Стилист
Шрифт:
— Маруся, ты должна понять меня…
— Я уже поняла! Ты меня не видишь. Человека не видишь! Я у тебя — вешалка для платьев. Моя миссия закончилась. Буду жить своей жизнью, — пугала она его.
Стилист вёл машину молча и перебирал ситуацию с примеркой по косточкам, чтобы найти, от чего так завелась Маруся.
Она хотела сказать ему самое главное: о том, что её держало рядом с ним, что заставляло её терпеть эти унижения с примерками, контролем веса, уроками сценического движения. Да, и ещё ненавистные брекеты! За них заплатил сам Стилист, и Маруся смирилась, чтобы только понравиться ему.
Пока она искала первые слова,
Она ждала нечаянного касания руки, горячего шёпота и блестящего глаза, а он будто находился за большой витриной универмага: что-то там мастерил, конструировал, непонятное для прохожих, с улицы не достучаться и не докричаться. А Маруся вроде стояла снаружи и смотрела, как Стилист за стеклом живёт своей жизнью, в которой ей места не хватало.
Она сразу поднялась к себе наверх, оставив растерянного Юрика ожидать тётку, которая бы всё ему объяснила и поправила ситуацию.
Маруся слышала, как хлопнула дверь, и бодрый голос Евгении Ивановны поинтересовался:
— Где Маруся?
Потом последовал долгий бубнёж Юрика. Маруся не могла слышать, что он говорил, но в интонациях стояли сплошные вопросы. Тётка успокаивала племянника, тон её голоса понижался в конце фраз, как бывает в утверждениях, не требующих доказательств. Когда мать вправляла дочке мозги — та легко отключалась от разговора. Думала о своём, кивала иногда головой и точно знала, когда «проснуться». Она досконально изучила, что может содержаться в короткой фразе с понижением интонации. Не было сомнения, что Евгения Ивановна вникла в ситуацию и старалась помочь племяннику. Однако не всё Маруся просчитала и рано расслабилась.
Тётка Женя взлетела на второй этаж на эмоциях, для формы стукнула в дверь и уже с порога начала наступление:
— Что ж ты его так наказываешь? Он же весь проект делает под тебя. Вложено столько денег, но даже не это главное! Впереди начало самостоятельной работы в новом качестве. Что ж ты рушишь эту надежду?
Евгении Ивановне так хотелось произнести ещё одно слово, едва сдержалась. А его сказала Маруся:
— Да, я дура. Не понимаю вашей работы. Учить меня было некому!
— Маруся, если ты поймёшь, почему он поступает так, а не иначе, ты простишь. Перед ним довольно сложная цель, он идёт к ней — как может. Когда идёт — восстанавливается. Мы все этого очень хотим! Всё это время ты помогала ему и потихоньку менялась сама. Смотри, ведь он разговаривает с тобой на равных!
Да, за полгода её жизнь и вправду очень изменилась. Ушла из дому. Научилась раздеваться, не стесняясь, стала носить неудобную обувь, манерно скалиться и готовить безвкусные соевые котлеты. Ради чего? Чтобы он стал дизайнером одежды и снова вернулся к своим дружкам? Уж они-то помогут ему вспомнить прежние интересы.
— Он ждёт возвращения в голубой период! — выпалила Маруся.
Евгения Ивановна была обескуражена таким заявлением:
— Машенька, откуда ты это взяла? Он — талантливый мальчик, пробьётся и тебе поможет. Пока ведь нечего волноваться. Он ни с кем не встречается…
Бухгалтерша извлекла из кармашка блокнотик, куда любила записывать новые рецепты, и зачитала
столбиком выписанные известные имена:— Валентино Дольче и Стефано Габано,
Кристиан Диор,
Ив Сен Лоран,
Джанни Версачи,
Жан-Поль Готье,
Джорджи Армани,
Валентино,
Джон Гальяно и небезызвестный Карл Лагерфельд. Что их объединяет?
— Как — «что»? Это гениальные художники-дизайнеры одежды. Мировые звёзды. С них надо брать пример.
— Вот он и берёт пример! Они все — нетрадиционной ориентации! Все, кто придумывает одежду для женщин, — женщин не выбирают!
Лицо Евгении Ивановны побледнело.
— Он никогда не выберет меня! И я ухожу! — закончила, наконец, Маруся.
В дверях, как привидение, появился Юрик. Что он услышал из того, что она говорила?
— Ты уходишь? Ты бросаешь меня? — тихо спросил он и ещё тише произнёс, — Маруся, что я буду без тебя делать?
Ах, как это было необычно и сладко, будто признание в любви. Он развернул её к себе, и по его дрожащим губам она поняла, что Юрик не на шутку расстроился.
— Ладно, вешаться не надо. Последнюю ночку у вас переночую и уеду к себе. Надо искать приличную работу. Я не из предателей. Своё дело доведу до конца, а потом, извини, уйду.
Юрик хотел что-то возразить. Но махнул рукой и вышел вон. За ним устало двинулась Евгения Ивановна.
Маруся дважды хотела спуститься вниз, попить чаю, посмотреть телевизор, но слышала, как Евгения Ивановна очень эмоционально что-то объясняет племяннику, и возвращалась назад.
Тяжело вздохнув, Маруся пошла в душ смывать плохие предчувствия.
Она замерзала, стоя под холодным душем, но терпела, пока вода не стала совсем ледяной.
— Маруся, опять ты всю горячую воду вылила? — донеслось с нижнего этажа.
«Я большая, мне много воды надо!» — усмехнулась она, пытаясь согреться под одеялом.
По лестнице с остановками приближались тяжёлые шаги. Что-то волочили по ступенькам, большое и громоздкое, что не вписывалось в повороты пролёта, билось о стенки за дверью. Наконец на минуту всё стихло, вызывая у Маруси нелепые предположения о том, что тётя Женя несёт в верхнюю спальню упирающегося Стилиста, который цепляется руками за перила и балясины, вырывая их и тут же роняя, хватаясь за новые якорные предметы, чтобы только не попасть в спальню с тайно страждущей Марусей.
Дверь открыли ногой, и в комнате появился Юрик, волочащий за собой какой-то огромный агрегат.
— Что это? — с ужасом закричала Маруся.
— Да ничего особенного. Обыкновенная «коза». Обогреватель такой. Ты воду вылила, мне придётся холодной мыться. Дуба дам, холода так боюсь. У «козы» согреюсь.
Спирали на асбестовой трубе медленно раскалялись, распространяя вокруг тепло и запах горелой пыли.
— Вредный прибор. Электричество жрёт, кислород жрёт. Это ещё бабушкин зверь. Но мы его отключим скоро. Когда согреемся.
И он пошёл в душ.
Маруся смотрела на яркие рёбра обогревателя, слушала дикие вопли, доносившиеся из душевой, и думала, что ещё пару минут ожидания — и она сбежит.
Он вышел, стал у раскалённого агрегата, растирая грудь, руки полотенцем.
«Это его тётка подослала, сам бы не догадался на такого вида примирение», — размышляла Маруся, натянув на голову одеяло, чтобы не видеть то, что она могла увидеть.
— Маруся, у меня предчувствие, что ты меня боишься. Я страшный, противный?