Сто ложек кофе

Но монстра не было. Истекающего кровью трупа в полиэтиленовом мешке - тоже. За поворотом оказался всего лишь тупик с двумя дверьми в палаты по разным сторонам и человеком. Он небрежно прислонился к стене, скрестив руки на груди, его волосы были невероятно светлыми даже в тусклом коридоре, а на губах блуждала знакомая то ли усмешка, то ли улыбка. Как ни странно, Винсент даже не был удивлен этой встрече. Он спокойно поздоровался:

– Привет, Лукас.

– Давно не виделись, Винс. Вижу, ты даже не удивлен.

Уэйнфилд не ответил, только пожал плечами. В какой-то степени, видеть во сне мертвых даже проще, чем живых: не удивляешься их поступкам, не пытаешься решить возникшие с ними реальные проблемы. Мертвые - они из другого мира. Они вытащены из тех уголков подсознания, где стоит табличка 'воспоминания'. А память не может причинить боли, только если сам не позволишь ей этого.

– Ты не считаешь меня настоящим?

Винсент снова пожал плечами.

– Может, ты и прав, - вздохнул Лукас.
– Никогда нельзя быть уверенным, то ли духи взаправду являются в наш мир, то ли это наше сознание выкидывает кренделя.

Эта была манера Лукаса говорить, но Винсент не удивлялся и спокойно ждал. Не может же призрак стоять вечно и рассуждать о весьма отстраненных вещах. Но Лукас, похоже, никуда не торопился.

– Видеть во сне мертвых не так страшно, правда, Винс? Видеть их в жизни куда страшнее. Ты ведь помнишь это.

Руки будто бы обожгло, Винсент вскрикнул и увидел, что на бинтах выступают кровавые разводы, как будто старые шрамы, находившиеся под ними, вмиг стали свежими и вновь истекающими кровью.

– Какого черта?..

Он посмотрел на Лукаса, но тот пожал плечами, повторяя действие самого Винсента, еще минуту назад казавшееся таким правильным.

– Неужели ты думал, что можно так просто отмахнуться от прошлого? И от призраков. И... от меня.

Винсент не стал слушать. Он резко дернул на себя дверь одной из палат и вошел внутрь. Но оказался вовсе не в больнице, а в комнате в Доме. Той самой комнате, где еще недавно они были с Кристиной, где рассказывали страшные истории вместе с Фредериком.

Он видел себя. Лежащего на кровати и будто бы спящего. Рядом о чем-то беседовали Фредерик и Кристина, но их голосов не было слышно, как будто кто-то выкрутил ручку громкости до нуля. Анабель сидела на кровати и гладила руку того Винсента, что лежал. Анна тоже была здесь, стояла в тени и едва заметно улыбалась.

– Что ты мне дала?
– глаза Винсента сощурились, хотя он понимал, что присутствующие в комнате не могут его слышать.

Руки невольно сжались в кулаки, отчего снова заболели старые шрамы. Впрочем, теперь они не были такими уж старыми: бинты промокли насквозь.

Она решила его отравить. Теперь это стало ясно, и оставалось только корить себя за то, что он не понял раньше. Не распознал. Не догадался, что Анна никогда не будет делать ничего просто так, по доброте душевной, особенно в тот день, когда истекает срок ее логичного пребывания рядом с Уэйнфилдами.

Ни для кого не было секретом, что Анна влюблена во Фредерика, давно и безнадежно. Винсент не мог бы сказать, влюбилась она после смерти Лукаса или до нее, по крайней мере, при брате она тщательно скрывала. А потом это перестало быть секретом. И странное обещание, которое потребовал с Винсента Лукас незадолго до своей смерти, приобрело иной смысл. Оно держало Анну рядом с Уэйнфилдами, пусть и совсем не с тем братом, с кем она хотела быть.

Но теперь все должно завершиться. И Анна решила закончить по-другому.

Винсент обернулся к двери, из которой пришел. Она была едва приоткрыта, в щели виднелись тусклые стены больничного коридора.

– Зачем ты взял с меня это обещание?
– прошептал Винсент.
– Зачем ты хотел, чтобы я был рядом с ней? Или... она была рядом с нами?

Разумеется, в ответ он не услышал ничего, кроме тишины. А капельки крови успели добраться до его ладоней и теперь срывались с кончиков пальцев. Кап-кап. Единственные звуки, нарушавшие тишину. И где-то вдалеке было слышно, как течет вода, будто бы наполняя ванную. Как в тот день, когда его нашел Фредерик.

Оставалась дверь второй палаты, и Винсент, не задумываясь, вышел из комнаты и раскрыл ее.

***

– Мы ничего не можем сделать?

Кристина покачала головой:

– Не думаю.

Фредерик вздохнул, с трудом пытаясь сохранять спокойствие. Видимо, Кристина это почувствовала, потому что осторожно положила руку ему на плечо:

– Думаю, все будет в порядке, он же просто спит. Скоро проснется.

– Надеюсь на это, - он отодвинулся от Кристины.
– Извини, я хочу немного побыть один. Если что - сразу зови, буду в соседней комнате.

Девушка кивнула, а Фредерик в последний раз посмотрел на брата и развернулся, чтобы выйти. Он не смотрел ни на стоявшую у стены Анну, ни на присевшую на кровать Анабель. Уэйнфилду казалось, часть его сознания тоже пребывает во сне, ему даже казалось, он смутно видит какие-то тусклые стены, длинные коридоры. Он потер вдруг занывшие запястья, и его взгляд замер на пятнах на полу. Опустившись на корточки, Фредерик коснулся их пальцами, потер, для уверенности даже понюхал.

– Что это?
– спросила Кристина.

– Кровь. Немного и, кажется, свежая.

– Откуда здесь кровь?

Уэйнфилд пожал плечами, выпрямляясь:

– Не знаю, но мне это не нравится.

Комната как будто давила на него, хотелось бежать и бежать, вперед, надеясь, что там будет что-то нужное и важное. Такое, что ускользало от взгляда раньше. Но Фредерик никуда не побежал. Он остановился в соседней комнате, где пол еще был усыпан цветами. А из-под них кое-где проглядывала бурая пентаграмма, нарисованная, кажется, еще в прошлой жизни. Только теперь она ярко светилась голубым, затмевая даже не успевшие догореть свечи. Она сверкала и пульсировала, будто сердце.

– Красиво, не правда ли?

В светло-голубом мерцании женщина, сидевшая на кровати, оказалась хорошо видна. Ее кожа была такого же мертвенного цвета, как сама пентаграмма, но Фредерика это ничуть не пугало. Он спокойно прошел по орхидеям и уселся напротив нее, прямо на пол, прислонившись спиной к стене.

– Здравствуй, Диана. Что это решила прийти?

– Сегодня такая ночь, мой дорогой. Ночь, когда призраки проникают на землю.

– Чтобы пугать живых?

– Чтобы рассказывать. Только в эту ночь смертные могут услышать.