Сто лет Папаши Упрямца

Командир Гао сражался в первых рядах, и Папаша Упрямец бился с ним плечом к плечу, они были словно две повозки, несущиеся бок о бок, или же два мечника на состязании, они прокладывали кровавый путь и служили примером для идущих вслед за ними рядовых. Своими длинными ножами они срубали головы врагов, головы япошек – япошки, как и все люди, были из мяса и костей и не могли устоять, когда их рубили и кромсали. Столкнувшись со свирепыми и стремительными китайскими воинами, готовыми умереть вместе с врагом, япошки были потрясены и напуганы, в результате не смогли оказать сопротивление, побросали оружие и обратились в бегство.

После этой битвы в живых из третьего батальона остались только трое. Если не считать Папаши Упрямца, то двое.

Командир Гао Хунли погиб на поле боя, он был сражен пятью пулями и упал рядом с Папашей Упрямцем.

После уничтожения артиллерийской позиции японцев Папаша Упрямец подошел к телу командира батальона Гао Хунли, чтобы почтить его память. Обращаясь к командиру, который на передовой повысил его в должности, он произнес: Все умерли, и вы умерли, кто еще подтвердит, что я полдня был командиром роты? Из моей роты остался я один. То, что я был ротным, знает Небо, знает Земля, знаем вы да я… Хорошо, возвращаю вам эту должность, будем считать, что вы меня не назначали.

Битва за Тайэрчжуан завершилась, Папаша Упрямец вернулся в заградотряд.

То, что он сам себя назначил командиром взвода, лично повел дезертировавших солдат в атаку бить врагов и уничтожил артиллерийскую позицию японцев, знали все, но никто не знал, что он был командиром роты. Новость долетела до главнокомандующего Ли Цзунжэня, тот вызвал к себе Упрямца и сказал, обращаясь к этому бесстрашному земляку-охраннику:

Когда это я стал твоим дядей? Что-то не припомню я такого племянника.

При разговоре присутствовал начальник Генштаба Бай Чунси, он произнес: Он еще заявил, что я – его названый отец!

Упрямец ответил: Главнокомандующий и начальник Генштаба, если вы считаете, что я этого недостоин, то я заберу свои слова обратно, будем считать, что я просто перднул в воздух.

Все присутствовавшие так и обмерли от страха.

Главнокомандующий Ли Цзунжэнь сказал сердито: Ты слишком уж громко перднул, только председатель комитета Чан Кайши не знает о случившемся. Куда такое годится?

Папаша Упрямец ответил: Пусть главнокомандующий вынесет решение.

Ли Цзунжэнь был сконфужен и только махнул рукой: Возвращайся откуда пришел.

Бай Чунси заметил, что Ли Цзунжэнь рассержен был не по-настоящему, но вот смущение и неловкость его были искренними. Он посмотрел на Ли Цзунжэня и Папашу Упрямца и сказал последнему: Тогда давай, иди ко мне.

С этого момента Папаша Упрямец действительно повсюду следовал за Бай Чунси и служил при нем во взводе охраны. Таким образом, Папаша Упрямец был к нему ближе, чем к Ли Цзунжэню, и всего на шаг дальше, чем личный телохранитель. Куда бы Бай Чунси ни отправился, Папаша Упрямец почти везде следовал за ним. Вместе с командиром он участвовал в многочисленных сражениях, вот так и прошло 11 лет – с 1938 по 1949 год.

В 1949 году Народно-освободительная армия отправилась на юг, и подобно тому, как осенний ветер единым порывом сметает опавшие листья, нанесла сокрушительный удар вооруженным силам Гоминьдана. 3-й корпус под командованием Бай Чунси терпел поражение одно за другим, из Дунбэя – северо-восточного Китая – они отступили в Хэнань, оттуда – в Хунань, а дальше – в Гуанси, в свое «родовое гнездо».

Битва при Хэнбао стала ключевой для защиты армией Гоминьдана небольшой части южных и центральных регионов. Если проиграть эту битву, то придется отступить в Гуанси, а к югу от Гуанси уже море; если и дальше отходить, то солдаты будут уже не солдаты, они превратятся в бездомных собак, сброшенных в воду, которым не суждено выбраться на сушу и начать новую жизнь.

7-я армия 3-го корпуса гоминьдановской армии состояла сплошь из земляков Бай Чунси – уроженцев Гуанси, это были хорошо вооруженные, бесстрашные и умелые воины, поэтому их называли «Стальной седьмой отряд». Бай Чунси возлагал на них все надежды.

Момент был напряженный, критический, поэтому, возможно, Бай Чунси и пришлось прибегнуть к тому же методу, что и во время битвы при Тайэрчжуане, – к созданию заградотрядов. Он направил в них надежных бойцов своего охранного батальона, кого-то в качестве рядового, а кого-то – командиром.

Папаша Упрямец был направлен в 171-ю дивизию седьмой армии командиром заградотряда.

Командира 171-й дивизии звали Чжан Жуйшэн, родом он тоже был из Гуанси. Глядя на крепко сбитого Папашу Упрямца, Чжан произнес на родном наречии: Пожалуйста, постарайся, брат, победа или поражение в этой битве зависят от вашей силы!

Папаше Упрямцу эти слова пришлись не по нраву, они напомнили ему слова командира бригады Не Цзыбиня. Он посмотрел прямо в лицо командиру дивизии, который, казалось, сбросил с себя всякое бремя ответственности: Меня просишь? А ты-то, командир дивизии, для чего тогда нужен? Я – слежу за дезертирами, а не командую боевыми действиями. Ты тут командир. Выиграем, так это твое умелое руководство, а проиграем – значит, командуешь плохо. Я всего лишь пришел на подмогу.

Командир дивизии Чжан Жуйшэн выслушал эти слова, хотя ему и было неприятно. Поскольку Папаша Упрямец все-таки был человек лично от Бай Чунси, да к тому же еще и земляк, поэтому командир дивизии проявил уважение и поприветствовал его.

Он обратился к строптивому Папаше Упрямцу:

В 171-й дивизии более шести тысяч солдат и офицеров, они все – наши земляки из Гуанси, надеюсь, вы не убьете кого-то по ошибке или по ложному обвинению, когда начнете карать дезертиров.

Папаша Упрямец ответил: Я много лет сражался не на жизнь, а на смерть и понимаю ситуацию лучше, чем вы.

171-я дивизия обороняла район Чжацзян близ Хэнбао. Упрямец находился в пятистах метрах от основной передовой позиции и там установил линию охранения. Это означало, что никто не должен переходить эту линию, нарушителям прилетит по законам военного времени, то есть их расстреляют на месте.

Битва началась. Сначала артиллерийский огонь Народно-освободительной армии обрушился на позиции 171-й дивизии, издалека это выглядело так, будто пельмени бросали в кипящую воду. Папаша Упрямец видел, как тела его земляков разрывает в клочья, и порой части тел падали прямо перед ним, от чего каждый раз сжималось сердце. Эта душевная боль за погибших соотечественников сильно отличалась от той, которую он испытывал по отношению к жертвам войны с японцами. Те, кто умер за победу над Японией, отдали свои жизни не напрасно, и к душевной боли примешивалось уважение. А тут, на гражданской войне, свои убивали своих, эти смерти были незаслуженными, вот почему кроме боли в сердце рождалась еще и жалость. После артподготовки Народно-освободительная армия пошла в атаку, а правительственные войска сопротивлялись как могли. Две враждующие китайские армии бились отчаянно, не на жизнь, а на смерть, схватка велась исключительно жестоко.

И вот в 171-й дивизии появились дезертиры.

Группками по двое, по трое, словно плывущие по реке коряги, появлялись они перед заградотрядом и сами останавливались, как будто на их пути возникала плотина. Они не пытались прорваться через заградительную линию, а только надеялись, что заградотряд пропустит их и они пройдут, как корабль через шлюз; это было бы замечательно, но невозможно. Лица бойцов заградотряда – как единый монолит, черные дула направлены на дезертиров, они ждали лишь приказа командира, чтобы нажать на спусковой крючок. Дезертиры не хотели умирать от их ружей, но и возвращаться на верную смерть тоже не желали и потому стояли там, покорясь судьбе и словно ожидая, что из камня вдруг вырастет цветок.