Сто лет Папаши Упрямца

Я не выдержал и вставил слово: Согласно Конституции, личные права и интересы человека неприкосновенны и защищаются законом.

Папаша Упрямец взглянул на меня: А кто будет защищать права и интересы Вэй Цзяцая? По его словам, он столько лет носил рога, за него-то кто заступится?

Я закрыл рот и больше не встревал.

Вэй Цзяцай произнес: Не захочет Лань Мао сдавать анализ, и ладно, его дело. И плевать, кто отец моего приемыша, я в любом случае не буду его больше растить. Как заживет болячка – прогоню взашей!

При виде такой категоричности Вэй Цзяцая Папаша Упрямец ощутил беспомощность, он посмотрел на старосту, на моего отца и сказал: Пойдемте поговорим с Лань Мао.

Староста кивнул. Мой отец не сказал ни да, ни нет, то есть фактически согласился.

Внезапно Папаша Упрямец взглянул на меня: Ты уже студент университета, пойдем с нами.

Мы отправились в комнату Лань Мао. Он прожил там десять лет, за это время тут появилось много новых вещей, в основном газет. Более дюжины стопок газет высились как опорные балки, каждая выше человеческого роста.

Разговор вел Папаша Упрямец; после долгих хождений вокруг да около наконец дошел до сути и приступил к основной теме. Видно было, что Папаша Упрямец осторожничает и немного боится. Староста тоже высказал свое мнение, и мой отец произнес утешительные и подбадривающие слова, типа: Главный принцип – чтобы ты сам хотел это сделать.

Учитель Лань Мао в итоге сказал: Я готов сдать анализ крови.

Староста обрадовался: Я пойду с тобой.

На следующий день староста Мэн проводил учителя Лань Мао на анализ. Они отправились в уездную больницу, ту, где лежал Вэй Чжункуань и где сдавали кровь Вэй Цзяцай и Цинь Гуйе.

На третий день староста принес результаты и огласил их только в присутствии Папаши Упрямца, моего отца и меня.

У Лань Мао была третья группа крови.

А это означало, что у Лань Мао и Вэй Чжункуаня с его второй группой не было родственных связей.

Все обвинения и подозрения в том, что Лань Мао является биологическим отцом Вэй Чжункуаня, – сплошной наговор.

Учитель Лань Мао не вернулся вместе со старостой. Староста сказал: Увидев результаты, Лань Мао бросил мне одну фразу, развернулся и ушел, больше я его не видел.

Конечно, мы хотели знать, что он такое сказал.

А сказал он следующее: Спасибо деревне Шанлин за то, что принимала меня десять лет.

Услышав это, отец произнес: Раз он так сказал, то больше не вернется.

Староста спросил: Почему?

Потому что мы ранили его, оскорбили до глубины души, деревня Шанлин заставила его разочароваться в ней, произнес отец.

Староста снова сказал: Всего-то пару капель крови взяли, сделали анализ, как это может ранить до глубины души? Как от этого можно потерять надежду? К тому же анализ крови – дело хорошее. Подтверждает, что Лань Мао не является биологическим отцом Вэй Чжункуаня, что он невиновен.

Отец ответил: Ты – человек неученый, необразованный, не учитель, тебе не понять.

Слова отца, казалось, были обращены и к Папаше Упрямцу, потому что он все это время смотрел на него.

Папаша Упрямец не проронил ни слова, он молчал с того момента, как узнал результаты анализа. Он пребывал в оцепенении и даже в ужасе, как пес, укусивший человека по ошибке. Его удрученный, просительный взгляд вдруг обратился ко мне, словно я должен был взять инициативу на себя.

Я рассуждал, как писатель детективов: десять лет назад я подслушал разговор Папаши Упрямца и Цинь Гуйе, узнал, что ее продали Вэй Цзяцаю два торговца людьми. Значит, до этого один из этих торговцев или они оба изнасиловали ее, вот она и забеременела. Отец Вэй Чжункуаня – на самом деле кто-то из торговцев людьми.

Папаша Упрямец, староста и мой отец выслушали меня и призадумались, к ним как будто пришло осознание.

Староста сказал: А ведь тогда все сходится. Не прошло и девяти месяцев после того, как ее продали Вэй Цзяцаю, и она родила Вэй Чжункуаня, мы-то думали, что роды преждевременные, а на самом-то деле и нет.

Наконец Папаша Упрямец заговорил: Я тогда отдал Цинь Гуйе Вэй Цзяцаю, потому как думал, что Чжункуань – его родной ребенок, да она еще и вторым была беременна. Чтобы купить ее, Вэй Цзяцай потратил большие деньги, большую часть которых занял. Когда я в тот год выносил решение, оно казалось справедливым и логичным. Если бы я тогда присудил отдать ее Лань Мао, разве это было бы верно?

Выражение его лица, когда он произносил это, было искреннее и честное, как у учителя, который поставил на работе ученика «галочку» и теперь сомневается, правильно ли это. Он был искренним, но вместе с тем заметна была его неуверенность. Будучи честным человеком, он начал себя винить.

Начиная с того дня каждый раз, когда я сталкивался с Папашей Упрямцем, я видел, что тот хмур и подавлен. Насколько это было возможно, он избегал всего и всех. Вэй Цзяцай продолжал создавать проблемы, но Папаша Упрямец не ходил с ним разбираться. Когда отец поймал огромную рыбу, я позвал Папашу Упрямца к нам выпить, а он не пришел.

Вэй Цзяцай сдержал слово и вышвырнул из дома Вэй Чжункуаня, которого растил одиннадцать лет. И хотя он не разорвал с ним отношения в открытую, но было очевидно, что он избавился от этого неродного сына. Каждое утро, день, вечер и ночь люди могли видеть чумазого Вэй Чжункуаня, бродившего у подножия горы, у реки или в поле, словно собака, избитая и выгнанная хозяином. Он выкапывал еду в поле, подбирал на дороге объедки или ходил по домам попрошайничать. Этот мальчик, у которого на самом деле были отец и мать, превратился в беззащитного беспризорника.

Мать Вэй Чжункуаня Цинь Гуйе сочувствовала своему ребенку, но ничем не могла помочь ему, плоду ее греха. Хотя муж и позволил ей жить с ним, но положение ее было, возможно, даже хуже, чем у скитающегося по улицам сына. В конце концов Цинь Гуйе поверила в то, что ее грешный сын не был рожден преждевременно, потому что ее действительно изнасиловали те два торговца людьми, она ведь и не подозревала, что беременна, когда ее продали Вэй Цзяцаю. Ни одной живой душе она не рассказывала про изнасилование, даже Папаше Упрямцу. Что и привело к последующему хаосу и неприятным последствиям. Даже ее «детский» муж Лань Мао был втянут в скандал, он ушел в гневе и так и не вернулся.

За те десять лет Цинь Гуйе и Лань Мао встречались тайком, я видел это несколько раз.

В основном это происходило, когда в деревню приезжала кинопередвижка с новым фильмом.

Когда кинопередвижка привозила в деревню фильмы – это был праздник для всех ее жителей. Люди спешили друг к другу с радостным известием, заранее приносили скамейки на спортплощадку у школы в попытке занять самые лучшие места, с нетерпением ожидали показа. Перед началом деревенский староста Мэн обязательно произносил речь, если она была короткой – длилась как один урок, если длинной – то как два. Он всегда подчеркивал, как важна его речь, но мне казалось, это не так. Поэтому, когда староста произносил свою не очень-то важную речь, я незаметно смывался и шел делать то, что считал по-настоящему важным. А если конкретнее – подглядывать за учителем Лань Мао и Цинь Гуйе. Я обнаружил, что учитель Лань неоднократно тайно встречался с ней. А время их свидания – дни, когда приезжала кинопередвижка и староста толкал свою речь. Тогда-то они и встречались у ручья возле моего дома.