Стихотворения

ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ

. . . . . . . . . . Приди, меня мертвит любовь! В молчанье благосклонной ночи Явись, волшебница! Пускай увижу вновь Под грозным кивером твои небесны очи, И плащ, и пояс боевой, И бранной обувью украшенные ноги... Не медли, поспешай, прелестный воин мой, Приди, я жду тебя: здоровья дар благой Мне снова ниспослали боги, А с ним и сладкие тревоги Любви таинственной и шалости младой. По мне же, вид являет мерзкий В одежде дева офицерской.

ИЗ ПИСЬМА

Есть в России город Луга Петербургского округа. Хуже б не было сего Городишки на примете, Если б не было на свете Новоржева моего. Город есть еще один, Называется он Мглин, Мил евреям и коровам, Стоит Луги с Новоржевым.

ДОРИДЕ

Я верю: я любим; для сердца нужно верить. Нет, милая моя не может лицемерить; Все непритворно в ней: желаний томный жар, Стыдливость робкая-харит бесценный дар, Нарядов и речей приятная небрежность И ласковых имен младенческая нежность. Томительна харит повсюду неизбежность.

ВИНОГРАД

. . . . . . . . . Краса моей долины злачной, Отрада осени златой, Продолговатый и прозрачный, Как персты девы молодой. Мне кажется, тому немалая досада, Чей можно перст сравнить со гроздом винограда.

ЖЕЛАНИЕ

(“Кто видел край, где роскошью природы...”)

. . . . . . . . . . . . . И там, где мирт шумит над тихой урной, Увижу ль вновь, сквозь темные леса, И своды скал, и моря блеск лазурный, И ясные, как радость, небеса? Утихнут ли волненья жизни бурной? Минувших лет воскреснет ли краса? Приду ли вновь под сладостные тени Душой заснуть на лоне мирной лени?.. Пятьсот рублей я наложил бы пени За урну, лень и миртовы леса.

На странице, где помещено обращенное к Е. А. Баратынскому четверостишие “Я жду обещанной тетради...”. Толстой написал:

Вакх, Лель, хариты, томны урны, Проказники, повесы, шалуны, Цевницы, лиры, лень, Авзонии сыны, Камены, музы, грации лазурны, Питомцы, баловни луны, Наперсники пиров, любимцы Цитереи И прочие небрежные лакеи.

АКВИЛОН

Зачем ты, грозный аквилон, Тростник болотный долу клонишь? Зачем на дальний небосклон Ты облако столь гневно гонишь? . . . . . . . . . . Как не наскучило вам всем Пустое спрашивать у бури? Пристали все: зачем, зачем?— Затем, что то — в моей натуре!

ПРОРОК

. . . . . . . . . . . . “Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею моей И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей!” Вот эту штуку, пью ли, ем ли, Всегда люблю я, ей-же-ей!

ЗОЛОТО И БУЛАТ

Все мое,— сказало злато; Все мое,— сказал булат; Все куплю,— сказало злато; Все возьму,— сказал булат. Ну, так что ж?— сказало злато; Ничего!— сказал булат. Так ступай!— сказало злато; И пойду!— сказал булат.

В. С. ФИЛИМОНОВУ ПРИ ПОЛУЧЕНИИ ПОЭМЫ ЕГО “ДУРАЦКИЙ КОЛПАК”

. . . . . . . . . . Итак, в знак мирного привета, Снимая шляпу, бью челом, Узнав философа-поэта Под осторожным колпаком. Сей Филимонов, помню это, И в наш ходил когда-то дом: Толстяк, исполненный привета, С румяным ласковым лицом.

АНЧАР

. . . . . . . . . А князь тем ядом напитал Свои послушливые стрелы И с ними гибель разослал К соседям в чуждые пределы, Тургенев, ныне поседелый, Нам это, взвизгивая смело, В задорной юности читал.

ОТВЕТ

. . . . . . . . . . . С тоской невольной, с восхищеньем Я перечитываю вас И восклицаю с нетерпеньем: Пора! В Москву, в Москву сейчас! Здесь город чопорный, унылый, Здесь речи — лед, сердца — гранит; Здесь нет ни ветрености милой, Ни муз, ни Пресни, ни харит. Когда бы не было тут Пресни, От муз с харитами хоть тресни.

ЦАРСКОСЕЛЬСКАЯ СТАТУЯ

Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила. Дева печально сидит, праздный держа черепок. Чудо! не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой: Дева над вечной струей вечно печальна сидит. Чуда не вижу я тут. Генерал-лейтенант Захаржевский, В урне той дно просверлив, воду провел чрез нее.

КОЗЬМА ПРУТКОВ

ЭПИГРАММА 1

“Вы любите ли сыр?”— спросили раз ханжу, “Люблю,— он отвечал,— я вкус в нем нахожу”. [1854]

ПИСЬМО ИЗ КОРИНФА [*]

ГРЕЧЕСКОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

Я недавно приехал в Коринф... Вот ступени, а вот колоннада! Я люблю здешних мраморных нимф И истмийского шум водопада! Целый день я на солнце сижу, Трусь елеем вокруг поясницы, Между камней паросских слежу За извивом слепой медяницы; Померанцы растут предо мной, И на них в упоенье гляжу я; Дорог мне вожделенный покой, “Красота, красота!”— все твержу я... А когда ниспускается ночь... Мы в восторгах с рабынею млеем... Всех рабов высылаю я прочь И... опять натираюсь елеем... [1854]