неволя заставит пройти через грязь — Купаться в ней свиньи лишь могут! 24 Подайте ж мне чару большую мою, Ту чару, добытую в сече, Добытую с ханом хозарским в бою,— За русский обычай до дна ее пью, За древнее русское вече! 25 За вольный, за честный славянский народ! За колокол пью Новаграда! И если он даже и в прах упадет, Пусть звон его в сердце потомков живет — Ой ладо, ой ладушки-ладо! 26 Я пью за варягов, за дедов лихих, Кем русская сила подъята, Кем славен наш Киев, кем грек приутих, За синее море, которое их, Шумя, принесло от заката!” 27 И выпил Владимир — и разом кругом, Как плеск лебединого стада, Как летом из тучи ударивший гром, Народ отвечает: “За князя мы пьем! Ой ладо, ой ладушки-ладо! 28 Да правит по-русски он русский народ, А хана нам даром не надо! И если настанет година невзгод, Мы верим, что Русь их победно пройдет,— Ой ладо, ой ладушки-ладо!” 29 Пирует Владимир со светлым лицом, В груди богатырской отрада, Он верит: победно мы горе пройдем, Н весело слышать ему над Днепром: “Ой ладо, ой ладушкн-ладо!” 30 Пирует с Владимиром сила бояр, Пируют посадники града, Пирует весь Киев, и молод и стар, И слышен далеко звон кованых чар — Ой ладо, ой ладушки-ладо! Вторая половина 1867

ПЕСНЯ О ГАРАЛЬДЕ И ЯРОСЛАВНЕ [*]

1 Гаральд в боевое садится седло, Покинул он Киев державный, Вздыхает дорогою он тяжело: “Звезда ты моя, Ярославна! 2 Надежд навсегда миновала пора! Твой слышал, княжна, приговор я! Узнают же вес моего топора От края до края поморья!” 3 И Русь оставляет Гаральд за собой, Плывет он размыкивать горе Туда, где арабы с норманнами бой Ведут на земле и на море. 4 В Мессине он им показал свой напор, Он рубит их в битве неравной И громко взывает, подъемля топор: “Звезда ты моя, Ярославна!” 5 Дает себя знать он и грекам в бою, И Генуи выходцам вольным, Он на море бьется, ладья о ладью, Но мысль его в Киеве стольном. 6 Летает он по морю сизым орлом, Он чайкою в бурях пирует, Трещат корабли под его топором — По Киеву сердце тоскует. 7 Веселая то для дружины пора, Гаральдовой славе нет равной — Но в мысли спокойные воды Днепра, Но в сердце княжна Ярославна. 8 Нет, видно ему не забыть уж о ней, Не вымучить счастья иного — И круто он бег повернул кораблей И к северу гонит их снова. 9 Он на берег вышел, он сел на коня, Он в зелени едет дубравной — “Полюбишь ли, девица, ныне меня, Звезда ты моя, Ярославна?” 10 И в Киев он стольный въезжает, крестясь; Там, гостя радушно встречая, Выходит из терема ласковый князь, А с ним и княжна молодая. 11 “Здорово, Гаральд! Расскажи, из какой На Русь воротился ты дали? Замешкался долго в земле ты чужой, Давно мы тебя не видали!” 12 “Я, княже, уехал, любви не стяжав, Уехал безвестный и бедный; Но ныне к тебе, государь Ярослав, Вернулся я в славе победной! 13 Я город Мессину в разор разорил, Разграбил поморье Царьграда, Ладьи жемчугом по края нагрузил, А тканей и мерить не надо! 14 Ко древним Афинам, как ворон, молва Неслась пред ладьями моими, На мраморной лапе пирейского льва Мечом я насек мое имя! 15 Прибрежья, где черный мой стяг прошумел, Сикилия, Понт и Эллада, Вовек не забудут Гаральдовых дел, Набегов Гаральда Гардрада! 16 Как вихорь обмел я окрайны морей, Нигде моей славе нет равной! Согласна ли ныне назваться моей, Звезда ты моя, Ярославна?” 17 В Норвегии праздник веселый идет: Весною, при плеске народа, В ту пору, как алый шиповник цветет, Вернулся Гаральд из похода. 18 Цветами его корабли обвиты, От сеч отдыхают варяги, Червленые берег покрыли щиты И с черными вранами стяги. 19 В ладьях отовсюду к шатрам парчевым Причалили вещие скальды И славят на арфах, один за другим, Возврат удалого Гаральда. 20 A сам он у моря, с веселым лицом, В хламиде и в светлой короне, Норвежским избранный от всех королем, Сидит на возвышенном троне. 21 Отборных и гридней и отроков рой Властителю служит уставно; В царьградском наряде, в короне златой, С ним рядом сидит Ярославна. 22 И, к ней обращаясь, Гаральд говорит, С любовью в сияющем взоре: “Все, что пред тобою цветет и блестит, И берег, и синее море, 23 Цветами убранные те корабли, И грозные замков твердыни, И людные веси норвежской земли, И все, чем владею я ныне, 24 И слава, добытая в долгой борьбе, И самый венец мой державный, И все, чем я бранной обязан судьбе,— Все то я добыл лишь на вено тебе, Звезда ты моя, Ярославна!” Январь — февраль 1869

ТРИ ПОБОИЩА [*]

1 Ярились под Киевом волны Днепра, За тучами тучи летели, Гроза бушевала всю ночь до утра — Княгиня вскочила с постели; 2 Вскочила княгиня в испуге от сна, Волос не заплетши, умылась, Пришла к Изяславу, от страха бледна: “Мне, княже, недоброе снилось! 3 Мне снилось: от берега норской земли, Где плещут варяжские волны, На саксов готовятся плыть корабли, Варяжскими гриднями полны. 4 То сват наш Гаральд собирается плыть— Храни его бог от напасти!— Мне виделось: воронов черная нить Уселася с криком на снасти. 5 И бабище будто на камне сидит, Считает суда и смеется: “Плывите, плывите!— она говорит,— Домой ни одно не вернется! 6 Гаральда-варяга в Британии ждет Саксонец-Гаральд, его тезка; Червонного меду он вам поднесет И спать вас уложит он жестко!” 7 И дале мне снилось: у берега там, У норской у пристани главной, Сидит, волоса раскидав по плечам, Золовка сидит Ярославна. 8 Глядит, как уходят в туман паруса С Гаральдовой силою ратной, И плачет, и рвет на себе волоса, И кличет Гаральда обратно... 9 Проснулася я — и доселе вдали Все карканье воронов внемлю — Прошу тебя, княже, скорее пошли Проведать в ту норскую землю!” 10 И только княгиня домолвила речь, Невестка их, Гида, вбежала; Жемчужная бармица падает с плеч, Забыла надеть покрывало. 11 “Князь-батюшка-деверь, испугана я, Когда бы беды не случилось! Княгиня-невестушка, лебедь моя, Мне ночесь недоброе снилось! 12 Мне снилось: от берега франкской земли, Где плещут нормандские волны, На саксов готовятся плыть корабли, Нормандии рыцарей полны. 13 То князь их Вильгельм собирается плыть — Я будто слова его внемлю,— Он хочет отца моего погубить, Присвоить себе его землю! 14 И бабище злое бодрит его рать, И молвит: “Я воронов стаю Прикликаю саксов заутра клевать, И ветру я вам намахаю!” 15 И пологом стала махать на суда, На каждом ветрило надулось, И двинулась всех кораблей череда — И тут я в испуге проснулась”. 16 И только лишь Гида домолвила речь, Бежит, запыхаяся, гриден: “Бери, государь, поскорее свой меч, Нам ворог под Киевом виден! 17 На вышке я там, за рекою, стоял, Стоял на слуху я, на страже, Я многие тысячи их насчитал: То половцы близятся, княже!” 18 На бой Изяслав созывает сынов, Он братьев скликает на сечу, Он трубит к дружине — ему не до снов — Он половцам едет навстречу. 19 По синему морю клубится туман, Всю даль облака застилают, Из разных слетаются вороны стран, Друг друга, кружась, вопрошают: 20 “Откуда летишь ты? поведай-ка нам!” “Лечу я от города Йорка! На битву обоих Гаральдов я там Смотрел из поднебесья зорко: 21 Был целою выше варяг головой, Чернела как туча кольчуга, Свистел его в саксах топор боевой, Как в листьях осенняя вьюга; 22 Копнами валил он тела на тела, Кровь до моря с поля струилась — Пока, провизжав, не примчалась стрела И в горло ему не вонзилась. 23 Упал он, почуя предсмертную тьму, Упал он как пьяный на брашно; Хотел я спуститься на темя ему, Но очи глядели так страшно! 24 И долго над местом кружился я тем, И поздней дождался я ночи, И сел я варягу Гаральду на шлем И выклевал грозные очи!” 25 По синему морю клубится туман, Слетается воронов боле: “Откуда летишь ты?”— “Я, кровию пьян, Лечу от Гастингского поля! 26 Не стало у саксов вчера короля, Лежит меж своих он, убитый, Пирует норманн, его землю деля, И мы пировали там сыто! 27 Победно от Йорка шла сакская рать, Теперь они смирны и тихи, И труп их Гаральда не могут сыскать Меж трупов бродящие мнихи. 28 Но сметил я место, где наземь он пал, И битва когда отшумела, И месяц как щит над побоищем встал, Я сел на Гаральдово тело; 29 Недвижные были черты хороши, Нахмурены гордые брови — Любуясь на них, я до жадной души Напился Гаральдовой крови!” 30 По синему морю клубится туман, Всю даль облака застилают, Из разных слетаются вороны стран, Друг друга, кружась, вопрошают: 31 “Откуда летишь ты?”— “Из русской земли! Я был на пиру в Заднепровье; Там все Изяслава полки полегли, Все поле упитано кровью! 32 С рассветом на половцев князь Изяслав Там выехал, грозен и злобен, Свой меч двоеручный высоко подъяв, Святому Георгью подобен; 33 Но к ночи, руками за гриву держась, Конем увлекаемый с бою, Уж по полю мчался израненный князь, С закинутой навзничь главою; 34 И, каркая, долго летел я над ним И ждал, чтоб он наземь свалился, Но был он, должно быть, судьбою храним Иль богу, скача, помолился; 35 Упал лишь над самым Днепром он с коня, В ладью рыбаки его взяли, А я полетел, неудачу кляня, Туда, где другие лежали”. 36 Поют во Софийском соборе попы, По князе идет панихида, Рыдает княгиня средь плача толпы, Рыдает Гаральдовна Гида, 37 И с ними другого Гаральда вдова Рыдает, стеня, Ярославна, Рыдает: “О, горе! зачем я жива, Коль сгинул Гаральд мой державный!” 38 И Гида рыдает: “О, горе! убит Отец мой, норманном сраженный! В плену его веси, и взяты на щит Саксонские девы и жены!” 39 Княгиня рыдает: “О князь Изяслав! В неравном посечен ты споре! Победы обычной в бою не стяжав, Погиб ты, о, горе, о, горе!” 40 Печерские иноки, выстроясь в ряд, Протяжно поют: аллилуйя! А братья княжие друг друга корят, И жадные вороны с кровель глядят, Усобицу близкую чуя... Февраль — март 1869

ПЕСНЯ О ПОХОДЕ ВЛАДИМИРА НА КОРСУHЬ [*]

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1 “Добро,— сказал князь, когда выслушал он Улики царьградского мниха,— Тобою, отец, я теперь убежден, Виновен, что мужем был стольких я жен, Что жил и беспутно и лихо. 2 Что богом мне был то Перун, то Велес, Что силою взял я Рогнеду, Досель надо мною, знать, тешился бес, Но мрак ты рассеял, и я в Херсонес Креститься, в раскаянье, еду!” 3 Царьградский философ и мних тому рад, Что хочет Владимир креститься; “Смотри ж,— говорит,— для небесных наград, Чтоб в райский, по смерти, войти вертоград, Ты должен душою смириться!” 4 “Смирюсь,— говорит ему князь,— я готов — Но только смирюсь без урону! Спустить в Черторой десять сотен стругов; Коль выкуп добуду с корсунских купцов, Я города пальцем не трону!” 5 Готовы струги, паруса подняты, Плывут к Херсонесу варяги, Поморье, где южные рдеют цветы, Червленые вскоре покрыли щиты И с русскими вранами стяги. 6 И князь повещает корсунцам: “Я здесь! Сдавайтесь, прошу вас смиренно, Не то, не взыщите, собью вашу спесь И город по камням размыкаю весь — Креститься хочу непременно!” 7 Увидели греки в заливе суда, У стен уж дружина толпится, Пошли толковать и туда и сюда: “Настала, как есть, христианам беда, Приехал Владимир креститься! 8 И прений-то с нами не станет держать, В риторике он ни бельмеса, А просто обложит нас русская рать И будет, пожалуй, три года стоять Да грабить края Херсонеса!” 9 И в мудрости тотчас решает сенат, Чтоб русским отверзлись ворота; Владимир приему радушному рад, Вступает с дружиной в испуганный град И молвит сенату: “Ну, то-то!” 10 И шлет в Византию послов ко двору: “Цари Константин да Василий! Смиренно я сватаю вашу сестру, Не то вас обоих дружиной припру, Так вступим в родство без насилий!” 11 И вот императоры держат совет, Толкуют в палате престольной; Им плохо пришлося, им выбора нет — Владимиру шлют поскорее ответ: “Мы очень тобою довольны! 12 Крестися и к нам приезжай в добрый час, Тебя повенчаем мы с Анной!” Но он к императорам: “Вот тебе раз! Вы шутите, что ли? Такая от вас Мне отповедь кажется странна! 13 К вам ехать отсюда какая мне стать? Чего не видал я в Царьграде? Царевну намерен я здесь ожидать — Не то приведу я вам целую рать, Коль видеть меня вы так рады!” 14 Что делать с Владимиром: вынь да положь! Креститься хочу да жениться! Не лезть же царям, в самом деле, на нож? Пожали плечами и молвят: “Ну что ж? Приходится ехать, сестрица!” 15 Корабль для нее снаряжают скорей, Узорные ладят ветрила, Со причтом на палубе ждет архирей, Сверкает на солнце парча стихарей, Звенят и дымятся кадила. 16 В печали великой по всходне крутой Царевна взошла молодая, Прислужницы деву накрыли фатой — И волны запенил корабль золотой, Босфора лазурь рассекая. 17 Увидел Владимир вдали паруса И хмурые брови раздвинул, Почуялась сердцу невесты краса, Он гребнем свои расчесал волоса И корзно княжое накинул. 18 На пристань он сходит царевну встречать, И лик его светел и весел, За ним вся корсунская следует знать, И руку спешит он царевне подать, И в пояс поклон ей отвесил. 19 И шествуют рядом друг с другом они, В одеждах блестящих и длинных, Каменья оплечий горят как огни, Идут под навесом шелковым, в тени, К собору, вдоль улиц старинных. 20 И молвит, там голову князь преклоня: “Клянуся я в вашем синклите Дружить Византии от этого дня! Крестите ж, отцы-иереи, меня, Да, чур, по уставу крестите!” 21 Свершился в соборе крещенья обряд, Свершился обряд обвенчанья, Идет со княгиней Владимир назад, Вдоль улиц старинных, до светлых палат, Кругом их толпы ликованье. 22 Сидят за честным они рядом столом, И вот, когда звон отзвонили, Владимир взял чашу с хиосским вином: “Хочу, чтоб меня поминали добром Шурья Константин да Василий: 23 То правда ль, я слышал, замкнули Босфор Дружины какого-то Фоки?” “Воистину правда!”— ответствует двор. “Но кто ж этот Фока?”— “Мятежник и вор!” “Отделать его на все боки!” 24 Отделали русские Фоку как раз; Цари Константин и Василий По целой империи пишут приказ: “Владимир-де нас от погибели спас — Его чтоб все люди честили!” 25 И князь говорит: “Я построю вам храм На память, что здесь я крестился, А город Корсунь возвращаю я вам И выкуп обратно всецело отдам — Зане я душою смирился!” 26 Застольный гремит, заливаяся, хор, Шипучие пенятся вина, Веселием блещет Владимира взор, И строить готовится новый собор Крещеная с князем дружина. 27 Привозится яшма водой и гужом, И мрамор привозится белый, И быстро господень возносится дом, И ярко на поле горят золотом Иконы мусийского дела. 28 И взапуски князя синклит и сенат, И сколько там греков ни сталось, Всю зиму пирами честят да честят, Но молвит Владимир: “Пора мне назад, По Киеве мне встосковалoсь! 29 Вы, отроки-други, спускайте ладьи, Трубите дружине к отбою! Кленовые весла берите свои — Уж в Киеве, чаю, поют соловьи И в рощах запахло весною! 30 Весна, мне неведомых полная сил, И в сердце моем зеленеет! Что нудою я и насильем добыл, Чем сам овладеть я оружием мнил, То мною всесильно владеет! 31 Спускайте ж ладьи, бо и ночью и днем Я гласу немолчному внемлю: Велит он в краю нам не мешкать чужом, Да свет, озаряющий нас, мы внесем Торжественно в русскую землю!”

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1 По лону днепровских сияющих вод, Где, празднуя жизни отраду, Весной все гремит, и цветет, и поет, Владимир с дружиной обратно плывет Ко стольному Киеву-граду. 2 Все звонкое птаство летает кругом, Ликуючи в тысячу глоток, А князь многодумным поникнул челом, Свершился в могучей душе перелом — И взор его мирен и кроток. 3 Забыла княгиня и слезы и страх; Одеждой алмазной блистая, Глядит она с юным весельем в очах, Как много пестреет цветов в камышах, Как плещется лебедей стая. 4 Как рощи навстречу несутся ладьям, Как берег проносится мимо, И, лик наклоняя к зеркальным водам, Глядит, как ее отражается там Из камней цветных диадима. 5 Великое слово корсунцам храня, Князь не взля с них денег повинных, Но город поднес ему, в честь того дня, Из бронзы коринфской четыре коня И статуй немало старинных. 6 И кони, и белые статуи тут, Над поездом выся громаду, Стоймя на ладьях, неподвижны, плывут, И волны Днепра их, дивуясь, несут Ко стольному Киеву-граду. 7 Плывет и священства и дьяконства хор С ладьею Владимира рядом; Для Киева синий покинув Босфор, Они оглашают днепровский простор Уставным демественным ладом. 8 Когда ж умолкает священный канон, Запев зачинают дружины, И с разных кругом раздаются сторон Заветные песни минувших времен И дней богатырских былины. 9 Так вверх по Днепру, по широкой реке, Плывут их ладей вереницы, И вот перед ними, по левой руке, Все выше и выше растет вдалеке Град Киев с горой Щековицей. 10 Владимир с княжого седалища встал, Прервалось весельщиков пенье, И миг тишины и молчанья настал — И князю, в сознании новых начал, Открылося новое зренье: 11 Как сон, вся минувшая жизнь пронеслась, Почуялась правда господня, И брызнули слезы впервые из глаз, И мнится Владимиру: в первый он раз Свой город увидел сегодня. 12 Народ, издалека их поезд узнав, Столпился на берег — и много, Скитавшихся робко без крова и прав, Пришло христиан из пещер и дубрав, И славят спасителя бога. 13 И пал на дружину Владимира взор: “Вам, други, доселе со мною Стяжали победы лишь меч да топор, Но время настало, и мы с этих пор Сильны еще силой иною! 14 Что смутно в душе мне сказалось моей, То ясно вы ныне познайте: Дни правды дороже воинственных дней! Гребите же, други, гребите сильней, На весла дружней налегайте!” 15 Вскипела, под полозом пенясь, вода, Отхлынув, о берег забила, Стянулася быстро ладей череда, Передние в пристань вбежали суда, И с шумом упали ветрила. 16 И на берег вышел, душой возрожден, Владимир для новой державы, И в Русь милосердия внес он закон — — Дела стародавних, далеких времен, Преданья невянущей славы! Март — апрель 1869

ГАКОН СЛЕПОЙ [*]

1 “В деснице жива еще прежняя мочь, И крепки по-прежнему плечи; Но очи одела мне вечная ночь — Кто хочет мне, други, рубиться помочь? Вы слышите крики далече? Схватите ж скорей за поводья коня, Помчите меня В кипение сечи!” 2 И отроки с двух его взяли сторон, И, полный безумного гнева, Слепой между ними помчался Гакон И врезался в сечу, и, ей опьянен, Он рубит средь гула и рева И валит ряды, как в лесу бурелом, Крестит топором И вправо и влево. 3 Но гуще и гуще все свалка кипит, Враги не жалеют урона, Oтрезан Гакон и от русских отбит, И, видя то, князь Ярослав говорит: “Нужна свояку оборона! Вишь, вражья его как осыпала рать! Пора выручать Слепого Гакона!” 4 И с новой напер на врагов он толпой, Просек через свалку дорогу, Но вот на него налетает слепой, Топор свой подъявши. “Да стой же ты, стой! Никак, ошалел он, ей-богу! Ведь был ты без нас бы иссечен и стерт, Что ж рубишь ты, черт, Свою же подмогу?” 5 Но тот расходился, не внемлет словам, Удар за ударом он садит, Молотит по русским щитам и броням, Дробит и сечет шишаки пополам, Никто с разъяренным не сладит. Насилу опомнился старый боец, Утих наконец И бороду гладит. 6 Дружина вздохнула, врагов разогнав; Побито, посечено вволю, Лежат перемешаны прав и неправ, И смотрит с печалию князь Ярослав На злую товарищей долю; И едет он шагом, сняв острый шелом, С Гаконом вдвоем, По бранному полю... Декабрь 1869 или январь 1870

РОМАН ГАЛИЦКИЙ [*]

К Роману Мстиславичу в Галич послом Прислал папа римский легата. И вот над Днестром, среди светлых хором, В венце из царьградского злата, Князь слушает, сидя, посольскую речь, Глаза опустив, опершися на меч. И молвит легат: “Далеко ты, О княже, прославлен за доблесть свою! Ты в русском краю Как солнце на всех изливаешь щедроты, Врагам ты в бою Являешься божиим громом; Могучей рукой ты Царьград поддержал, В земле половецкой не раз испивал От синего Дона шеломом. Ты храбр, аки тур, и сердит, аки рысь,— Но ждет тебя большая слава, Лишь римскому папе душой покорись, Святое признай его право: Он может по воле решить и вязать, На дом он на твой призовет благодать, На недругов — божье проклятье. Прими ж от него королевскую власть, К стопам его пасть Спеши — и тебе он отверзет объятья И, сыном коль будешь его нареком, Тебя опояшет духовным мечом!” Замолк. И, лукавую выслушав речь, Роман на свой меч Взглянул — и его вполовину Он выдвинул вон из нарядных ножон: “Скажи своему господину: Когда так духовным мечом он силен, То он и хвалить его волен, Но пусть он владеет по-прежнему им, А я вот и этим, железным своим, Доволен. А впрочем, за ласку к Червонной Руси Поклон ему наш отнеси!” Начало 1870

БОРИВОЙ [*]

ПОМОРСКОЕ СКАЗАНИЕ

1 К делу церкви сердцем рьяный, Папа шлет в Роскильду слово И поход на бодричаны Проповедует крестовый: 2 “Встаньте! Вас теснят не в меру Те язычники лихие, Подымайте стяг за веру,— Отпускаю вам грехи я. 3 Генрик Лев на бой великий Уж поднялся, мною званый, Он идет от Брунзовика Грянуть с тылу в бодричаны. 4 Все, кто в этом деле сгинет, Кто падет под знаком крестным, Прежде чем их кровь остынет,— Будут в царствии небесном”. 5 И лишь зов проникнул в дони, Первый встал епископ Эрик; С ним монахи, вздевши брони, Собираются на берег. 6 Дале Свен пришел, сын Нилса, В шишаке своем крылатом; С ним же вместе ополчился Викинг Кнут, сверкая златом; 7 Оба царственного рода, За престол тягались оба, Но для славного похода Прервана меж ними злоба. 8 И, как птиц приморских стая, Много панцирного люду, И грохоча и блистая, К ним примкнулось отовсюду. 9 Все струги, построясь рядом, Покидают вместе берег, И, окинув силу взглядом, Говорит епископ Эрик: 10 “С нами бог! Склонил к нам папа Преподобного Егорья,— Разгромим теперь с нахрапа Все славянское поморье!” 11 Свен же молвит: “В бранном споре Не боюся никого я, Лишь бы только в синем море Нам не встретить Боривоя”. 12 Но, смеясь, с кормы высокой Молвит Кнут: “Нам нет препоны: Боривой теперь далеко Бьется с немцем у Арконы!” 13 И в веселии все трое, С ними грозная дружина, Все плывут в могучем строе К башням города Волына. 14 Вдруг, поднявшись над кормою, Говорит им Свен, сын Нилса: “Мне сдалось: над той скалою Словно лес зашевелился”. 15 Кнут, вглядевшись, отвечает: “Нет, не лес то шевелится,— Щегол множество кивaeт, О косицу бьет косица”. 16 Встал епископ торопливо, С удивлением во взоре: “Что мне чудится за диво: Кони ржут на синем море!” 17 Но епископу в смятенье Отвечает бледный инок: “То не ржанье,— то гуденье Боривоевых волынок”. 18 И внезапно, где играют Всплески белые прибоя, Из-за мыса выбегают Волнорезы Боривоя. 19 Расписными парусами Море синее покрыто, Развилось по ветру знамя Из божницы Святовита, 20 Плещут весла, блещут брони, Топоры звенят стальные, И, как бешеные кони, Ржут волынки боевые. 21 И, начальным правя дубом, Сам в чешуйчатой рубахе, Боривой кивает чубом: “Добрый день, отцы монахи! 22 Я вернулся из Арконы, Где поля от крови рдеют, Но немецкие знамена Под стенами уж не веют. 23 В клочья ту порвавши лопать, Заплатили долг мы немцам И пришли теперь отхлопать Вас по бритым по гуменцам!” 24 И под всеми парусами Он ударил им навстречу: Сшиблись вдруг ладьи с ладьями — И пошла меж ними сеча. 25 То взлетая над волнами, То спускаяся в пучины, Бок о бок сцепясь баграми, С криком режутся дружины; 26 Брызжут искры, кровь струится, Треск и вопль в бою сомкнутом, До заката битва длится,— Не сдаются Свен со Кнутом. 27 Но напрасны их усилья: От ударов тяжкой стали Позолоченные крылья С шлема Свена уж упали; 28 Пронзена в жестоком споре Кнута крепкая кольчуга, И бросается он в море С опрокинутого струга; 20 А епископ Эрик, в схватке Над собой погибель чуя, Перепрыгнул без оглядки Из своей ладьи в чужую; 30 Голосит: “Не пожалею На икону ничего я, Лишь в Роскильду поскорее Мне б уйти от Боривoя!” 31 И гребцы во страхе тоже, Силу рук своих удвоя, Голосят: “Спаси нас, боже, Защити от Боривоя!” 32 “Утекай, клобучье племя!— Боривой кричит вдогоню,— Вам вздохнуть не давши время, Скоро сам я буду в дони! 33 К вам средь моря иль средь суши Проложу себе дорогу И заране ваши души Обрекаю Чернобогу!” 34 Худо доням вышло, худо В этой битве знаменитой; В этот день морские чуда Нажрались их трупов сыто, 35 И ладей в своем просторе Опрокинутых немало Почервоневшее море Вверх полозьями качало. 36 Генрик Лев, идущий смело На Волын к потехе ратной, Услыхав про это дело, В Брунзовик пошел обратно. 37 И от бодричей до Ретры, От Осны до Дубовика, Всюду весть разносят ветры О победе той великой. 38 Шумом полн Волын веселым, Вкруг Перуновой божницы Хороводным ходят колом Дев поморских вереницы; 39 А в Роскильдовском соборе Собираются монахи, Восклицают: “Горе, горе!” И молебны служат в страхе, 40 И епископ с клирной силой, На коленях в церкви стоя, Молит: “Боже, нас помилуй! Защити от Боривоя!” Лето 1870