Стихотворения

1943

Народным героиням

Сестры наши и подруги. Вашу доблесть и заслуги, Ваши подвиги-дела Свято чтя, страна родная, Честь геройству воздавая. Лавром славы обвила Мрамор вашего чела! Сестры, мы ль бесславно сгинем?! Солнце знает в небе синем, Что мы боремся — за свет! Враг упрется — опрокинем! Горы встанут — горы сдвинем, Продолжая путь побед! Вам, народным героиням, Братский праздничный привет!

1943

Волк-моралист

Воздушные бомбардировки городов противоречат законам этики.

Заявление немецкого генерала авиации Кваде

Расскажем басенку, тряхнем… не стариной.

* * *

У деревушки у одной На редкость лютый волк в соседстве объявился: Не то что, скажем, он травою не кормился, А убивал ягнят Или телят, — Нет, он свирепостью был обуян такою. Что людям не давал покою И яростно грибной и ягодной порой Охотился за детворой. Не диво, что вошел волк этот лютый в славу: Мол, вепрю он сродни по силе и по нраву, И в пасти у него впрямь бивни, не клыки Засуетились мужики. На волка сделали облаву. «Ату его! Ату!» — со всех сторон кричат. Лишася вскорости волчихи и волчат. Волк стал переживать, как говорится, драму: «У мужиков коварный план., Того и жди беды: не попадешь в капкан, Так угораздишь в волчью яму… Нагрянут мужики… Возьмут тебя живьем… Какой бессовестный прием!.. Бить будут!.. Насмерть бить!..» Волк жалобным вытьем Весь лес тут огласил, из глаз пуская жижу:  «И уверял еще меня какой-то враль, Что, дескать, у людей есть этика, мораль! Ан этики у них как раз я и не вижу!»

1943

По гостю — встреча

В деревне был мужик Хаврош, головорез. Он бесперечь со всеми в драку лез, Чужое загребал, не за свое боролся. Косясь давно уж на Фому, В избу — непрошеный — вломился он к нему, Решил: врасплох его возьму! Не на такого напоролся: Был встречен так Хаврош Фомой, Что еле-еле С кровавыми отметками на теле Дополз домой. Деревня вся далася диву: «Хаврош-то, слышали? Поди, теперь его Не будет уж тянуть к чужому пиву!» «Да, встретил, друг Фома, Хавроша ты… тово… От угощенья твоего Ему остаться вряд ли живу!» «Как мог, так гостя привечал, — Фома с улыбкой отвечал, — Неважно встретил. Делать неча. Какой был гость. По гостю — встреча». У немцев стынет кровь от фронтовых вестей, Не чаяли такой закуски. Что делать? Русские — непрошеных гостей Привыкли мы встречать по-русски. Вломились «гости» к нам — враги. Так «по гостям и пироги»!

1943

Мудрый сказ

Колдун уральский бородатый, Бажов, дарит нам новый сказ. «Живинка в деле» — сказ богатый И поучительный для нас. В нем слово каждое лучится, Его направленность мудра. Найдут чему здесь поучиться Любого дела мастера. Важны в работе ум и чувство, В труде двойное естество, «Живинка в деле», мастерство Преображается в искусство. И нет тогда ему границ, И совершенству нет предела, Не оторвать тогда от дела Ни мастеров, ни мастериц. Их вдохновение безмерно. Глаза их пламенем горят. Они работают? Неверно. Они — творят!

1943

Обиженный вор

Один пройдошливый румын, кривой Антон (Иль по-румынски Антонеску), Рядившийся в сюртук, заношенный до блеску, Не вылезавший век из рваных панталон. Всю жизнь пиликавший на скрипочке в трактире, Вошел в лихой азарт, решил зажить пошире И у себя в квартире Устроил воровской притон: Набив замки, навесив шторы. Он принимал, поил-кормил Отчаянных воров-громил, И вместе с ними сам, как делают все воры, Чужие уважал не очень-то запоры. Сначала был Антон в «счастливой» полосе. Как мышь, сыскавшая дорожку к бакалее. Он с каждым днем жирел и делался наглее. Но вдруг и он, и воры все Засыпалися с кражей: Сам обокраденный ворами гражданин, Да не один, А с обвинителем, с внушительною стражей, Накрыв притон, налег на двери — двери вон! При неприятном столь визите Заголосил вовсю Антон: «Спаси-и-и-те!.. Спаси-и-и-те!.. В обитель мирную!.. Побойтеся икон!» «Вот в том и главное, — сказал тут обвинитель, — Что мы, блюдя закон, Вошли с оружием не в мирную обитель, А в воровской притон!»

1944

Освободителям

Уж немцы здесь бывали ране У вод чудских, средь псковских нив, Но — смерть прошла во вражьем стане: Торжествовали псковитяне, Всех псов немецких разгромив. Преданья озера Чудского, Великий подвиг старины Освободителями Пскова Сегодня вновь воскрешены! Бойцы стремительным ударом, Напомнив прадедов дела, Врагов, засевших в Пскове старом, Разбили в прах, смели дотла! Смотри: средь гари и обломков, У древних стен, в лучах зари, Встречают доблестных потомков Их прадеды-богатыри, Псков ликованьем их встречает, Блюдя обычай древний свой, И славой их Москва венчает За новый подвиг боевой!

1944

«Фаргелет»

Любители хвастливо привирать В конце концов скандалятся обычно. Какой-то баритон иль бас, умевший зычно В труднейших операх любые ноты брать. Однажды в обществе стал выхваляться с жаром Обширнейшим своим репертуаром: Нет оперы такой, в какой бы он не пел! Тут кто-то хвастуна поддел. Сказав ему с притворной грустью: «Чем ближе жизнь моя средь мелких дрязг и дел Подходит к роковому устью. Тем в памяти живей картины давних лет: Я помню — в юности моей с каким экстазом Я слушал оперу Россини „Фаргелет“»!  «Ну, как же, — не сморгнувши глазом, Соврал артист, — в свой бенефис Я в этой опере пел арию на „бис“. Театр безумствовал, и, что всего дороже. Рукоплескали мне, представьте, в царской ложе!» Всеобщий смех лжецу достойный был ответ. Очковтиратель был и впрямь разыгран знатно, Он оскандалился: ведь не было и нет Подобной оперы, и слово «Фаргелет», Звучащее так оперно-приятно, Есть слово «телеграф», прочтенное обратно. Конкретных хвастунов я не имел в виду. Я некую мораль под басню подведу, Очковтирательства коснувшись и «всезнайства». В науке ль, в области ль хозяйства, В искусстве ли — на общую беду — Еще не вывелись ведь и такие типы: Они представят вам проектов пышных кипы. Из фраз такой состряпают балет!.. Скажите им: «А вот ученый, Фаргелет, Он в этой области слывет авторитетом, — Полезно бы узнать при составленье смет, Какого мнения он о проекте этом?» Очковтиратели вам вмиг дадут ответ: «Ну как же!.. Фаргелет!.. Еще минувшим летом Мы, опасайся лицом ударить в грязь, Вступили с ним в прямую связь И консультацию имели с Фаргелетом!»

1944

Змеиная природа

…Лучшая змея, По мне, ни к черту не годится.

И. А. Крылов

Стрелок был в сапогах добротных. Охотничьих, подкованных и плотных. Он придавил змею железным каблуком. Взмолилася змея перед стрелком: «Не разлучай меня со светом! Я натворила много зла. Винюсь и ставлю крест на этом! Есть змеи подлые. Я не из их числа. Я буду, позабыв, что значит слово „злоба“. Великодушие твое ценить до гроба. Вот доказательство: два зуба у меня, В обоих яд, их все боятся, как огня. Ты можешь выкрутить мне оба!» «Умильны, — отвечал стрелок, — слова твои, Но только тот от них растает. Природы кто твоей не знает: Коль не добить зубов лишившейся змеи, Пасть снова у нее зубами зарастает!» Еще не наступили дни, Но все мы знаем, что они Не за горою, Когда, прижатая железным каблуком, Прикинувшись чуть не родной сестрою, Фашистская змея затреплет языком: «Клянусь, я жизнь свою по-новому устрою, Ребенку малому не причиню вреда. Россия!.. Господи, да чтобы я когда… Я горько плакала порою, Все, мной сожженные, припомнив города! Я каюсь и в своем раскаянье тверда!» Да мало ли чего еще змея наскажет. Но зубы вырастут, она их вновь покажет. Все покаянные свои забыв слова. Змеиная природа такова! Змея, раскаявшись наружно, Не станет жить с одной травы. Лишить ее, конечно, нужно. Но не зубов, а — головы!

1944

Москва — Варшаве

I

Освободителям Варшавы наш салют! Сегодня наши пушки бьют Торжественный сигнал блистательной эпохи. То перекличка двух столиц, То — в зимнем небе — блеск зарниц, Победы зреющей всполохи. Варшава! Враг терзал ее не год, не два. Казалось, черная над нею смерть нависла. И, вот — Варшава вновь свободна и жива, И плещет радостной волной пред нею Висла! Торжественно ее приветствует Москва, И родственно звучат ее слова. Великого исполненные смысла! Нет, не о розни вековой. Не о разладе, им обеим ненавистном, О дружбе говорят они о боевой И о союзе бескорыстном! Да будет же на долгие века Их связь сердечная крепка, И да покроется неомраченной славой Союз Москвы, творящей подвиг свой, С соратницей своею боевой, Демократической свободною Варшавой.

II

Дрожа, спасаясь от расправы. Бегут фашистские удавы. В Варшаве немцев больше нет! Освободителям Варшавы Наш гордый, боевой привет! Охвачен паникою дикой, От вас бежит фашистский зверь. Пред Польшей вольной и великой Вы распахнули настежь дверь: «Смотри! Свободна ты теперь, И в Вислу радостно глядится Твоя прекрасная столица!» Всей Польше шлем мы братски весть, Что мы поможем ей расцвесть И засверкать волшебной новью. Тому порукой — наша честь И дружба, спаянная кровью!

1945

Автоэпитафия

Не плачьте обо мне, простершемся в гробу, Я долг исполнил свой, и смерть я встретил бодро. Я за родной народ с врагами вел борьбу, Я с ним делил его геройскую судьбу, Трудяся вместе с ним и в непогодь и в вёдро.

1945

Побежденное варварство

Фашистским «докторам философии»

Мне грезится общество людей, которые независимы, не знают пощады и хотят носить имя «истребителей».

Фридрих Ницше. Несвоевременные размышления, 1885 г.