Сто полей

– Вот там, – говорил, – рудники должны быть очень плодородные. Во-первых, варвары их забросили, а во-вторых, руда от крови жиреет. А варвары, страшно сказать, сколько людей перебили.

– Да, – сказал Рехетта. – О варварах неизвестно, существуют они или нет, но слухи о них ходят омерзительные.

Теперь надо сказать, что Рехетта был в глубине души рад, что грязная затея с заброшенными рудниками провалилась. Предполагалось, что человек из конюшен, имевший много неопознанных денег, займется добычей руды; цех в Анхеле будет изготовлять черный товар, а сбыт товара в столице конюший тоже брал на себя. Что касается рабочей силы для рудников, то конюший собирался организовать там исправительное поселение, так как этот род работников особенно бесправен и сам свой труд не считает. Люди в цехе все время хотели денег от нечистой работы, а грех на душу приходилось брать Рехетте.

Пятнадцати лет от роду Даттам уехал в Небесный Город и поступил в лицей Белого Бужвы.

В этом, семьдесят втором году, государь Неевик отдал своему сыну Падашне в экзархат провинцию Варнарайн. Люди рассудительные предостерегали государя, что Падашна-де глуп и неспособен. Один чиновник подал доклад, в котором писал «Иршахчан усыновил Неевика, Неевик усыновил Миена. Власть-де наследуют достойные, а не сыновья». «Что же сын мой – недостоин власти?» – молвил государь, и чиновника побили тушечницами.

В провинции Иниссе был мор, а над Голубыми Горами видели в небе девятиглавого барсука.

В столице, однако, чудес не происходило. Император послушался недобросовестных советчиков и в Государев День окончательно провозгласил сына наследником.

В честь назначения устроили праздник. Государь отдал приказ расцвести деревьям и птицам вить брачные гнезда. Птицы и деревья повиновались, так как была весна. По улицам пустили бегать богов в диковинных масках, а над яшмовыми прудами выстроили карусель в виде Золотого Дерева, – на ветвях дерева катали народ.

Даттам тоже пошел покататься на карусели. Залез на самый верх, оглянулся… Красота! Звенят-шелестят бронзовые листья, щебечут серебряные птицы, ветви кружатся, и народу с высоты видно все: и небо, и землю, и небесный дворец под серебряной сеткой… Вдруг раздался сильный треск; в механизме что-то заело, дернуло, – перильца пошли ломаться: люди сыпались в воду. Впоследствии обнаружилось, что чиновники, ведавшие праздничным зодчеством, съели, что называется, слишком много.

День был теплый, Даттам плавал хорошо, видит, рядом бьется и тонет юноша. Даттам выволок его на берег, стал расстегивать студенческое платье: так худ, что просто жалко, ногти желтые, изъеденные, а глаза – глаза тоже золотые! – и на влажном лбу – кровь. Даттам совсем испугался, но тут сверху кто-то говорит:

– Не бойтесь, кровь у него от волнения…

Даттам поднял глаза на говорившего. Почти ровесник; в чертах лица дышит благородство, брови – оправа, глаза – жемчужины, так и ловят мысль собеседника. Строен, мягок в обращении, скромное чиновничье платье, обшлага с серебряной нитью, – дворцовый, значит, чиновник.

– Харсома. А это товарищ мой, Арфарра. Пойдемте отсюда быстрей, а то сейчас будут переписывать злоумышлявших на эту бесову карусель…

Харсома привел обоих обсушиться и обогреться в веселое заведение. Им подали верченого гуся, пирожки, вино, печенье в серебряной плетенке. Девушки ходили, подкидывая ножками подолы. Арфарра, впрочем, от вина и мяса отказался. Даттам заметил, что у Харсомы денег не по платью много. Ели, пили, сожалели о дурном предзнаменовании: всем было ясно, что без казнокрадства тут не обошлось.

– А вы что скажете, – поинтересовался у Даттама новый знакомый, Харсома.

Даттам взял салфетку и попросил тушечницу, – насилу нашли таковую в этом заведении, начертил на салфетке чертеж и сказал:

– Золотое дерево, – это просто большая игрушка, которая вертится с помощью тросиков и коленчатых валов. В позапрошлом году у карусели размер ветвей был десять шагов, а диаметр ствола – шесть.

Не знаю, много ли в этот раз украли, но думаю, что истинная причина крылась в самой конструкции. Со времени восшествия на престол государя Меенуна каждый год делают дерево выше на одну мерку и шире на одну мерку. Из-за этого нарушились пропорции, и механизм, вращающий ветви, оказался слишком слаб. И мне жалко будет, если все дело сегодня кончится тем, что найдут проворовавшихся чиновников, и не обратят внимание на недостатки конструкции.

– Вы смотрели чертежи старых деревьев? – заинтересовался Арфарра.

Даттам кивнул и начал новый чертеж, и тут эти двое сели друг к дружке и стали толковать, отставив еду и девушек, так что хозяйка заведения даже обиделась: ну, в самом деле, разве люди приходят в ее заведение потолковать о шатунах и кривошипах?. А третий юноша, Харсома, сидел рядом и потягивал через соломинку вино, и так зевал, что Арфарра с упреком воскликнул:

– Харсома, да вы хоть понимаете, о чем мы говорим?

– Вполне понимаю, – сказал Харсома, – вы говорите, что для того, чтобы предотвратить подобные происшествия, нужно бороться не с казнокрадством чиновников, а с коренными недостатками самого механизма.

Даттам с опаской на него посмотрел, а Харсома улыбнулся и продолжал:

– А знаете ли, господин Даттам, почему при первой династии Золотое Дерево было таким низким?

Даттам не знал, и Харсома объяснил:

– Дело в том, что при первой династии Государев День справляли по-другому. В деревне выбирали людей, и те съезжались в столицу для обсуждения действий властей. Эти же люди привозили деньги, добровольно собранные народом для праздника, и хотя народ наш щедр, выстроенное на добровольные взносы Дерево было слишком мало, чтобы упасть под собственной тяжестью.

Тут одна из девушек села Арфарре на колени, запрокинула головку и хихикнула:

– Не тронь, – укушу.

Харсома посмотрел на девушку, усмехнулся и добавил:

– Так выпьем же за государя Миена, который из скромности отменил обычай, дабы не отягощать народ лишними тратами.

Арфарра процедил сквозь зубы:

– Правильно сделал государь Миен. Они зачем съезжались – жаловаться… Жаловаться и сейчас можно, доносные ящики на каждом шагу… Народ должен не жаловаться, а принимать законы…

И спихнул девицу с колен. Парень рядом обиделся:

– Слушай, костяная ножка, ты колдун или «розовенький»? Ты чего казенную девушку обижаешь? Вот я сейчас стражу кликну!

Парень, конечно, хотел их напугать. Все закричали, поднялась свалка. Арфарра брезгливо усмехнулся, говорит Даттаму: держись за меня. Махнул рукавом – из печенья полез белый дым, лавка взлетела под потолок…

Даттам очнулся, – над ним небо в серебряную сетку, на деревьях – золотые яблоки, – небесный дворец!

Спутник, Харсома, сказал Арфарре с досадой:

– И для таких-то фокусов я вас пускаю к тайным книгам!

Даттам часто встречался с новыми друзьями. Харсома был троюродный племянник вдовствующей государыни, инспектор по налогам. Как описать? Незлобив, незаметен…. Совершенный чиновник подобен истине: нельзя говорить об истине, но лишь благодаря истине возможна речь.

Арфарра был сыном мелкого сельского чиновника, и после экзаменов хотел стать монахом в храме Шакуника.