Сто девяносто девять ступеней. Квинтет «Кураж»

Эта находка как будто встряхнула Мака. Он принялся осматривать остальные могилы поблизости, пристально вчитываясь в слова на надгробных камнях. Как будто только теперь до него наконец дошло, что его «сокровище, спрятанное в бутылке», это не просто причудливый сувенир из далекого прошлого — что оно тесно связано с настоящим. Даже теперь, по прошествии стольких лет.

— Интересно, а его жертва… она тоже, наверное, где-то здесь? — бормотал он, переходя от могилы к могиле. — Мэри… Мэри… вот будь у нее не такое распространенное имя… — Он склонился над очередной эпитафией и стал зачитывать вслух те фразы, которые показались ему наиболее интересными. — «…Тридцати четырех лет от роду»… причина смерти не указана… Жаль…

Шейн возмутило подобное отношение.

— Видите ли, доктор Магнус, тут все-таки кладбище, а не больничный морг. Эти камни — поминовение усопших. Их поставили не для того, чтобы вы удовлетворили свое любопытство.

— Что значит — мое любопытство? — обиделся он. — Если брать нас двоих… кто из нас раскопал древнее кладбище и теперь роется в костях усопших?

Шейн развернулась и решительным шагом направилась прочь. Похоже, это уже безнадежно. Стоит им сойтись вместе, и они сразу же начинают спорить друг с другом. Безотчетно. Почти инстинктивно. В последний раз, когда она вот так же спорила с человеком, все закончилось очень плачевно — она объявила ему о своей вечной любви и поехала вместе с ним в зону военных действий… и сама подставилась под удар автомобиля… чтобы уберечь любимого… идиотка. В общем, это и вправду уже безнадежно. От судьбы не уйдешь.

— Да ладно вам, не обижайтесь, — сказал Мак, догоняя ее. — Можно мне пригласить вас на обед?

Она хотела ответить решительным «нет», но тут к ней подбежал Адриан и принялся тереться пушистой мордочкой о ее юбку прямо на ходу, умильно глядя на нее снизу вверх и прямо-таки напрашиваясь на ласку — ну, чтобы его погладили. Хоть разок. Шейн опустила руку и потрепала пса по голове. Она почувствовала ладонью, как он весь подался ей навстречу. У нее в животе заурчало.

— Можно пойти выпить чаю в Миссии, — сказала она. — Туда пускают с собаками.

— В какой миссии?

— В Морской Миссии Уитби. Вообще-то это христианская организация. Но там у них есть кофейня.

— Какую-то вы ерунду говорите… я отведу Адриана домой и приглашу вас в нормальный ресторан.

Шейн твердо решила не спорить с этим человеком.

— Ладно. Тогда давайте в индийский…

Но он тут же нахмурился.

— Дайте подумать…

— А чем плох индийский?

— Ну, я подумал… найти что-то более… э… экзотическое.

Они уже подошли к лестнице в сто девяносто девять ступеней. Перед тем как начать спускаться, Шейн поглубже вдохнула, замерев на секунду на верхней ступеньке.

— С исторической точки зрения… — сказала она и запнулась. Она очень старалась себя убедить, что она с ним не спорит, а просто высказывает интересное наблюдение. — С исторической точки зрения, что может быть экзотичнее, чем заведение с индийской кухней в Нортумбрийском рыбацком городе.

— Ну, я хотел сказать… Индийский ресторан в маленьком городке… это так… провинциально.

— Боже правый, но ведь это и есть провинция! — Шейн опять начала раздражаться. — Это не Лондон!

— Ух ты. — Мак покачал головой. — Это сильно. Знаете, вы единственный человек из всех моих знакомых, кто говорит «Боже правый», даже когда у него такой вид, как будто он еле сдерживается, чтобы не врезать мне в челюсть.

— Да, вот такая я милая и дружелюбная. Сама иной раз поражаюсь.

— Вы очень милая, да. И кстати, сегодня вы выглядите потрясающе. И эта юбка вам очень идет.

Шейн залилась краской. И не только из-за неожиданного комплимента. Она вдруг поняла, что да — сегодня она и вправду готовилась к выходу очень тщательно: долго думала, что надеть… не просто напялить первое попавшееся, а так, чтобы юбка, колготы и ботинки сочетались друг с другом. И еще, в первый раз в этом году, она надела легкую блузку с глубоким вырезом, открывавшим ключицы.

— Ой… вы знаете… — сказала она, когда они уже почти спустились на Церковную улицу. — Я только сейчас сообразила: я не могу пойти в ресторан. Мне через пять минут надо быть на работе.

В его взгляде читалось искреннее разочарование.

— Тогда давайте поужинаем. Сегодня вечером.

Шейн лихорадочно соображала. В горле встал ком. Ей вдруг стало трудно дышать — как будто кто-то ее душил, сжимая руки на горле.

— Вечером я собиралась заняться исповедью, — выдохнула она. — Разобрать следующую страницу.

Они застыли на месте, молча глядя друг другу в глаза. А потом он улыбнулся и опустил глаза, как бы признавая свое поражение.

— Ну, ладно. Тогда как-нибудь в другой раз, — сказал он и пошел вперед, сделав знак Адриану, чтобы тот не отставал. Пес оглянулся на Шейн и поспешил следом за своим приемным хозяином — в толпу туристов, местных нортумбрийцев и значительно менее симпатичных собак.

В ту ночь в ее сне не было никакого ножа. Мужчина, который всегда приходил к ней во сне, держал Шейн в объятиях, одной рукой поддерживая ее спину, а другой — гладя по волосам. Вроде бы ничего страшного в этом не было — но ей все равно было жутко и неприятно. Ее волосы, судя по ощущениям, были влажными и какими-то скользкими, словно их густо полили шампунем. Только это был никакой не шампунь… это была кровь. Ее собственная кровь. На самом деле она была вся в крови. С головы до ног. И он тоже.

— Я отнесу тебя на руках. Вверх по лестнице в сто девяносто девять ступней, — напевал он ей хриплым надломленным голосом. Его глаза сияли любовью и неизбывной печалью, а на бровях и ресницах искрились крошечные капельки крови. Он был вылитый Магнус, хотя Шейн твердо знала, что это не Магнус. — Я отнесу тебя на руках. Вверх по лестнице в сто девяносто девять ступней, — повторял он вновь и вновь.

Она хотела заговорить, хотела сказать ему, что она понимает, почему он сделал с ней то, что сделал, но вместо слов у нее из горла вырвались только сдавленные хрипы и кровавые пузыри, а язык как будто прилип к нёбу.

На этот раз Шейн проснулась не потому, что ее жуткий сон достиг обычной смертоубийственной кульминации. Ничего этого не было. Просто ей страшно хотелось пить. И еще — в туалет. Вечером, перед сном, она выпила полбутылки вина, чтобы приглушить боль «в самой глуби ее внутренностей», и, похоже, она добилась, чего хотела: у нее так раскалывалась голова, что она позабыла и про боль в животе — и даже про боль в бедре.

Волосы были какими-то липкими, склизкими и пахли вином. Шейн пошла в ванную. Лезть под душ не хотелось, и она решила промыть волосы над раковиной. Она даже слегка удивилась, что вода не сделалась красной, когда она намочила голову. Кровь стучала в висках: бум-бум-бум. Похоже, вчера она все-таки перебрала со спиртным. Она вдруг с ужасом поняла, что не помнит, как она вчера ложилась спать и чем завершилась работа над второй страницей исповеди. Она наскоро вытерла волосы полотенцем и бросилась в комнату.

Вторая страница так и лежала на столе, в тонкой папке из прозрачного пластика. Шейн внимательно осмотрела сморщенный лист. Вроде бы все в порядке. То есть, конечно, страничка была подпорчена — но явно не по ее вине.

Шейн открыла блокнот с принцессой из «Звездных войн» и убедилась, что текст переписан. Хотя она совершенно не помнила, как она это писала. И что самое удивительное: почерк был даже более разборчивым и аккуратным, чем когда она пишет в трезвом виде.

Шейн вернулась обратно в ванную и включила фен, чтобы нормально высушить и уложить волосы.