Это было весной. За восточной стенойБыл горячий и радостный зной.Зеленела трава. На припеке во рвуМак кропил огоньками траву.И сказал проводник: «Господин! Я еврейИ, быть может, потомок царей.Погляди на цветы по сионским стенам:Это все, что осталося нам».Я спросил «На цветы?» И услышал в ответ:«Господин! Это праотцев след,Кровь погибших в боях. Каждый год, как весна,Красным маком восходит она».В полдень был я на кровле. Кругом подо мной,Тоже кровлей – единой, сплошной, —Желто-розовый, точно песок, возлежалДревний город и зноем дышал.Одинокая пальма вставала над нимНа холме опахалом своим,И мелькали, сверлили стрижи тишину,И далеко я видел страну.Морем серых холмов расстилалась онаВ
дымке сизого мглистого сна.И я видел гористый Моав, а внизу —Ленту мертвой воды, бирюзу.«От Галгала до Газы, – сказал проводник, —Край отцов ныне беден и дик.Иудея в гробах. Бог раскинул по нейСемя пепельно-серых камней.Враг разрушил Сион. Город тлел и сгорал —И пророк Иеремия собралТеплый прах, прах золы в погасавшем огне,И развеял его по стране:Да родит край отцов только камень и мак!Да исчахнет в нем всяческий злак!Да пребудет он гол, иссушен, нелюдимДо прихода реченного Им!»около 1908
Там, в полях, на погосте…
Там, в полях, на погосте,В роще старых берёз,Не могила, не кости —Царство радостных грёз.Летний ветер мотаетЗелень длинных ветвей —И ко мне долетаетСвет улыбки твоей.Не плита, не распятье —Предо мной до сих порИнститутское платьеИ сияющий взор.Разве ты одинока?Разве ты не со мной?В нашем прошлом, далёком,Где и я был иной?В мире круга земного,Настоящего дня,Молодого, былогоНет давно и меня!
ВЕЧЕР
О счастье мы всегда лишь вспоминаем.А счасть всюду. Может быть, оно —Вот этот сад осенний за сараемИ чистый воздух, льющийся в окно.В бездонном небе легким белым краемВстает, сияет облако. ДавноСлежу за ним… Мы мало видим, знаем,А счастье только знающим дано.Окно открыто. Пискнула и селаНа подоконник птичка. И от книгУсталый взгляд я отвожу на миг.День вечереет, небо опустело.Гул молотилки слышен на гумне…Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне.1909
ПЕСНЯ
Зацвела на волеВ поле бирюза.Да не смотрят в душуМилые глаза.Помню, помню нежный,Безмятежный лен.Да далеко где-тоЗацветает он.Помню, помню чистыйИ лучистый взгляд.Да поднять ресницыЛюди не велят.1909
МУЖИЧОК
Ельничком, березничком – где душа захочет —В Киев пробирается божий мужичок.Смотрит, нет ли ягодки? Горбится, бормочет,Съест и ухмыляется: я, мол, дурачок.«Али сладко, дедушка?» – «Грешен: сладко, внучек».«Что ж, и на здоровье А куда идешь?»«Я-то? А не ведаю. Вроде вольных тучек.Со крестом да с верой всякий путь хорош».Ягодка по ягодке – вот и слава Богу:Сыты. А завидим белые холсты,Подойдем с молитвою, глянем на дорогу,Сдернем, сунем в сумочку – и опять в кусты.1906-1911
БЕЗ ИМЕНИ
Курган разрыт. В тяжелом саркофагеОн спит, как страж. Железный меч в руке.Поют наф ним узорной вязью саги,Беззвучные, на звучном языке.Но лик скрыт опущено забрало.Но плащ истлел на ржавленой броне.Был воин, вождь. Но имя Смерть укралаИ унеслась на черном скакуне.1906-1911
Океан под ясною луной…
Океан под ясною луной,Теплой и высокой, бледнолицей,Льется гладкой, медленной волной,Озаряясь жаркою зарницей.Всходят горы облачных громад:Гавриил, кадя небесным Силам,В темном фимиаме царских вратБлещет огнедышащим кадилом.Индийский океан, 1911
ПСКОВСКИЙ БОР
Вдали темно и чащи строги.Под красной мачтой, под соснойСтою и медлю – на порогеВ мир позабытый, но родной.Достойны ль мы своих наследий?Мне будет слишком жутко там,Где тропы рысей и медведейУводят к сказочным тропам,Где зернь краснеет на калине,Где гниль покрыта ржавым мхомИ ягоды туманно-синиНа можжевельнике сухом.23. VII.12
ДВА ГОЛОСА
– Ночь,
сынок, непроглядная,А дорога глуха…– Троеперого знахарюЯ отнес петуха.– Лес, дремучий, разбойничий,Темен с давних времен…– Нож булатный за пазухойГорячо наточен!– Реки быстры и холодны,Перевозчики спят…– За рекой ветер высушитМой нехитрый наряд!– А когда же мне, дитятко,Ко двору тебя ждать?– Уж давай мы как следуетПопрощаемся, мать!23. VII.12
ПРАЩУРЫ
Голоса с берега и с корабля
«Лицом к туманной зыби хоронитеНа берегу песчаном мертвецов…»– Плывем в туман. Над мачтою, в зените —Туманный лик… Чей это слабый зов?«Мы дышим ночью, морем и туманом,Нам хорошо в его сыром пару…»– А! На холме, пустынном и песчаном,Полночный вихрь проносится в бору!«Мы ль не любили зыбь и наши юмы?Мы ль не крепили в бурю паруса?»– В туман холодный, медленный, угрюмый,Скрывается песчаная коса.24. VII.12
Ночь зимняя мутна и холодна…
Ночь зимняя мутна и холодна,Как мертвая, стоит в выси луна.Из радужного бледного кольцаГлядит она на след мой у крыльца,На тень мою, на молчаливый домИ на кустарник в инее густом.Еще блестит оконное стекло,Но волчьей мглой поля заволокло,На севере огни полночных звездГорят из мглы, как из пушистых гнезд.Снег меж кустов, туманно-голубой,Осыпан жесткой серою крупой.Таинственным дыханием гоним,Туман плывет, – и я мешаюсь с ним.И меркнет тень, и двинулась луна,В свой бледный свет, как в дым, погружена,И кажется, вот-вот и я поймуНезримое – идущее в дымуОт тех земель, от тех предвечных стран,Где гробовой чернеет океан,Где, наступив на ледяную Ось,Превыше звезд восстал Великий Лось —И отражают бледные снегаСтоцветные горящие рога.25. VII.12
НОЧНАЯ ЗМЕЯ
Глаза козюли, медленно ползущейК своей норе вечною сонной пущей,Горят, как угли. Сумрачная мглаСтоит в кустах – и вот она зажглаДва ночника, что зажигать дано ейЛишь девять раз, и под колючей хвоейВлачит свой жгут так тихо, что сова,Плывя за ней, следит едва-едваШуршанье мхов. А ночь темна в июле,А враг везде – и страшен он козюлеВ ночном бору, где смолк обычный шум:Она сосредоточила весь ум,Всю силу зла в своем горящем взгляде,И даже их, ежей, идущих сзади,Пугает яд, когда она в путиПомедлит, чтоб преграду обойти,Головку приподымет, водит жаломНад мухомором, сморщенным и алым,Глядит на пни, торчащие из ям,И светит полусонным муравьям.28. VII.12
НА ПУТИ ИЗ НАЗАРЕТА
На пути из НазаретаВстретил я святую деву.Каменистая синелаСамария вкруг меня,Каменистая долинаС юга шла – а по долинеСеменил ушастый осликМеж посевов ячменя.Тот, кто гнал его, был в пыльномИ заплатанном кунбазе,Стар, с блестящими глазами,Сизо-черен и курчав.Он, босой и легконогий,За хвостом его поджатымГнался с палкою, виляяОт колючек сорных трав.А на нем, на этом дробном,Убегавшем мелкой рысьюСером ослике, сиделаМать с ребенком на руках:Как спокойно поднялисяАравийские ресницыНад глубоким теплым мраком,Что сиял в ее очах!Поклонялся я, Мария,Красоте твоей небеснойВ странах франков, в их капеллах,Полных золота, огней,В полумраке величавомДревних рыцарских соборов,В полумгле стоцветных оконСакристий и алтарей.Там, под плитами, почиютКороли, святые, папы,Имена их полустертыИ в забвении дела.Там твой сын, главой поникший,Темный ликом, в муках крестных.Ты же – в юности нетленной:Ты, и скорбная, светла.Золотой венец и ризыБелоснежные – я всюдуИх встречал с восторгом тайным:При дорогах, на полях,Над бурунами морскими,В шуме волн и криках чаек,В темных каменных пещерахИ на старых кораблях.