Стиратель

Максимально увеличиваю изображение нервного волокна… нет, там такое, во что верить не хочется. Лилли сколько лет — двадцать, двадцать один? Похоже, перспектива исключения из компаньонок окажется наименьшей из ее проблем, и совсем скоро… Может, я все-таки ошибся? Смотрю в другом месте. Увы, никаких сомнений: эти бляшки — макрофаги, и миелиновое волокно изрядно повреждено. Рассеянный склероз. Болезнь, неизлечимая даже в моем мире со всей его медициной.

Получается, надо выйти из Тени и сообщить молодой девушке, что примерно через полгода-год она забудет человеческую речь и превратится в трясущееся, ходящее под себя тело. В моем мире развитие рассеянного склероза замедляется медикаментами, но даже не помню их названий и формул — не моя специальность — да и все равно синтезировать их здесь нереально. Но что я могу сделать? Будь Лилли Высшей, мог бы попробовать восстановить ей нервную систему за счет ее собственной магической энергии. Но золотых искр в ее ауре нет. Значит, придется использовать свои…

— Вы исцелили меня? Я здорова?

Голова кружится. Опираюсь о стол обеими руками. Для Лилли прошло минут пять, а для меня — часы кропотливой изматывающей работы. Хорошо, солнце еще не село. Слабые предзакатные лучи — все-таки лучше, чем ничего. Скорее бы выйти в сад…

И ни о каком исцелении, разумеется, речи не идет. Но за пять-семь таких сеансов мы добьемся стойкой ремиссии. Это мое решение, и Лилли совсем не обязательно знать, во что мне это обойдется.

Сам не сразу осознаю масштабы произошедшего. В первые недели в Танаиде едва надеялся, что со всей своей магией смогу работать на уровне обычной районной поликлиники. Нередко пасовал перед болезнями, которые в моем мире вполне излечимы — но только при наличии соответствующих лекарств. А теперь, надо же, работаю с рассеянным склерозом, причем положительная динамика налицо после первого же сеанса…

Улыбаюсь девушке:

— Пока нет. Но скоро тебе будет лучше, вот увидишь…

* * *

Направляю Уголька к конюшне — наша прогулка окончена. Встреченные в саду слуги спешат убраться с пути и низко кланяются. Как же меня достало это их вечное пресмыкание… Но никому этого объяснить не смогу, только перепугаю бедняг до полусмерти.

Один из слуг, молодой парнишка, двигается немного странно — словно он на полвека старше, чем выглядит. Только что не кряхтит на каждом шагу. Тянусь к нему через Тень и заранее догадываюсь, что увижу. Так и есть, спина покрыта продолговатыми свежими ранами. Суровые телесные наказания за любую провинность — обычное дело здесь. Смягчаю боль, устраняю начавшееся воспаление тканей. За это мне не платят, но грустно же смотреть, как человек мучается.

Ездил в ближайший городок, хотя так и не придумал, что мне там может понадобиться. Ничего интересного там не было, и даже серебряная монета, предусмотрительно разменянная на медь у графского казначея, не пригодилась. Выходит, ездил, чтобы развеяться, и чтобы Уголек не застаивался в конюшне — хотя знаю, его и без меня выезжают, это обязанность конюхов. И, хоть сам себе в этом признался только сейчас, хотелось убедиться, что я действительно свободен в перемещениях. Получается, что так и есть. Никто не пытался меня задержать, никто за мной не следовал. Неужели все действительно так просто? Внутри назревало смутное ощущение, будто чего-то не учел.

Хмурый конюх принимает у меня поводья и цедит сквозь зубы:

— Его сиятельство недавно уйти изволили. Велели передать, что ожидают вас к ужину.

Киваю, треплю Уголька по морде на прощание и направляюсь к замку. Странно, с чего бы это графские послания передает конюх? Прежде это делали либо компаньонки, либо старшие слуги — из тех, что одеты не по-господски, конечно, но намного лучше, чем горожане. И что-то еще меня кольнуло… да, этот конюх обратился ко мне без ставшей уже привычной преувеличенной почтительности. Даже не поклонился. А ведь если я на него нажалуюсь, его выпорют… или нет? Может, это привилегированный слуга? Странно, вроде граф не особо увлекается лошадьми и верховой ездой, это барон с друзьями могли обсуждать конские стати часами, а от графа ни разу не слышал подобных разговоров. С другой стороны, что еще делать на конюшне, если не общаться с лошадьми?

Ладно, какое мое дело? Может, этот конюх когда-то спас графскую жизнь, поэтому теперь безнаказанно строит Высшим козью морду. Мне бы о своих проблемах подумать… Граф знает, что от меня сейчас зависит не только его самочувствие, но также здоровье и, соответственно, лояльность уже четырех его важных гостей. Как всегда в человеческой истории, старики не желают поступаться властью, а организм-то не вечный… И при всем том меня спокойно отпускают на все четыре стороны. Никто не поинтересовался даже, куда это я навострил лыжи, зачем, да скоро ли вернусь… Что-то здесь не увязывается. А что если за мной все-таки следят, но так, что я этого не замечаю?

Сажусь на садовую скамью и внимательно осматриваю себя через Тень. Вроде все как обычно. Рана на плече хорошо затянулась, да и в целом поздоровел я на графских харчах. А чего бы мне не поздороветь — пациентов немного, даже с учетом Лилли с ее рассеянным склерозом я не выкладываюсь по полной программе. Надо бы еще зарядку по утрам начать делать… который вечер себе обещаю. Завтра — обязательно!

Так, стоп, а это что? Физиологически я в порядке, но вот этот странный сгусток золота возле правой щиколотки… Собираю золотые искры в щит. Все послушно стягиваются, кроме этих. Щиколотка опоясана словно бы браслетом, как у заключенного под домашним арестом. И эти искры, в отличие от прочих, мне не подчиняются. Канис пенсис нострагенус! Это не моя магия.

Остаюсь в Тени для экономии времени. Первая реакция — гнев: меня без моего ведома посадили на невидимую цепь! Хочется срочно набить кому-то его аристократическую морду… или хотя бы наорать. Успокаиваю надпочечники, выбросившие в кровь зверскую дозу адреналина. Чем действовать на эмоциях, лучше спокойно осмыслить ситуацию и принять разумное решение.

Есть ли смысл качать права? Может, стоит сделать вид, будто ни о чем не догадался? Ясно же, что так или иначе без надзора меня не оставят — слишком я ценный актив. А так хотя бы знаю, как именно за мной следят… Нет, нельзя. Позволить посадить себя на цепь — проявление неуважения к себе. Никто не станет уважать человека, который не уважает себя сам. Надо идти на принцип и заявить, что не позволяю такого к себе отношения.

В графскую обеденную залу вхожу спокойным, но полным решимости.

— Замечательно, что ты вернулся к ужину, Мих, — приветствует меня граф. — Отведай этих рябчиков, они сегодня замечательно…

Вид у графа благостный, мечтательный даже. Наверно, визит на конюшню так подействовал. Любит, значит, лошадей старик. Людей-то, похоже, не особо.

— Я тебе сколько раз говорил, рябчики не полезны тебе с твоим… — слово «холестерин» встроенный переводчик, разумеется, переводить отказывается. — С твоим состоянием крови. И ещё о другом хочу поговорить.

По профессиональной привычке отмечаю, что пациент выглядит удовлетворительно. Положительная динамика налицо. Кожные покровы нормального светло-розового цвета, тремор в конечностях не наблюдается, белки глаз чистые. По меркам моего мира девяностолетнему графу на вид теперь чуть за пятьдесят, а еще неделю назад он выглядел на все шесть десятков.

Однако сейчас не это меня интересует. Слуга отодвигает стул, но я не сажусь, а заявляю:

— Я обнаружил на себе неизвестное заклинание, наложенное без моего ведома.

Граф удивленно вскидывает брови:

— Это ради твоей же безопасности, Мих! Обычный маячок. У тебя есть враги. У меня их, как ты, верно, догадываешься, куда больше. Целитель с твоим мастерством — огромная ценность. Что, если тебя попытаются похитить? Я не хочу ограничивать тебя в перемещениях, однако если ты попадешь в беду, я должен знать, куда отправлять помощь.

Скрещиваю руки на груди, упрямо отказываясь от выдвинутого для меня стула:

— Я ценю твою заботу. Но разве не стоило сперва обсудить эти меры со мной?