Сто шагов назад Часть 3. Обратная сторона Земли

Не смотря на свой достаточно солидный возраст - семьдесят два года - была она, по его словам, очень даже крепкой еще и бодрой старухой, ни на сердце, ни на давление да ломоту в костях, как большинство стариков в таком возрасте, не жаловалась.

Она держала несколько свиней, корову и птицу без счету, да еще успевала ко всему прочему за огородом и садом ухаживать. Так что в сельхозпродукции у нее недостатка никогда не было, и поэтому она "подкармливала" сына, регулярно присылая Димке со своей знакомой проводницей объемистые посылки - "гуманитарную помощь", как он их называл. А дочь и сама к матери частенько наведывалась за деревенскими дарами, благо ехать ей было всего двести верст, без всяких границ и таможен.

Вдобавок их мать умудрялась продавать продуктовые излишки на местном рынке и все порывалась прислать Димке кроме гуманитарной помощи еще и помощь финансовую. Но от денег Димка категорически отказывался.

"Серега, я в конце концов здоровый пока еще мужик, верно? Руки-ноги, да и голова слава богу тоже, у меня пока на месте, - горячо убеждал его Дима, не замечая того, что он и не думает с ним спорить, видать выпитый коньячок все же нашел лазейку в Димином организме и добрался-таки до мозгов.
– А значит что? Значит я своей семье денег пока и сам заработать могу. А по идее - еще и матери сам помогать бы должен. Но она ведь в жизни не возьмет... Разве ж я не предлагал?"

Болтая, они подошли наконец к дому. Здесь он вновь испытал то странное чувство, что и перед встречей с Димой. Димкин голос звучал все глуше, как бы в стороне, постепенно удаляясь все дальше и дальше - словно он остановился а сосед ушел вперед, а ночь, улица и дом стали вдруг расползаться, плыть перед его взором. Он затряс головой, пытаясь избавиться от неприятных ощущений.

Не помогло. Мир вокруг него продолжал медленно вращаться, расслаиваясь на отдельные пласты, словно туман в низине. "Да что же это со мной происходит?
– с тревогой подумал он, с вялым интересом наблюдая за плывущими картинами.
– Может это даххи чем-нибудь меня накачали? Учуяли, что я хочу их "сдать" и решили меня чикнуть потихоньку заранее. Чтоб не успел. Вот ведь мерзавцы! Весело... Это значит я умираю?" Почему-то ему в тот момент было совсем не страшно. Было просто странно и непонятно, как будто он испытывал первое в своей жизни алкогольное опьянение.

Мысли постепенно стали путаться, кружиться в его голове, наталкиваясь друг на друга и перемешиваясь - казалось это непонятное вращение мира вокруг него постепенно проникает через его глаза и уши внутрь головы.

Или все было наоборот - и оно, это вращение, выходило из него, заставляя и весь мир вокруг него кружиться и плыть? Он вдруг стал "терять себя" - его "я" стало медленно растворяться, осталось лишь это кружение...

– Ты чего головой мотаешь, как сивый мерин?
– спросил Димка, заметив его мучения.

Голос соседа донесся до него совсем уж издалека, глухо, словно сквозь вату, но в следующее мгновение все опять неожиданно встало на свои места. Мир вокруг него приобрел прежние, прочные, реальные и понятные очертания. Человеческий голос второй раз волшебным образом разогнал навалившуюся на него муть. Или так совпало?

– Да, Дим, что-то голова у меня сегодня кружится. Сам не пойму - может, устал? Или может давление стало пошаливать? У твоей жены тонометр-то наверняка дома должен быть, какой же это врач без тонометра.

– Ну есть, конечно.

– Значит придем сейчас и померяем.

– Померяем... Глупости все это натуральные! Вот мы придем сейчас и тебя полечим - напоим эликсиром жизни. И будешь тогда лучше прежнего! А то давление он собрался мерить, как старпер какой-нибудь.

– Твои бы слова, да кому надо - в уши...

Консьержка в подъезде, не смотря на поздний час, бдела, поглядывая на экран допотопной переносной "Юности", давно потерявшей и цвет и звук. Взглянув через окошко на пришедших и пробормотав в ответ на их приветствие свой дежурный "добровечер" она вновь уткнулась в блеклый экран, по которому вяло скользили какие-то тени, больше похожие на приведения, чем на людей.

Поднялись к Димке. Он некоторое время повозился, погремел перед дверью ключами и они вошли наконец в темную прихожую. В ноздри ему ввинтился теплый запах дома - приятный, но совершенно чужой. В каждой квартире он есть, и в каждой - свой собственный, индивидуальный, не похожий на остальные. У Димки - приятно "пахло уютом". И, самую малость, неуловимо почти - чем-то медицинским.

– Слушай, Серега, ты башмаки свои не снимай, понял? У меня здесь такой срач! Так проходи, - сразу предупредил его Димка, щелкая светом в прихожей.

– Да не удобно как-то, Дим, я привык разуваться...

– Отвыкнешь. Говорю же тебе - срач. Значит срач. Давай, двигай сразу на кухню, сейчас мы с тобой устроимся и...
– он мечтательно закатил глаза и потянул слюну.

На кухне, не смотря на отсутствие хозяйки, был идеальный порядок. Да и на полу, честно говоря, вопреки заверениям Димки, никакого беспорядка и грязи тоже не наблюдалось. Собственно Димкина холостая неделя-то только началась и хаосу пока еще просто неоткуда было взяться. Да и не тот человек был Димка, чтобы у себя дома бардак разводить, хоть и болтает про какой-то срач. И потом жена у него - не кто-нибудь, а санитарный врач в районном СЭСе, и она живо ему фитиль вставит за такие дела. Уж что-что, а порядок и гигиена были в этом доме в большом почете.

...Как-то сами собой возникли на столе объемистые сверкающие хрустальные стопки, несколько тарелок. Димка острым тесаком споро напластал изумительной красоты, нежное бело-розовое и в какой-то немыслимой обсыпке, сало, потом набросал на тарелку с полтора десятка мерных, не больше пальца, пупырчатых темно-зеленых огурчиков. В кухне сразу же соблазнительно запахло соленьем, этой неповторимой смесью запахов укропа, чеснока и еще какой-то ароматной зелени. И от этого сумасшедшего укропно-чесночного запаха у него и правда сразу потекли слюни. А Дима все колдовал над столом.

Следом за огурчиками, весьма органично дополняя собою весь этот соблазнительный "натюрморт", появилась на столе главная деталь застолья. Прямоугольная, плоская, как в старых фильмах про гражданскую войну, бутыль с домашней горилкой. Бутыль, надо сказать, весьма внушительная. Литра на полтора, не меньше.

Горилка в этой бутыли была действительно прозрачной, как слеза - в отличие от мутного, "киношного" самогона, который обычно потребляли на экране в старых фильмах про Гражданскую войну какие-нибудь махновцы или кулаки, и который по своему виду обычно сильно смахивал на воду, оставшуюся после мытья молочной посуды.

Димка и еще что-то скоренько поставил на стол - хлеб, грибочки соленые, колбаску какую-то нашинковал - тоже кажется домашнюю. Потом поправил на одной из тарелок что-то, словно художник, кладущий на холст последний мазок и, оглядев всю эту красоту, сказал, довольно потерев ладони:

– Вот это дело! Красота! Ка-а-ак мы щ-щас с тобой врежем... У-у-х!
– и он сощурился, как довольный, сытый кот.
– Ну, давай за стол, чего стоишь-то, как бедный родственник? Давай, наливай - доверяю.