«Усталость тихая, вечерняя…»

Усталость тихая, вечерняя Зовет из гула голосов В Нижегородскую губернию И в синь Семеновских лесов. Сосновый шум и смех осиновый Опять кулигами пройдет. Я вечера припомню синие И дымом пахнущий омет. Березы нежной тело белое В руках увижу ложкаря, И вновь непочатая, целая Заколыхается заря. Ты не уйдешь, моя сосновая, Моя любимая страна! Когда-нибудь, но буду снова я Бросать на землю семена. Когда хозяйки хлопнут ставнями И отдых скрюченным рукам, Я расскажу про город каменный Седым, угрюмым старикам. Познаю вновь любовь вечернюю, Уйдя из гула голосов В Нижегородскую губернию, В разбег Семеновских лесов.

1925

ЛОШАДЬ

Дни-мальчишки, Вы ушли, хорошие, Мне оставили одни слова, — И во сне я рыженькую лошадь В губы мягкие расцеловал. Гладил уши, морду Тихо гладил И глядел в печальные глаза. Был с тобой, как и бывало, Рядом, Но не знал, о чем тебе сказать. Не сказал, что есть другие кони, Из железа кони, Из огня… Ты б меня, мой дорогой, не понял, Ты б не понял нового меня. Говорил о полевом, о прошлом, Как в полях, у старенькой сохи, Как в лугах немятых и некошеных Я читал тебе Свои стихи… Мне так дорого и так мне любо Дни мои любить и вспоминать, Как, смеясь, тебе совал я в губы Хлеб, что утром мне давала мать. Потому ты не поймешь железа, Что завод деревне подарил, Хорошо которым Землю резать, Но нельзя с которым говорить. Дни-мальчишки, Вы ушли, хорошие, Мне оставили одни слова, — И во сне я рыженькую лошадь В губы мягкие расцеловал.

1925

«Так хорошо и просто…»

Так хорошо и просто, Шагнув через порог, Рассыпать нашу поступь По зелени дорог. В улыбчивое лето Бросать среди путей Задумчивость поэта И шалости детей. Луна — под вечер выйди, Чтоб, как бывало, вновь У девушки увидеть Смущенье и любовь. Любовная зараза — Недаром у меня Заходит ум за разум При увяданьи дня. Но от нее я просто Шагну через порог, Чтобы рассыпать поступь По зелени дорог.

1926

«Под равнодушный шепот…»

Под равнодушный шепот Старушечьей тоски Ты будешь дома штопать Дешевые носки. И кошка пялит зенки На ленточку косы, И тикают на стенке Жестяные часы. И лампа керосином Доверху налита. По вечерам, по синим Ушли твои лета. И вянет новый веник, Опять пусты леса, Для матери и денег Забытая краса. А милый не дивится, Уже давно одна. Ты — старая девица И замуж негодна. Болят худые пальцы, И дума об одном, — Что вот седые зайцы Гуляют под окном. Постылые иголки, А за стеной зовут, Хохочут комсомолки, Хохочут и живут. И материнский шепот… Уйти бы от тоски, — Но снова будешь штопать Дешевые носки.

1926

В НАШЕЙ ВОЛОСТИ

По ночам в нашей волости тихо, Незнакомы полям голоса, И по синему насту волчиха Убегает в седые леса. По полям, по лесам, по болотам Мы поедем к родному селу. Пахнет холодом, сеном и потом Мой овчинный дорожный тулуп. Скоро лошади в мыле и пене, Старый дом, принесут до тебя. Наша мать приготовит пельмени И немного поплачет любя. Голова от зимы поседела, Молодая моя голова. Но спешит с озорных посиделок И в сенцах колобродит братва. Вот и радость опять на пороге — У гармошки и трели и звон; Хорошо обжигает с дороги Горьковатый первач-самогон. Только мать поглядит огорченно, Перекрестит меня у дверей. Я пойду посмотреть на девчонок И с одною уйду поскорей. Синева… И от края до края По дорогам гуляет луна… Эх ты, волость моя дорогая И дорожная чашка вина!..

<1927>

«Засыпает молча ива…»

Люблю грозу в начале мая…

Тютчев

Засыпает молча ива. Тишина И сон кругом… Ночь, пьяна и молчалива, Постучалась под окном. Подремли, моя тревога, Мы с тобою подождем, Наша мягкая дорога Загуляла под дождем. Надо мной звереют тучи… Старикашкой прихромав, Говорит со мною Тютчев О грозе и о громах. И меня покуда помнят, А когда уйдет гроза, В темноте сеней и комнат Зацветут ее глаза. Запоет и захохочет Эта девушка — и вот… Но гроза ушла, И кочет Утро белое зовет. Тяжела моя тревога О ненужных чудаках — Позабытая дорога, Не примятая никак. И пойму, Что я наивен. Темнота — Тебе конец, И опять поет на иве Замечательный синец.

<1927>

ОЛЬХА

Очень я люблю И маму и поляну, Звезды над водою по рублю. Поискал бы лучше, да не стану — Очень я люблю. Потому не петь иные песни, Без любви, в душе окоченев, — Может быть, На этом самом месте Девке полюбился печенег. Отлюбила девушка лесная, Печенега полоня… Умерла давно-давно, не зная О глазах нерусских у меня. Только я по улицам тоскую, Старику бы не скучать так — старику… Не сыскать мне девушку такую, Вот такую — На моем веку! Запевай от этого, от горя, Полуночная птица соловей, Все края от моря и до моря Трелью расцарапанной обвей, Чтобы я без пива и без меда… Чтобы замутило по краям… Привела бы непогодка-непогода На поляну, к молодым ручьям, Где калина да ольха-елоха Не боится бури и грозы, Чтобы было на душе неплохо, Может быть, в последние разы. Проходи, косой весенний дождик, Поливай по тропке полевой. И не буду я, тоскуя, позже О деревья биться головой. Только буду, молодой и грубый, И заботливый, как наша мать, Целовать калину, будто в губы, И ольху любовно обнимать. . . . . И еще хочу прибавить только К моему пропетому стиху, Что порою называю — Ольга — Розовую, свежую ольху.

<1927>

«Айда, голубарь…»

Айда, голубарь, пошевеливай, трогай, Бродяга, — мой конь вороной! Все люди — как люди, поедут дорогой, А мы пронесем стороной. Чтобы мать не любить и красавицу тоже, Мы, нашу судьбу не кляня, Себя понесем, словно нету дороже На свете меня и коня. Зеленые звезды, любимое небо! Озера, леса, хутора! Не я ли у вас будто был и не был Вчера и позавчера. Не я ли прошел — не берег, не лелеял? Не я ли махнул рукой На то, что зари не нашел алее? На то, что девчат не нашел милее? И волости — вот такой — А нынче почудилось: конь, бездорожье, Бревенчатый дом на реку, — И нет ничего, и не сыщешь дороже Такому, как я, — дураку…

1927

НОЧЬ КОМБАТА

Знакомые дни отцвели, Опали в дыму под Варшавой, И нынче твои костыли Гремят по панели шершавой. Но часто — неделю подряд, Для памяти не старея, С тобою, товарищ комбат, По-дружески говорят Угрюмые батареи. Товарищ и сумрачный друг, Пожалуй, ты мне не ровесник, А ночь молодая вокруг Поет задушевные песни. Взошла высоко на карниз, Издавна мила и знакома, Опять завела, как горнист, О первом приказе наркома. И снова горячая дрожь, Хоть пулей навеки испорчен, Но ты портупею берешь И Красного Знамени орден И ночью готов на парад, От радости плакать не смея. Безногий товарищ комбат, Почетный красноармеец, Ты видишь: Проходят войска К размытым и черным окопам, И пуля поет у виска На Волге и под Перекопом. Земляк и приятель погиб. Ты видишь ночною порою Худые его сапоги, Штаны с незашитой дырою. Но ты, уцелев, на парад Готов, улыбаться не смея, Безногий товарищ комбат, Почетный красноармеец. А ночь у окна напролет Высокую ноту берет, Трубит у заснувшего дома Про восемнадцатый год, О первом приказе наркома.

1927

СТАРИНА

Скажи, умиляясь, про них, Про ангелов маленьких, набожно, Приди, старину сохранив, Старушка седая, бабушка… Мне тяжко… Грохочет проспект, Всю душу и думки все вымуча. Приди и скажи нараспев Про страшного Змея-Горыныча, Фата и девический стыд, И ночка, весенняя ночь моя… Опять полонянка не спит, Не девка, а ягода сочная. Старинный у дедов закон, — Какая от этого выгода? Все девки растут под замком, И нет им потайного выхода. Эг-гей! Да моя старина, — Тяжелая участь подарена, — Встают на Руси терема, И топают кони татарина. Мне душно, Окно отвори, Старушка родимая, бабушка, Приди, шепелявь, говори, Что ты по-бывалому набожна, Что нынче и честь нипочем, И вера упала, как яблоко. Ты дочку английским ключом Замкнула надежно и наглухо. Упрямый у дедов закон, — Какая от этого выгода? Все девки растут под замком, И нет им потайного выхода… Но вот под хрипенье и дрожь Твоя надвигается очередь. Ты, бабушка, скоро умрешь, Скорее, чем бойкие дочери. И песня иначе горда, И дни прогрохочут, не зная вас, Полон, Золотая Орда, Былины про Ваську Буслаева.

1927

НА КЕРЖЕНЦЕ

Мы идем. И рука в руке, И шумит молодая смородина. Мы на Керженце, на реке, Где моя непонятная родина, Где растут вековые леса, Где гуляют и лось и лиса И на каждой лесной версте, У любого кержачьего скита Русь, распятая на кресте, На старинном, На медном прибита. Девки черные молятся здесь, Старики умирают за делом И не любят, что тракторы есть — Жеребцы с металлическим телом. Эта русская старина, Вся замшённая, как стена, Где водою сморена смородина, Где реке незабвенность дана, — Там корежит медведя она, Желтобородая родина, Там медведя корежит медведь. Замолчи! Нам про это не петь.