Стоит ли верить сердцу?

Она пожала плечами:

– Ты сейчас слишком поглощен ревизией. У тебя на уме другое дело, и новый материал будет только отвлекать.

– Единственное, что меня отвлекает, - это ты, Джина. Почему ты вдруг превратилась в равнодушную... в льдинку?

Она довольно вяло отреагировала на его обвинение:

– Пэриш, мы оба знаем, что я к тебе неравнодушна.

– Я знаю, но ты упорно пытаешься убедить одного из нас, что равнодушна.

Она стиснула пальцы, и он понял, что попал в точку.

– Пэриш, мы провели вместе четыре чудесных дня...

– Они пока не кончились, я могу не уезжать еще два часа.
– Он схватил ее за запястье и притянул к себе для поцелуя. В тот же миг она крепко сжала губы, но мало-помалу начала откликаться. Тогда он поднял голову, рассчитывая увидеть милое смущенное лицо. Она смотрела так дьявольски сурово, что у него упало сердце. Мысль о пяти неделях без нее была почти невыносима.
– У меня впереди тридцать четыре долгих ночи одиночества, но еще два часа с тобой, и память об этом будет...

Джина неожиданно оттолкнула его с такой силой, что он пошатнулся.

– Для памяти мы сделали за последние несколько дней больше чем достаточно! Меня не интересуют горячие простыни на ходу. Почему у таких мужчин, как ты, в голове только секс?

– Таких, как я?

– Пришел домой - хочешь трахнуться! Вышел из дома - хочешь трахнуться! Все вы одинаковы! Даже самый вонючий из вас!
– И с этим суровым непонятным обвинением она убежала в офис и захлопнула дверь...

– Что, черт побери, я сделал?
– воззвал он к звездам.

– Снова психология, босс?

Пэриш взглянул туда, где, упакованный в свой спальник, лежал Блю.

– Нет, приятель, со звездами беседую.

– А-а... Ну, правильно. Извини, что помешал.

– Не страшно, Блю.

– Конечно, босс... раз ты так говоришь.

Пэриш подавил смешок. Бедный малый терпел его бессонницу в прошлый раз, когда Джина дала ему от ворот поворот, притворившись спящей. И сегодня... Старый рингер, наверно, начал подозревать, что босс свихнулся. И был недалек от истины. Но тогда Блю не станет спешить записываться на участие в Данфорд-ревизии.

Сев в спальнике, Пэриш мрачно выругался. Дьявольщина! Блю слишком хороший рингер, чтобы терять его.

Он торопливо выбрался из спальника и стал натягивать сапоги. Блю тоже автоматически занял сидячее положение.

– Что случилось, босс?

– Ничего страшного, не волнуйся, - быстро успокоил его Пэриш, потому что Блю уже взялся было за молнию на мешке.
– Просто я вспомнил, что оставил дома кое-что важное. Я возьму белую "четверку", а если к утру не вернусь, скажи Расти, чтоб отправлялся на Номер Три, я подъеду туда.

– Давай, босс. А... что ты оставил? Пэриш подхватил седло и спальник:

– Оправдание.

Пэриш знал, что, когда он перемахивал через верхнюю перекладину на веранду, шпоры оповестили о его прибытии. Луны не было, а свет звезд не достигал земли. Он подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и повернул голову в сторону качелей.

Она сидела там, в густой тени, с поджатыми ногами, отвернувшись от него так, что он видел только ее профиль. Можно было подумать, что она прячется.

– Лучше скажи мне, что я сделал плохого, потому что я обычно равнодушен к надутым, если не знаю причины.

Она ответила не сразу:

– Я не дуюсь.

– Тогда почему ты отсиживалась в офисе и до самого отъезда не вышла?

– Я работала.

– Вздор, Джина, и мы оба это знаем. Она вздохнула:

– Ты прав, я избегала тебя. Доволен?

Он почувствовал, что получил удар в поддых.

– Крепко. Но хотя бы честно.

– Я всегда была честна с тобой, Пэриш.

– Черт! Четыре дня твое тело говорило мне одно, а сегодня утром твои губы пытались сказать что-то совсем другое.

Молчание. Напряженная темнота. Потом она отозвалась:

– Я сексуально увлечена тобой, Пэриш. И никогда не скрывала этого.

– Здесь есть доля правды, - уступил он, - хотя на самом деле ты хочешь доказать, что моя привлекательность для тебя только в сексуальности. Ты думаешь, что мне это должно быть приятно. Слишком уж похоже на эпитафию: "Пэриш Данфорд - король траханья!"

– Стоп!
– Она повернула наконец к нему голову.
– Это балаган, Пэриш! Ты разрушаешь все, что у нас было, а я этого не допущу.

– Я разрушаю? Я разрушаю!
– Боль в груди он прикрыл горьким смехом. Знатно, Джина! Убийственно забавно! Черт, ты даже не знаешь, что я люблю тебя! Еще с того первого раза, когда мы с тобой предавались любви. Любви, Джина!
– ревел он от боли.
– Не сексу! Не симуляции экстаза, или какой там у феминисток термин, называй как хочешь! Я предавался с тобой любви, Джина, потому что я люблю тебя!

Он прервал тираду. В чернильной темноте слышалось его тяжелое дыхание. Джина даже не пошевелилась. Видит Бог, она должна была отреагировать хотя бы на его крик, если не на что-то большее.

– Черт побери, Джина, - произнес он сквозь зубы, - ты собираешься что-нибудь сказать? Сделай что-нибудь, хоть засмейся! Подтверди, в конце концов, что ты меня слышала.

– Я... я слышала, - отозвалась она дрожащим шепотом.

– И?..
– подтолкнул он с замиранием сердца.

– И... и... я тоже люблю тебя, Пэриш...
– (Он схватился за стояк, потому что чуть не упал от облегчения.) - Но это... ничего не меняет.

Он радостно засмеялся и, одним прыжком оказавшись около нее, схватил ее за плечи:

– Как это "не меняет", черт возьми! Она покачала головой:

– Нет, Пэриш, я все равно уеду.

– Ради Бога, почему?

– Потому, - дрожащие руки гладили его лицо, - что твои мечты - это мои ночные кошмары.

– Ох, любимая, - он прижал ее к себе, - я понятия не имею, о чем ты говоришь, почему ты плачешь. Но мы сделаем все, чтобы избавиться от этого, клянусь, родная, мы сделаем все!

Больше всего на свете Джина хотела бы в это верить, но не верила. Покачав головой, она вырвалась из его рук и закуталась в плед, но холод был внутри нее самой.