Стихотворения

Жарким криком почуяв средь сна

Жарким криком почуяв средь сна, Что подходит волна огневая, Петухи встрепенулись, срывая Саван ночи из лунного льна. Облака — словно полог пунцовый, А заря — из огня колыбель. Глянь, — воскресшего Бога лицо Выйдет разве сейчас не к тебе. И душа твоя, птицам родня, Онемевшие крылья расправит И, в лазури плескаясь, прославит Золотое рождение дня.

1918

Уж солнце маревом не мает

Уж солнце маревом не мает, Но и луны прохладный блеск Среди хлебов не унимает Кузнечиков тревожный треск. Светло, пустынно в небе лунном, И перистые облака Проходят стадом среброрунным, Лучистой мглой пыля слегка. И только изредка зарница, Сгущая млечной ночи гнет, Как будто девка-озорница, Подолом красным полыхнет.

1918

УТРЕННЯЯ ЗВЕЗДА

I

Ни одной звезды. Бледнея и тая, Угасает месяц уже в агонии. Провозвестница счастья, только ты, золотая, Вошла безбоязненно в самый огонь. Звезда, посвященная великой богине, Облака уже в пурпуре, восход недалек, И ты за сестрами бесследно сгинешь, Спаленная солнцем, как свечой мотылек. Уж месяц сквозит, лишенный металла, Но в блеске божественном твоем роса Напоила цветы, и, пола касаясь, По жаркой подушке тяжело разметалась Моей возлюбленной золотая коса. Задремала в истоме предутренних снов, А соловьев заглушая, жаворонки звенят… Сгорай же над солнцем, чтоб завтра снова Засиять, о, вестница ночи и дня, Зарей их слиявшая в нежные звенья!

II

На чьих ресницах драгоценней И крупнее слезы, чем капли росы На усиках спеющей пшеницы? Чье сопрано хрустальней и чище В колоратуре, чем первые трели Жаворонков, проснувшихся в небе? Пальцы какой возлюбленной Могут так нежно перебирать волосы И душить их духами, как утренний ветер? И какая девушка целомудренней Перед купаньем на золотой отмели Сбрасывает сорочку с горячего тела, Чем Венера на утренней заре У водоемов солнечного света? Ты слышишь звездных уст ее шепот: Ослепленный смертный, смотри и любуйся Моею божественной наготой. Сейчас взойдет солнце и я исчезну…

<1918>

В МАЕ

Голубых глубин громовая игра, Мая серебряный зык. Лазурные зурны грозы. Солнце, Гелиос, Ра, Даждь И мне златоливень-дождь, Молний кровь и радуг радость! Под березами лежа, буду гадать. Ку-ку… Ку-ку… Кукуй, Кукушка, мои года. Только два? Опять замолчала. Я не хочу умирать. Считай сначала… Сладостен шелест черного шелка Звездоглазой ночи. Пой, соловей, Лунное соло… Вей Ручьями негу, россыпью щелкай! Девушка, от счастья ресницы смежив, Яблони цвет поцелуем пила… Брось думать глупости. Перепела: «Спать пора, спать пора», — кричат с межи.

На поле около болота

На поле около болота — Крест без могилы и межа; Здесь, говорят, давно кого-то Зарезали средь дележа. А в небе, сумраком покрытом, Заглохнул к югу перелет, И подо мною конь копытом Сбивает с лужиц тонкий лед. Свинцов заката блеск неяркий… Эй, ты, степное воронье, Пред тьмой над падалью раскаркай Предчувствий жуткое вранье!

1918

ГОЛОС ОСЕНИ

Над цветом яблонь и вишен в дремах Лунных струят соперники соловьи — Один из сирени, другой меж черемух — Сладчайших мелодий тягучие ручьи — Но радости вешней для меня родней Прощальная радость осенних дней… Так, Когда оставляет, отхлынув, мрак На заре, осколок месяца сребророгого, Превозмогая дремотную легкую лень, Встряхивая червонных листьев логово, Поднимает голову самец-олень. И вдруг Из вытянутого горла с прозрачным паром Вырывается словно в смятении яром Трубы всполохнувшейся — терпкий звук. И скользнувши по мокрым листам, Тронутым холодом в блеске алом, С грохотом эхо теряется там Меж столетних стволов за туманным провалом. Отрыгнувшийся, трубный, глухонемой Вопль животный, — но трепетно в нем, Как в вечерней звезде, серебристым огнем Свет любви вознесен перед тьмой. Это — знак торжества, Окончанья осенних нег, Перед тем, как, спадая, листва Золотая оденется в снег. И вдали среброшерстная лань Вдруг почувствует, как шевельнет Между ребрами тонкую стлань Трепыхнувшийся сладостно плод… Осени голос и ты лови. Слышишь, — как стелет сентябрь второпях Коврами огнистыми пышный прах Для багряного шествия твоей любви, Последней любви!

1918

ВСТРЕЧА ОСЕНИ

С черным караваем, С полотенцем белым, С хрустальной солонкой На серебряном подносе Тебя встречаем: Добро пожаловать, Матушка-осень! По жнивьям обгорелым, По шелковым озимям Есть где побаловать Со стаей звонкой Лихим псарям. Точно становища Золотой орды, От напастей и зол Полей сокровища Стерегут скирды. И Микулиной силушке Отдых пришел: Не звякает палица О сошники. К зазнобе-милушке Теперь завалится, Ни заботы, ни горюшка Не зная, до зорюшки, Спать на пуховики. Что ж не побаловать, Коль довелося? Добро пожаловать, Кормилица-осень! Борзятника ль барина, — Чья стройная свора Дрожит на ремне, Как стрела наготове Отведать крови, — Радость во мне? Нагайца ль татарина, Степного вора, Что кличет, спуская На красный улов В лебединую стаю Острогрудых соколов? Чья радость — не знаю. Как они, на лету Гикаю — «улю-лю, Ату его, ату!» И радость такая — Как будто люблю!

1916

ЗИМОВЬЕ ВОРОНА

Еще вдали под первою звездою Звенело небо гоготом гусей, Когда с обрыва, будто пред бедою, Вдруг каркнул ворон мощно грудью всей. И сумерками ранними обвитый, Направил над свинцом студеных вод — На запад, в степь, неспешный, домовитый Свистящий грузной силою полет. Но вещий крик, что кинул ворон старый, Моя душа, казалось, поняла, Благоговейно слушая удары По воздуху тяжелого крыла. Он, не смутаясь пролетом беспокойным, Не бросит оскудевших мест родных, В нужде питаясь мусором помойным У ям оледеневших, выгребных. Но сохранит в буранах силу ту же, Что и в тепле, — а те из высоты Низверглись бы на снег от первой стужи, Как с дерева спаленные листы… Меня ободрил криком ворон старый: И я, как он, невзгодой не сразим, С угрюмой гордостью снесу удары Суровейшей из всех грядущих зим.

1918

ПОЗДНИЙ ПРОЛЕТ

За нивами настиг урон Леса. Обуглился и сорван Лист золотой. Какая прорва На небе галок и ворон! Чей клин, как будто паутиной Означен, виден у луны? Не гуси… Нет!.. То лебединый Косяк летит, то — кликуны. Блестя серебряною грудью, Темнея бархатным крылом, Летят по синему безлюдью Вдоль Волги к югу — напролом. Спешат в молчанье. Опоздали: Быть может, к солнцу теплых стран, Взмутив свинцовым шквалом дали, Дорогу застит им буран. Тревожны белых крыльев всплески В заре ненастно-огневой, Но крик, уверенный и резкий, Бросает вдруг передовой… И подхватили остальные Его рокочущий сигнал, И долго голоса стальные Холодный ветер в вихре гнал. Исчезли. И опять в пожаре Закатном, в золоте тканья Лиловой мглы, как хлопья гари Клубятся стаи воронья…

1918

IV. ПРОВОДЫ СОЛНЦА

ПРОВОДЫ СОЛНЦА

Памяти брата Сергея, павшего в бою 20 августа 1915 г.

Утомилось ли солнце от дневных величий, Уронило ли голову под гильотинный косырь, — Держава расплавленная стала-как бычий, Налитый медною кровью пузырь. Над золотою водой багровей расцвел В вереске базальтовый оскал. Медленно с могильников скал Взмывает седой орел. Дотоле дремавший впотьмах Царственный хищник раскрыл В железный веер размах Саженный бесшумных крыл. Все выше, все круче берет, И, вонзившись во мглистый пыл, Крапиной черной застыл Всполошенный закатом полет, Пропитанный пурпуром последнего луча, Меркнет внизу гранитный дол. У перистого жемчуга ширяясь и клекча, Проводы солнца справляет орел. Словно в предчувствии полуночной тоски, Колька зрачков, созерцаньем удвоены, Алчно глотают ослепительные куски Солнечной в жертву закланной убоины. Но ширится мрак ползущий, И, напившись червонной рудой, На скалы в хвойные пущи Спадает орел седой. Спадет и, очистив клюв И нахохлясь, замрет, дремля, Покуда, утренним ветром пахнув, Под золотеющим пологом не просияет земля… От юношеского тела на кровавом току Отвеяли светлую душу в бою. Любовью ли женской свою По нем утолю я тоску? Никто не неволил, вынул сам Жребий смертельный смелой рукой И, убиенный, предстал небесам. Господи, душу его упокой… Взмывай же с твердыни трахитовой, Мой сумрачный дух, и клекчи, И, ширяясь в полыме, впитывай Отошедшего солнца лучи! И как падает вниз, тяжел От золота в каменной груди, Обживший граниты орел, — В тьму своей ночи и ты пади, Но в дремоте зари над собою не жди!