Стоит ли верить сердцу?

Он качнул ее, и она откинула голову, мурлыкая от удовольствия, но он вдруг застыл, и она нахмурилась в замешательстве.

– Без всяких благородных жертв с твоей стороны, помнишь?

Жажда затеняла его глаза, но на губах появилась широкая соблазнительная улыбка.

– Вперед, любимая, в галоп.

Джина неловко отклонилась назад, что отозвалось в теле Пэриша очередным взрывом, потом выгнулась, протянула руку и подхватила с пола брошенную шляпу Пэриша. Бесстыдно улыбнувшись, она водрузила ее себе на голову и, вернувшись на прежнее место, опять прижалась к нему.

– Я - в седле и готова к родео, ковбой...

– Ну, давай, соня, вставай!

Джина приподнялась с постели от неожиданного запаха, но все-таки так и не поняла, что нарушило ее сон.

– Отстань, - пробормотала она, натягивая покрывало повыше.
– Еще слишком темно для шести часов.

– Поразительно!
– воскликнул Пэриш, ставя кружку с кофе.
– Ты даже глаз не открыла", а говоришь, что темно.
– То, что она пробормотала в ответ, было и непонятно, и непечатно.
– Я принес кофе, - продолжал подлизываться он, сидя на краешке матраса.

– Я хочу спать.

– Давай, давай, - шептал он, покрывая легкими поцелуями ее лицо. Половина шестого - не так уж плохо. Шесть наступит раньше, чем ты это поймешь.

Она еще что-то промычала, но уже не так убежденно, потому что он стянул покрывало немного вниз и поцеловал ее в голое плечо. Проклятье! Как дивно она пахнет! Кончится тем, что он заберется к ней под покрывало!

Ласково щелкнув ее по голове, он хотел было встать.

– Ну же, любимая, нельзя спать целый день. В этот момент Джина со стремительностью кобры обвила его шею руками.

– А почему бы и нет?
– Она выгнула бровь.
– Ты сам делаешь все, чтобы мне этого не хватало.

– Лгунишка, ты получаешь больше!

– Я хочу спать.

– Хочешь, помогу, раз уж ты так ненасытна?
– спросил он и, подняв ее руку, вложил в нее кружку с кофе.

– Ничего себе, ободрил, - пожаловалась она, уже улыбаясь.

– Так я прощен?

– Это зависит от качества кофе.

По понятиям Джины кофе был всего только сносный, но по крайней мере горячий и крепкий. Отведя кружку от губ, она благодарно вздохнула, хотя большее удовольствие ей доставляла мускулистая спина Пэриша, наклонившегося к ботинкам.

– Ладно... прощен. За ночь хотя бы. Все-таки это по-деревенски - будить меня так рано. В чем дело?

Направляясь к гардеробу, он подмигнул ей через плечо:

– Я решил, что пришло время обучать тебя тому, что и как мы здесь делаем.

Она застонала:

– Зловеще звучит. И чему же?

Он уже натянул рубашку, и все его внимание было поглощено сражением с пуговицами, но она расценила это как попытку уклониться от ответа.

– Пэриш?

– Мм?
– На нее глядели синие невинные глаза.

– Что ты задумал?

Он опять подмигнул, потом двинулся к двери:

– Вставай, и узнаешь.

Все-таки уклонился. Джина бросила в него подушкой, но он выскочил за дверь, и подушка упала на пол.

– Ну, молись, чтоб я не разочаровалась!
– завопила она ему вслед.
– Или ты труп, Пэриш Данфорд!

В ответ ей из холла раздался мужской смех:

– Сейчас попробуешь.

– Ни за что, Пэриш!
– Она отступила назад, неистово тряся головой.
– Ни за что на свете! Я не хочу пить эту дрянь, не хочу и доить!

Сдвинув шляпу на затылок, приподняв красивое удивленное лицо, Пэриш встал с корточек:

– Попробуй, это легко.

– Я не буду доить корову! И все. Он заключил ее в объятия:

– Ну что ты, в жизни пригодится.

– В моей жизни уже было удаление аппендикса! Да еще потеря девственности и удар электрическим током в пятнадцать лет. И ни один из этих случаев не прибавил мне опыта, так что можешь забыть про корову!

Он зачарованно уставился на нее:

– Тебя ударило током и ты потеряла девственность одновременно?

Она моргнула, сразу остыв.

– Что9 Нет. Мне было пятнадцать, когда меня ударило током, и девятнадцать, когда я потеряла девственность.

– Как это случилось?

– Я была на заднем сиденье машины...

– Фу, глупая! Я имел в виду, как ты получила удар током?

– Я и говорю, я была на заднем сиденье машины...
– Она усмехнулась его смущению, потом продолжила: - Моя подружка устраиваэд вечеринку, ее папа отправился в магазинчик при гараже за льдом, и мы поехали с ним. Он заправил машину бензином, потом подошел к автомату и купил шесть пластиковых пакетиков со льдом. Расплатился и пошел к машине, держа по три пакетика в каждой руке. И вдруг один пакетик упал и лопнул. Чтобы помочь ему спасти от падения остальные, я выскочила из машины.

Она остановилась, в тысячный раз рассказывая эту историю.

– И?..
– поторопил он.

– И вот я лежу на больничной койке, а надо мной всхлипывает мать.
– Она пожала плечами.
– Это все, что я помню. Стоп! Стояло отвратительно жаркое лето, и все было так раскалено, что лед начал таять, едва коснувшись покрытия дороги. Талая вода затекла в переходник удлинителя для морозильника, а я на него наступила и получила разряд. По словам врачей, единственное, что меня спасло, так это толстая резина пляжных туфель, которые были на мне.

Пэриш прошипел непристойность и крепко обнял ее.

– Господи, Джина! Какое чудо, что тебя не убило!

Она поразилась тому, как посерело лицо Пэ-риша, как напряглось его тело. Эта история действительно потрясла его. Она обняла его за талию, прижалась головой к груди, услышала, как стучит его сердце. И пожалела, что так напугала его.

– Не будешь заставлять меня доить корову?
– умоляюще спросила она.

– Ни в этой жизни, ни в следующей!
– поклялся он.

– Отлично, - она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его, - в таком случае я вер5-1411 нусь и начну готовить завтрак, пока ты тут закончишь с Кларабеллой.

– Договорились, - согласился он, потом нахмурился.
– Это с тех пор у тебя шрамы на правой ноге?

Она кивнула:

– Вот уж не думала, что можно заметить эти следы после пластической операции.

– В моей памяти хранится каждый кусочек твоей кожи, Джина. Я знаю твое тело, как свое собственное.

Возвращаясь в дом, она думала о том, что до приезда сюда никогда в жизни не знала такого. И больше всего боялась, что может тоже влюбиться в него...

Пэриш наблюдал, как Джина всматривается в ручей. На ней был белый купальник, подчеркивавший каждую линию ее тела и соблазнительно оттенявший гладкую, смуглую кожу. И что прекрасно - он оставлял много тела на обозрение, так что можно было, не отрываясь, весь день любоваться ею. Чем, похоже, он только и занимался!