Сто полей

– В златом дворце – златой океан, в златом океане – златой остров, на златом острове – златое дерево, на златом дереве златые гранаты, в златом гранате – златой баран, в златом баране – покой и изобилие… Иди к тому океану, принеси мне того барана. А при входе предъявишь пропуск Даттама.

По приезда Даттама вызвал к себе начальник училища и спросил:

– Господин студент, отчего вы отлучились накануне экзаменов?

– Но вы мне предоставили отпуск для устройства домашних дел, – изумился Даттам.

Начальник училища выпучил глаза и закричал:

– Как вы смеете такое говорить! Никакого отпуска предоставлено не было! Самовольно покинув училище, вы лишили себя права сдавать экзамены!

Даттам кинулся к Харсоме. Того не было. Даттам побежал к Арравету. Арравет принял его в гостиной: шелк, как облачная пелена, не стены – золотая чешуя, в левом углу сейф – золотой баран с драконьим глазом. Арравет написал письмо начальнику училища, запечатал и отдал Даттаму:

– Этот дурак не знал, кому чинит гадости. Успокойся, завтра же тебя восстановят!

Помолчал и добавил:

– Эти негодяи, приспешники Падашны, думают, что им все позволено. Но нельзя безнаказанно издеваться над законами судьбы и природой человека.

– А в чем природа человека? – спросил Даттам.

Арравет допил вино, распустил золотой шнурок у шеи:

– Человеку свойственно стремиться к собственности, и люди объединились в государство затем, чтоб оно гарантировало каждому сохранность его имущества.

Даттам расхохотался.

– Вы напрасно смеетесь, – сказал с досадой Арравет.

– Это не я, – возразил Даттам, – это государь Иршахчан смеется.

Арравет помолчал, вдруг кивнул на барана в углу:

– Полевка – не мангуста. Наследник Падашна – не Иршахчан. Вот, допустим, господин Хариз. Кажется – словно чародейством человек на свободе. Но в столице чародейства давно не бывает. А на самом деле каждый шаг его известен. И делам наследника опись готова.

– Да, – сказал Даттам, – уж больно народ на них жалуется.

Арравет даже рассердился:

– Народ – это что! И уронят, и наступят… От собачьего лая гора не обвалится… А вот что в Варнарайне берут – да не дают, крадут – а не делятся…

Помолчал, а потом:

– Законы природы нельзя нарушать вообще. А законы общества нельзя нарушать безнаказанно. Можно долго голодать или болеть, но потом придется выздороветь…

Вышли в сад. Заколдованный мир: высятся стены там, где по описи пустошь для выездки лошадей водяные орхидеи струят изысканный аромат, на воде резной утиный домик… Даттам вздохнул и спросил:

– А сколько, господин Арравет, под вашим садом земли?

Арравет ответил:

– Вдвое больше, чем под шестидворкой. Целых полторы иршахчановых горсти.

А пока Арравет и Даттам гуляли по заколдованному саду, в саду государевом двое стражников близ златого дерева развели костерок и принялись, чтоб не пропадало время, вощить башмаки. Вот один из них, молодой и из деревни, обтоптал башмак, поглядел на дерево и говорит:

– А чего врут? В гранате, мол, баран, в баране – изобилие. Нет тут никакого златого барана, один златой гранат.

– Дурак, – отвечает ему тот, кто постарше, с усами, как у креветки. Баран – это же символ.

– Символ чего?

– Изобилия.

– А гранат?

– А гранат – символ барана.

– Не вижу я барана, – вздохнул деревенский.

Вот они вощат башмаки и пьют вино, и вдруг деревенский как закричит:

– Вот он, баран!

Однако, то был не баран, а просто соткалось из воды одноногое и одноглазое – и – ужом по дереву. Усатый стражник онемел, а деревенский схватился за лук и выпустил одну за другой, по закону, три гудящие стрелы: с белой полоской, с желтой полоской, с синей полоской. Злоумышленник вскрикнул и исчез. Подбежали – нет никого, только валяется персиковая косточка, да пропуск в сокровищницу, как дынная корка. Креветка подобрал этот пропуск и вдруг говорит:

– Да я же этого человека знаю! Как есть колдун.

А младший пересчитал гранаты и говорит:

– Гранаты все на месте. А вот интересно знать, можно украсть барана без граната? Или гранат без барана?

Вечером Даттам вернулся к Арравету. Вошел в аллею: меж резных окошек свет, на террасах копошатся, как муравьи на кипящем чайнике, желтые куртки… Даттама притащили в гостиную, там все вверх дном, сейф в виде золотого барана раскурочен, и лицо у Арравета, как вареная тыква. Один стражник пригляделся к Даттаму и вдруг ахнул:

– Стойте! Это ж колдун! Хотел стащить золотой гранат с дерева справедливости, да растаял в воздухе. Только с документом чары ничего не смогли поделать.

– Ага! – говорит начальник с синей тесьмой. Ясно, откуда у хозяина столько золота, и кому этот студент таскал гранаты.

Арравет засмеялся и говорит:

– Ты еще передо мной поползаешь, желтая крыса. А колдовства не бывает.

Начальник ухмыльнулся и говорит:

– Собирали губкой золотую воду… Стали выжимать, а она пищит: «Мое, мое…» Откуда ж твое, когда государево?

Размахнулся и ударил Арравета ногой в живот. Тут за стеной закричали, – глядь, стражники волокут старшую жену конюшего, – полосы паневы разошлись, из прически сыпятся шпильки. А за ней – командир стражи несет восковую куклу в белом нешитом хитоне.

Командир сел за стол и стал заполнять протокол: колдовали, наводили порчу на наследника. Женщина заплакала:

– Это не наследник, это соседка… Он мне изменял, – и показывает на мужа.

– Нарушение супружеской верности – запишем. Только шурин ваш уже показал, что материя на кукле – с подола светлейшего наследника…

Арравет закричал:

– Женщина, что ты наделала!

Тут охранник, державший Даттама, увидел, что все заняты, и наклонился, чтобы поднять с полу шпильку с изумрудом. А Даттам выхватил у него с пояса кинжал, скакнул на яшмовый стол, на подоконник, вышиб наборное стекло, и в сад, а в саду – в пруд. Обломил камышину, нырнул под утиный домик, и сидел там до следующей ночи, пока в сад не пустили народ посмотреть, как карают людей, подозреваемых в богатстве. А стражники решили, что колдун ушел по воздуху, как из государева сада.