Стихотворения

с удивительным запахом,

то старинный деревянный балкон

с затейливой резьбой,

то юную красавицу

в прозрачном комбинезончике

и туфлях на тончайшем

высоком каблуке —

словом,

что попадется.

^[3]

Белый теплоход

Когда огромный теплоход

уходит в море,

становится как-то грустно.

Лучше бы он не уходил.

Когда огромный белый теплоход

входит в порт,

становится радостно.

Наконец-то он вернулся!

Когда красавец теплоход

долго стоит в порту,

становится слегка досадно —

почему он никуда не плывет?

Когда же его долго нет,

возникает тревога —

куда он запропастился?

Вдруг его погубил шторм

где-нибудь у берегов Индии?

Или он наткнулся на айсберг

невдалеке от Исландии?

Или его занесло на мель

у Канарских островов?

Но вот он снова входит в порт,

все такой же белоснежный

и величественный.

И я говорю ему:

— Здравствуй!

Хорошо ли поплавал?

Счастливчик

Плавая

у подножия величавых скал

и глядя снизу

на тела пролетающих чаек,

трудно удержаться от соблазна

и не вообразить себя

чуть-чуть счастливым.

Я и не удержался.

Потом я осмелел

и даже вообразил себя

вполне счастливым.

Мне это удалось.

А после я совсем обнаглел

и попытался представить себе,

что я безмерно,

безумно,

безоглядно счастлия.

И у меня это тоже

получилось неплохо.

Ощеломляюще,

оглушающе,

обезоруживающе счастливый,

долго я плавал около скал,

и чайки,

завидя меня,

вскрикивали от изумления.

Морские заботы

У моря

свои заботы.

Морю надо биться о скалы,

веками надо биться о скалы,

окатывая их белой пеной,

подтачивая их.

Морю надо качать корабли,

усердно, подолгу качать корабли,

накреняя их то влево, то вправо,

вздымая то нос, то корму.

Море должно шуметь и сердиться,

и брызгаться, и развлекать ребятишек,

выбрасывая на мокрую гальку

зазевавшихся крабов.

Мне бы, признаться,

морские заботы!

Уж я бы тогда

побился о скалы

Уж я бы тогда

покачал корабли!

Уж я бы тогда

швырял на камни

огромных кальмаров

и осьминогов,

а также остатки старинных

галер,

каравелл,

галеонов,

фрегатов

и бригов!

А крабы —

эка невидаль!

И вдруг — о чудо!
–

И вдруг —

о чудо! —

вдруг она возникла

со мною рядом

на скамейке под каштаном

в потертых джинсах,

в желтой безрукавке,

с руками тонкими,

с огромными глазами,

в которых отражались кипарисы

и небо блеклое

(неяркий был денек).

— Откуда вы? —

воскликнул я в сметенье. —

Откуда вы?

Уму непостижимо!

Она ответила:

— Оттуда же, поверьте,

откуда я и раньше возникала, —

из той манящей бесконечной перспективы,

которую вы любите,

я знаю,

чуть больше, чем меня,

но я не злюсь —

любите ради бога

бесконечность!

И я,