Стихотворения

ГРОБНИЦА РАХИЛИ

«И умерла, и схоронил ИаковЕе в пути…» И на гробнице нетНи имени, ни надписей, ни знаков.Ночной порой в ней светит слабый свет,И купол гроба, выбеленный мелом,Таинственною бледностью одет,Я приближаюсь в сумраке несмелоИ с трепетом целую мел и пыльНа этом камне выпуклом и белом…Сладчайшее из слов земных! Рахиль!1907

С ОБЕЗЬЯНОЙ

Ай, тяжела турецкая шарманка!Бредет худой, согнувшийся хорватПо дачам утром. В юбке обезьянкаБежит за ним, смешно поднявши зад.И детское и старческое что-тоВ ее глазах печальных. Как цыган,Сожжен хорват. Пыль, солнце, зной, забота.Далеко от Одессы на Фонтан!Ограды дач еще в живом узоре —В тени акаций. Солнце из-за дачГлядит в листву. В аллеях блещет море…День будет долог, светел и горяч.И будет сонно, сонно. ЧерепицыСтеклом светиться будут. ПромелькнетВелосипед бесшумным махом птицы,Да прогремит в немецкой фуре лед.Ай, хорошо напиться! Есть копейка,А вон киоск: большой стакан водыДаст с томною улыбкою еврейка…Но путь далек… Сады, сады, сады…Зверок устал, – взор старичка-ребенкаТомит тоской. Хорват от жажды пьян.Но пьет зверок: лиловая ладонкаХватает жадно пенистый стакан.Поднявши брови, тянет обезьяна,А он жует засохший белый хлебИ медленно отходит в тень платана…Ты далеко, Загреб!1907

В столетнем мраке черной ели…

В столетнем мраке черной елиКраснела темная заря,И светляки в кустах горелиЗеленым дымом янтаря.И ты играла в темной залеС открытой дверью на балкон,И пела грусть твоей роялиПро невозвратный небосклон,Что был над парком, – бледный, ровный,Ночной, июньский, – там, где следДуши счастливой и любовной,Души моих далеких лет.1907

ПУСТОШЬ

Мир вам, в земле почившие! – За садомПогост рабов, погост дворовых наших:Две десятины пустоши, волнистойОт бугорков могильных. Ни креста,Ни деревца. Местами уцелелиЛишь каменные плиты, да и тоИзъеденные временем, как оспой…Теперь их скоро выберут – и будутВыпахивать то пористые кости,То суздальские черные иконки.Мир вам, давно забытые! – Кто знаетИх имена простые? Жили – в страхе,В безвестности – почили. ИногдаВ селе ковали цепи, засекали,На поселенье гнали. Но стихалОднообразный бабий плач – и сноваШли дни труда, покорности и страха…Теперь от этой жизни уцелелиЛишь каменные плиты. А пройдетЖелезный плуг – и пустошь всколоситсяГустою рожью. Кости удобряют…Мир вам, неотомщенные! – СвидетельВеликого и подлого, бессильныйСвидетель зверств, расстрелов, пыток, казней,Я, чье чело отмечено навекиКлеймом раба, невольника, холопа,Я говорю почившим: «Спите, спите!Не вы одни страдали: внуки вашихВладык и повелителей испилиНе меньше вас из горькой чаши рабства!»1907

НА ПЛЮЩИХЕ

Пол навощен, блестит паркетом.Столовая озаренаПолуденным горячим светом.Спит кот на солнце у окна;Мурлыкает и томно щуритЯнтарь зрачков, как леопард,А бабушка – в качалке, куритИ думает: «Итак, уж март!А там и праздники, и лето,И снова осень…» Вдруг в окноВлетело что-то, вдоль буфетаМелькнуло светлое пятно,Зажглось, блеснув, в паркетном воске —И вновь исчезло… Что за шут?А! это улицей подростки,Как солнце, зеркало несут.И снова думы: «ОглянутьсяНе успеваешь – года нет…»А в окна, сквозь гардины, льютсяСтолбы лучей, горячий свет,И дым, ленивою кудельюСливаясь с светлой полосой,Синеет, тает… как за ельюВ далекой просеке, весной.1907

НОВЫЙ ХРАМ

По алтарям, пустым и белым,Весенний ветер дул на нас,И кто-то сверху капал меломНа золотой иконостас.И звучный гул бродил в колоннах,Среди лесов. И по лесамМы шли в широких балахонах,С кистями, в купол, к небесам.И часто, вместе с малярами,Там пели песни. И Христа,Что слушал нас в веселом храме,Мы написали неспроста.Нам все казалось, что под этиПростые песни вспомнит онПорог на солнце в Назарете,Верстак и кубовый хитон.1907

ХУДОЖНИК

Хрустя по серой гальке, он прошелПокатый сад, взглянул по водоемам,Сел на скамью… За новым белым домомХребет Яйлы и близок и тяжел.Томясь от зноя, грифельный журавльСтоит в кусте. Опущена косица,Нога – как трость… Он говорит: «Что, птица?Недурно бы на Волгу, в Ярославль!»Он, улыбаясь, думает о том,Как будут выносить его – как сизыНа жарком солнце траурные ризы,Как желт огонь, как бел на синем дом.«С крыльца с кадилом сходит толстый поп,Выводит хор… Журавль, пугаясь хора,Защелкает, взовьется от забора —И ну плясать и стукать клювом в гроб!»В груди першит. С шоссе несется пыль,Горячая, особенно сухая.Он снял пенсне и думает, перхая:«Да-с, водевиль… Все прочее есть гиль».1908

САВАОФ

Я помню сумрак каменных аркад,В средине свет – и красный блеск атласаВ сквозном узоре старых царских врат,Под золотой стеной иконостаса.Я помню купол грубо-голубой:Там Саваоф с простертыми руками,Над скудною и темною толпой,Царил меж звезд, повитых облаками.Был вечер, март, сияла синеваИз узких окон, в куполе пробитых,Мертво звучали древние слова.Весенний отблеск был на скользких плитах —И грозная седая головаТекла меж звезд, туманами повитых.28 июля 1908

ПИЛИГРИМ

Стал на ковер, у якорных цепей,Босой, седой, в коротеньком халате,В большой чалме. Свежеет на закате,Ночь впереди – и тело радо ей.Стал и простер ладони в муть зыбей:Как раб хранит заветный грош в заплате,Хранит душа одну мечту – о платеЗа труд земной, – и все скупей, скупей.Орлиный клюв, глаза совы, но кроткиТеперь они: глядят туда, где синьСвятой страны, где слезы звезд – как четкиНа смуглой кисти Ангела Пустынь.Открыто все: и сердце и ладони…И блещут, блещут слезы в небосклоне.1908

Гальциона

Когда в волне мелькнул он мертвым ликом,К нему на сердце кинулась она —И высоко, с двойным звенящим криком,Двух белых чаек вынесла волна.Когда зимой, на этом взморье диком,Крутая зыбь мутна и солона,Они скользят в ее пучины с криком —И высоко выносит их волна.Но есть семь дней: смолкает Гальциона,И на нее щадит пловцов Эол.Как серебро, светло морское лоно,Чернеет степь, на солнце дремлет вол:Семь мирных дней проводит Гальциона [2] В камнях, в гнезде. И внуков ждет Эол.28. VII. 08

2

Гальциона (Алкиона) – дочь бога ветров Эола, супруга трихидского царя Кеика. После его гибели при кораблекрушении в отчаянии бросилась в море и бог Посейдон превратил их обоих в птиц. В поэме Овидия «Метаморфозы» (книга 11) говорится, что даже превращенные в птиц они остались верны друг другу. Когда в зимнюю пору Гальциона сидит семь дней на яйцах, морской путь безопасен: «Сторожит свои ветры, не выпуская, Эол, предоставив море внучатам».

В АРХИПЕЛАГЕ

Осенний день в лиловой крупной зыбиБлистал, как медь. Эол и ПосейдонВели в снастях певучий долгий стон,И наш корабль нырял подобно рыбе.Вдали был мыс. Высоко на изгибе,Сквозя, вставал неровный ряд колонн.Но песня рей меня клонила в сон —Корабль нырял в лиловой крупной зыби.Не все ль равно, что это старый храм,Что на мысу – забытый портик Феба!Запомнил я лишь ряд колонн да небо.Дым облаков курился по горам,Пустынный мыс был схож с ковригой хлеба.Я жил во сне. Богов творил я сам.12 августа 1908