Сто лет жизни в замке

Она и кормилица ненавидели друг друга от всей души. Вновь прибывшая была учительницей и преподавала детям математику, немецкий и, что самое удивительное, французский. Так как няни были англичанками, в те времена существовало впечатляющее количество молодых аристократов, которые свободно говорили только на британском языке. Так как родители также говорили на этом языке, французский появлялся только на склоне лет. Так же как и чувство привязанности к родине-матери. Дошло до того, что во время столкновений в Фашоде совсем молодая Полина де Брольи, ставшая позже графиней де Панж, чтобы доставить удовольствие своей няне, решительно встала на сторону лорда Китченера, считая нашего бедного майора Маршана чем-то вроде бандита с большой дороги и одновременно отвратительным убийцей.

Жизнь детей протекала в этом окружении отдельно от жизни родителей. Дети жили на верхнем этаже дома, прямо под прислугой, у них была своя столовая, где они ели вместе с няней и гувернанткой. Каждое утро они шли здороваться с матерью и отцом. Только когда они достаточно подрастали, их допускали к общему столу, естественно, в интимной обстановке, а девочек приглашали в гостиную по «дням» матери. Помимо этого они занимались каждое утро в специально отведенной для этого комнате, после чего, около одиннадцати часов, карета отвозила их, скажем, на Марсовое поле, где под наблюдением англичанки или немки — никогда обеих сразу — и кучера они встречались со своими маленькими товарищами. После обеда случалось, что мать брала с собой девочек в объезд города в карете, который она делала, чтобы «развезти визитные карточки» в тот или другой дом друзей. В противном случае дети снова совершали прогулку между уроками фортепьяно, пения, рисунка акварелью и других любительских видов искусства.

Приходило время, когда няня окончательно возвращалась на родину. Часто это были настоящие трагедии для детей, которые видели в ней вторую мать, в то время как их собственная представлялась им скорее эфирным божеством, роскошно одетым и усыпанным брильянтами, которое осторожно целовало их по вечерам, стараясь не испортить прическу…

Элизабет де Грамон было достаточно двух строчек, чтобы описать, чем была детская жизнь в этой социальной категории, которую тогда называли «запеканкой», термин, который лично я нахожу слишком кулинарным: «Кроме работы и двух часов хождения по Елисейским полям, нам было все запрещено. И мы работали». Она добавляет: «Я неутомимо переходила от английского к немецкому, от фортепьяно к трапеции и от танца к рисунку». Ей еще повезло, что у нее в качестве гувернантки была некая мадемуазель Вивье, которая разрешала этой ученице со способностями к языку и литературе читать почти все, что она хотела.

Но когда приходила летняя пора и семья уезжала из Парижа в замок, казалось, поднимался занавес, открывая путь к бегству. Это было нечто вроде свободы, радость жизни на открытом воздухе и более близких отношений с родителями.

Молодая хозяйка замка Манже

Молодая Элизабет не знала свою мать, Элизабет де Бово-Краон, которая умерла, произведя ее на свет. Ее отец, профессиональный офицер, не мог брать с собой маленькую дочку в различные гарнизоны и оставил ее на попечение дедушке и бабушке. Но когда Аженор де Грамон снова женился, маленькая Элизабет имела счастье привязаться к своей мачехе. Последняя, Маргарита де Ротшильд, дочь барона Карла из немецкой ветви семьи, вызвала его неудовольствие, выйдя замуж за француза, к тому же христианина, и была вынуждена отказаться от роскошной жизни, которую она вела у Ротшильдов, бывших настоящим феноменом общества, о котором мы поговорим позже. Она согласилась на скромную жизнь, которую ей мог предложить небогатый муж, которого она любила.

Семья жила в то время на улице Франциска I в квартире, «безобразно отделанной обойщиком Пижасу… Что касается умывальной комнаты моей матери, то ею бы не удовлетворилась мидинетка [6] 1926 года: темная антресоль с мраморным умывальником и полосатой коленкоровой занавеской, скрывавшей туалетные принадлежности. Ванная комната была в том же роде…» Несмотря на это семья старалась быть достойной своего положения в обществе. Умирая, принц Бово-Краон завещал своей внучке Элизабет замок Манже, красивое строение в стиле Людовика XIII, расположенное в Сарте, недалеко от Краона, и благодаря этому «достаток семьи увеличился». Наконец, появилось собственное место, где можно было проводить летние дни, во всяком случае, до совершеннолетия или брака молодой владелицы, которая тогда имела бы право жить в нем одна.

6

Молоденькая мастерица (фр.)

Графине Маргарите совсем не нравилось в Манже. Она находила, что замок слишком далеко от Парижа. Действительно, жизнь, которую она там вела, не изобиловала развлечениями. Утром она прогуливала свою собачку по гравию аллей, а после обеда читала старые номера «Обозрения двух миров». Что касается герцога, он занимался землей. Для Элизабет же маленький замок представлял собой рай.

По приезде она начинала с того, что обходила весь замок, приветствуя по дороге портреты своих красивых предков и проверяя, стоит ли «напудренный молодой человек в розовом фраке» на углу рояля. Потом она шла в библиотеку со шкафами, закрытыми на ключ, в которых были свалены романы Жоржа Онета, Поля Бурже и философа Каро. После этого обхода она проводила все свое время только под открытым небом среди «тенистых лесных полян, тропинок, бегущих сквозь рощи, стен, в которых я знала все проломы, чтобы попасть в поля и виноградники!»

В июле, когда все высшее общество отправлялось на воды или в Дьеп, дети семьи Грамон жили в Манже под присмотром прислуги, гувернантки, преподавателя и маленького мопса.

«Я уезжала на маленькой коляске в лес, где читала, зарывшись в скирду или устроившись на полянке рядом со сверкающим источником. Позже я прочитала здесь «Понедельники» Сент-Бёва и в этом темном лесу в моей памяти вперемешку сменяли друг друга принцесса Юрсенов, аббат де Берни, Мария-Антуанетта, Жозеф де Мэстр, Бальзак, Вольтер, Сюлли».

Когда Аженор и Маргарита наконец приезжали в Сартр, они все вместе ездили по утрам верхом в лес Берсе, а после обеда за семьей приезжал на коляске управляющий, чтобы сделать объезд ферм, так как нельзя представить себе замок без сельского хозяйства, которое дает ему жизнь. В связи с этим Элизабет де Грамон приводит забавное воспоминание: «Дворы ферм были полны грязи и навозной жижи, которые я стала счищать с ног, перед тем как войти на ферму пополдничать молоком с жареными каштанами: «Не надо чистить их, принцесса, не надо!» — однажды сказал ей работник фермы, для которого наследница принца автоматически имела право на тот же титул.

Естественно, в сентябре-октябре охотились, как, кстати, и везде. Безусловно, не с таким блеском, как в Шомоне или в других ему подобных замках, которые нам еще предстоит посетить. Элизабет обожала свое маленькое владение, где она чувствовала себя по-настоящему дома, и не мечтала ни о чем лучшем, как увидеть в будущем своих собственных детей, резвящихся там. Но судьба решила иначе.

Когда в 1886 году умер барон Карл де Ротшильд, отец мадам де Грамон, положение семьи коренным образом изменилось. На нее обрушился настоящий золотой дождь. Они тут же переехали с улицы Франциска I в просторный особняк, расположенный на углу улицы Шайо и Елисейских полей, купленный у графа Владимира де Монтескью-Фезензак. Герцог де Грамон наконец-то смог вести широкий светский образ жизни, который он так любил. Жена следовала в этом за ним, хотя ее вкусы вовсе не соответствовали такой жизни. Как истинный представитель семьи Ротшильдов, она любила окружать себя редкими и великолепными вещами. Благодаря ей дом был восхитительно украшен и меблирован. Она предпочитала роскошным платьям менее блестящие туалеты, которые больше подходили обществу, которое она любила: обществу писателей, артистов и политических деятелей. Поэтому, несмотря на свое большое состояние, она не вызывала зависти других женщин. «Ее нравы были чистыми, а туалеты простыми, возможно, слишком простыми…»

Быстро возникла необходимость в замке. Мало заботясь о ремонте Бидаш, старинного и благородного владения герцогов де Грамон, отец Элизабет решил построить новый замок недалеко от Парижа: им стал Вальер, воздвигнутый в поместье Мортефонтэн рядом с Сенлисом, с почти такой же роскошью, которую мы еще найдем в замке Фериер, легендарном владении Ротшильдов. Тридцать комнат, каждая с ванной и туалетом, соединенных широкими галереями, не считая просторных гостиных. Кроме того, при замке был конный завод, конюшни, псарня, дом для сторожей, ферма по выращиванию фазанов и оранжерея с орхидеями. Создается впечатление, что в то время мало заботились о выращивании герани или бегонии: только самые дорогостоящие цветы имели право гражданства.

А что же Манже? — спросите вы: Что стало с Манже, дорогим маленьким замком Элизабет с пятью комнатами для гостей и единственной ванной комнатой? Однажды вечером, когда молодая владелица замка читала при свете лампы Виктора Гюго, она услышала, как ее отец говорит, что только что сдал Манже в аренду. Обеспокоенная и, кстати, недовольная, она тут же спросила: кому? Очень аккуратным людям, Монтгомери, из старинной нормандской семьи, которая, как мы знаем, стала английской. Элизабет все же была недовольна: «Что же тогда стоит право собственности, которое было у меня отобрано по воле моего отца? Я почувствовала свою беспомощность, и одновременно мне было стыдно, и я была в отчаянии». Вот так создают феминисток.