Стивен Эриксон Падение Света

Казалось, она съежилась в его хватке - и тут же начала отрывать руки, взяла его за плечи и развернула, чуть толкнув в спину.

Он пошел к воротам.

Вренек собирался пересечь поля, как и обещал. Но не собирался возвращаться домой. Ему хотелось кое-что исправить, ибо даже в таком мире некоторые вещи нужно исправлять. Мама будет дома, когда он вернется, позже - и тогда он сделает все что нужно. Он с ней помирится.

Но сейчас он выждет сумерек, чтобы скрыться от чужих глаз, потом пойдет и заберет копье, которое зарыл в снег у старого каменного корыта.

Ему одиннадцать, и кажется, последний год был длиннее всей жизни. Как будто десять ему было вечность назад. Но в том-то и дело: ему никогда не будет снова десять.

Солдаты ушли на восток, в горелый лес.

Он найдет их там. И сделает то, что правильно.

– Что ты делаешь?
– спросил Глиф спокойно.

Вздрогнув, встрепанный мужчина поднял голову. Он сидел у груды камней, вытащенных из мерзлой почвы вдоль края луга. Руки были грязными и в крови от царапин, ногти сломались. Он носил обожженную волчью куртку не по размеру. Рядом, на засыпанном снегом грунте, валялись меч легионера и ножны, и перевязь.

Незнакомец не ответил, глядя на лук в руках Глифа - стрела наложена, тетива туго натянута.

– Ты на стоянке моей семьи, - пояснил Глиф.
– Ты закопал их под камнями.

– Да, - шепнул мужчина.
– Я нашел их здесь. Тела. Я... я не мог смотреть. Прости, если я сделал неправильно. - Он осторожно встал.
– Можешь убить, если хочешь. Я не стану скорбеть по миру, его покидая. Не стану.

– Не наш путь, - кивнул на камни Глиф.

– Прости. Я не знал.

– Когда душа ушла, плоть - ничто. Мы относим мертвецов на болото. Или в лес, в густую и темную чащу.
– Лук чуть дрогнул в руках.
– Но это, это зря. Ты прячешь тела, чтобы дома было чисто, но здесь никто уже не живет.

– Кажется, - заметил чужак, - ты здесь живешь.

– Они бы сгнили ко времени следующего моего возвращения. Только кости. С ними, - добавил Глиф, - было бы легко жить.

– У меня на такое не хватило бы смелости.

– Ты солдат Легиона?

Мужчина глянул на клинок.
– Убил одного. Зарубил. Он был в отряде Скары Бандариса - из тех, что дезертировали с капитаном. Я какое-то время шел с ними. А потом убил, и за убийство Скара Бандарис изгнал меня из отряда.

– Почему же не казнил?

– Когда он понял мою жизнь, - сказал мужчина, - решил, что такая жизнь есть самое страшное наказание. Верно.

– Тот, кого ты убил... что он сделал? Твое лицо искажено. В рубцах, изуродованное. Он это сделал?

– Нет. У меня давно такое лицо. Гм, всегда такое было. Нет...
– Он помедлил и пожал плечами: - Говорил злые слова. Резал меня словами снова и снова. Даже остальные меня жалели. Что ж, его не любили, так что никто не пожалел о смерти. Кроме меня. Его слова были злыми, но правдивыми.

– Вижу по глазам, - сказал Глиф, - ты мечтаешь о моей стреле.

– Да, - прошептал чужак.

Сняв стрелу с лука, Глиф отпустил тетиву.
– Я охотился на солдат Легиона, - сказал он, дела шаг вперед.

– Есть причины, - кивнул чужак.

– Да. У всех есть. У тебя твои, у меня мои. Причины держат твой меч. Причины направляют мои стрелы. Заставляют души покидать тела, а тела гнить на земле.
– Он потер тряпку, скрывавшую нижнюю часть лица.
– Они - маски, что мы бросаем позади.

Мужчина вздрогнул как ударенный, и отвернулся.
– Я не ношу маски, - сказал он.

– Будешь убивать еще солдат?

– Немногих, - ответил мужчина, подбирая перевязь и цепляя меч.

– У меня список.

– Список и достойные причины.

Он искоса глянул на Глифа.
– Да.

– Меня зовут Глиф.

– Нарад.

– Есть еда, взял у солдат. Я поделюсь с тобой за доброту, с которой ты зарыл мою семью. А потом расскажу сказку.

– Сказку?

– Когда закончу сказку, тебе решать.

– Что решать, Глиф?

– Будешь ли охотиться со мной.

Нарад заколебался.
– Я не особо дружелюбен.

Пошевелив плечами, Глиф пошел к костру. Увидел, что Нарад взял для могильника камни, составлявшие круг очага. И начал собирать другие, поменьше, чтобы защитить пламя от ветра.

– Народ, что рыбачил в озере, - сказал он, вытаскивая огниво и мешочек с сухим трутом.

– Это история о них?

– Не о них. О Последней Рыбе. Ее история. Но начинается она с народа озерных рыбаков.

Нарад снова положил меч.
– Мало дерева осталось.

– Мне хватит. Прошу, сядь.

– Последняя Рыба, значит? Думаю, история будет грустная.

– Нет, злая.
– Глиф поднял голову и встретился со взором перекошенных глаз Нарада.
– Я Последняя Рыба. Пришел с берега. Сказка, которую я расскажу, пойдет далеко. Я не вижу конца. Но я - Последняя Рыба.

– Значит, ты далеко от дома.

Глиф оглянулся на семейную стоянку и пепел, в котором недавно лежали кости. Посмотрел на толчею кустарников и немногие оставшиеся деревья. И взглянул в пустое серебряное небо: синева ушла, когда Ведьма на Престоле пожрала корни света. Наконец он взглянул в глаза мужчины напротив.
– Да, - сказал он.
– Я далеко от дома.

Нарад крякнул.
– Еще не слышал говорящей рыбы.

– А если бы слышал, - спросил Глиф, не отрывая он него глаз, - что бы она могла сказать?

Убийца замолк на миг, отводя глаза от глаз Глифа, и пошевелился, ровнее укладывая меч в ножнах.
– Думаю... она сказала бы... Пусть вершится правосудие.

– Друг, этой ночью мы здесь, я и ты. Мы встретились взглядами.

Борьба, вызванная словами Глифа, еще сильнее исказила лицо Нарада. Но он все же поднял глаза, и так были выкованы узы дружбы меж двумя мужчинами. А Глиф понял нечто новое.

"Каждый из нас приходит на берег. В свое время, в свое место.

Кончив одну жизнь, мы должны начать другую.

Каждый из нас придет на берег".

ЧЕТЫРЕ

"Приведите ко мне всех и каждое дитя".

Заявление столь благожелательное... но в разуме ассасина трясов Кепло Дрима оно еще сочилось, будто кровь из небольшой, но глубокой раны, будто вода из-под тяжелой пробки - не вполне ритмично, словно это протекает бассейн нечестивых, непозволительных мыслей. Есть места, допускающие разгул воображения, и если бы эти места можно было закрыть решеткой и поставить стражу с оружием наголо - он сам встал бы, прогоняя любого прохожего. А если кто станет настаивать и пробираться ближе -убивал бы без малейших колебаний.