Столица Российской империи. История Санкт-Петербурга второй половины XVIII века

Ни один аптекарь не осмелится выдать лекарства без приказа от врача или хирурга. При каждой большой аптеке есть добрый хирург на достаточном жалованье, ежедневно принимающий два часа до полудня и два после полудня и дающий советы беднякам. Если такие люди не в состоянии оплатить лекарства, аптекарь тем не менее их приготовляет и отпускает, учитывая эти лекарства как помощь императрицы. Если кто-либо, не имея лицензии от Медицинской канцелярии, возьмет на себя смелость выдавать пациентам лекарства, кара будет не меньшей, чем битье кнутом, длительная ссылка на галеры и конфискация всего, что он имеет, — одна половина отходит императрице, а другая доносчику. Если посетитель или слуга дает больному какое-то лекарство, еду или напиток, не разрешенные врачом, то при обнаружении такого случая давший это не избегнет суровой порки.

Не все нравится в Петербурге иностранцам.

«Как же в России строят?

– вопрошает Берк.
– Это делается без старательных поисков добрых материалов и не приноравливаясь к должному времени года. Из плохо обожженого кирпича, только что срубленных бревен и сырых досок быстро и даже посреди зимы возводят дом, который снаружи выглядит сносно, но спустя непродолжительное время замечаешь, что крыша, пол и двери рассохлись, а стены сгнили. Владельца это мало печалит, ему лишь бы построить дом; какое-то время он может сполна взимать плату за наем и в конце концов оставит дом пустым, пока не поступят новые приказы.

Архитектура приблизительно такова. На болотистом грунте, в котором невозможно вырыть подвал, стоит дом с толстыми каменными стенами (они вследствие упомянутого беспечного способа строительства не высохнут и за несколько лет), деревянными крышей и стоком, английскими окнами, орнаментом вокруг них и над воротами, тоже из крашеного дерева; наружные сени и лестница построены со стороны двора, они тоже деревянные; все славно и удобосгораемо. Нет домов выше трех этажей, включая самый нижний — это подвал, причем очень низкий. Поэтому много изрядных домов, куда не проходит ни одна карета, и должно ездить через задние ворота, или же проломлена стена второго этажа, и тогда проход становится высоким, как триумфальные ворота; оба эти способа вполне безобразны.

В комнатах русских людей редко увидишь обои, а лишь несколько зеркал, столов и стульев; кафельные печи очень большие и топятся преимущественно из сеней. Часто они стоят прямо на балках черного пола, слишком близко к дереву, так что пожары возникали главным образом из-за скверной конструкции кухонных и изразцовых печей. Потому пришлось запретить горожанам отапливать комнаты после пяти часов вечера, дабы огонь не застиг людей спящими.

В Петербурге найдется мало домов, которые не имели бы своих ледников. Их строят тоже над землей, из дерева, с двойными стенами, засыпая промежутки между ними камнями и землей. Лед обычно нарубают на Неве, так как на каналах он редко бывает достаточно толстым. Но всякий живущий на берегу может рубить лед только напротив своего дома, а также обязан не забыть обнести прорубь оградой. Другие должны внести за нарубленный лед определенную сумму в Полицию. Обычно какой-нибудь работник становится подрядчиком — вносит плату в Полицию, находит себе помощников и поставляет лед в подвалы по 10-15 копеек за квадратную сажень, в зависимости от расстояния до дома. Говорят, в Москве один-единственный человек арендовал торговлю льдом по всему городу. Кто не желает нести такие расходы, но не имеет пруда в своем саду, тот сгребает в кучу снег, он в оттепель уплотняется, потом замерзает и делается столь же хорош, как любой другой лед.

Когда человек против своей воли построил описанным способом дом, начинается новая мука — квартирный постой. Еще счастье, если получишь только солдат — по двое на каждую печь в доме, — ибо их всех можно положить в одной комнате либо же построить во дворе отдельную избу, ее называют черной избой, так как молодцы (которые отапливаются и освещаются за хозяйский счет) разводят такой сильный огонь, что их комната становится черной подобно крестьянской бане.

Но вот истинным несчастьем для хозяина будет, если он получит кого-то из придворного штата или других, которым корона предоставляет даровую квартиру, ибо тогда такой человек занимает лучшие комнаты, обычно пятую часть всего дома. Все придворные служащие — и старшие, и младшие — пользуются бесплатными квартирами, если не имеют собственных домов. Правда, для тех, кто их имеет, от постоя чужих людей может быть защищено не более одного дома. Досаднее всего, что если, как часто бывает, какому-нибудь ружьеносцу или вроде него понравится хорошо расположенный дом почтенного человека и он раздобудет в полиции записку на поселение в нем, то хозяин, само собой, лишается солдат, но взамен должен уступить сему матадорчику лучшие комнаты.

В Москве солдаты не стоят на квартирах, поскольку там достаточно казарм, но все же горожане несут иные соответствующие этому повинности. К примеру, содержатели постоялых дворов для извозчиков должны платить короне четвертую деньгу от получаемой за предоставление жилья платы. Петербург и Немецкая слобода в Москве освобождены от городского поземельного налога, взимаемого в других русских городах.

Прежде чем завершить разговор о переездах и постоях, следует еще упомянуть о «хлебе-соли», то есть о большом хлебе с маленьким углублением наверху, заполненном солью. Хлеб-соль друзья посылают переехавшему на новую квартиру. Теперь это является приветствием, а в старину, по-видимому, так поступали от доброго сердца, ведь другу, пока он не обустроился, нужно было что-то есть.

В Новый год слуги дарят также хозяевам пшеничный хлеб, напоминающий рождественский пряник, чтобы получить чаевые. То же самое слуга делает в свои именины».

О петербургской полиции 30-х гг. XVIII в. рассказывает датчанин Педер фон Хавен:

«Полиция была впервые введена в России императором Петром Алексеевичем. Но тем не менее она теперь во всем так строга, как вряд ли где-либо еще. Ночные караулы устроены целиком по гамбургскому образцу. Свою службу они часто исполняют усерднее, чем это необходимо. Примером тому может послужить следующий случай. Однажды было опубликовано полицейское распоряжение о том, что никому не дозволяется после десяти часов вечера ходить по улицам без фонаря. Некий генерал шел как-то поздно по улице со своим слугой, несшим впереди фонарь. Караульные, тотчас это заметив, собираются, окружают генерала и после краткой беседы и спора отпускают его слугу, поскольку он был с фонарем, а генерала, не принимая никаких объяснений, отводят в караульное помещение, где ему пришлось сидеть до тех пор, пока слуга не доложил об этом полициймейстеру, и генерала выпустили.

Помимо таких караулов постоянно имеется сильный и многочисленный солдатский караул у полицейской конторы, который тут же безотлагательно приводит в исполнение приговоры полициймейстера. Число других, более благородных, полицейских, служащих в одном только Петербурге, составляет, вероятно, несколько сот человек.

Полициймейстером в Петербурге был генерал и кавалер ордена Александра Невского. Это был очень строгий и усердный господин, который за всем присматривал сам. И поскольку его власть простиралась гораздо шире, чем власть полиции у нас, он часто после краткого суда приказывал приводить в исполнение строгие и неожиданные приговоры. Однако при всем том там все же смотрели сквозь пальцы на соблюдение субботы, пьянство и проституцию.

К примеру, по поводу последнего хочу упомянуть о случае, происшедшем вскоре после моего приезда. Одна потаскушка средь бела дня на улице в каком-то углу предавалась распутству с персом. Полицейские служители, явившись, препроводили ее в полицию, где она за полчаса была присуждена к наказанию батогами. Солдаты тотчас привели приговор в исполнение. Как только она перенесла наказание, ее опять отпустили восвояси, вытолкнув с такими словами: «Вот ты, дочь шлюхи, получила по заслугам; тебе бы распутничать с русскими, а не с персами». Из этого можно заключить, что блуд у русских карается не сурово».

Кроме вельмож, в Петербурге жили, понятно, и обычные люди.

И этих людей необходимо было как-то учесть.

Перепись 1737 г. явилась, вероятно, первой в русской истории переписью, не ставившей перед собой фискальных целей.

Непосредственным поводом к переписи послужил эпизод, внушивший властям большой страх: близ дома цесаревны Елизаветы Петровны был обнаружен зажигательный снаряд — обвязанная мочалом смоляная кубышка с порохом. Бомбу обнаружили, а на другой день Сенат издал указ о проведении переписи в целях очищения столицы от всех подозрительных с полицейской точки зрения лиц. За донос на «поджигателей» власти обещали вознаграждение, умножены были «караулы рогаточные», караульщикам предписывалось по ночам задерживать лиц из простонародья и всех заподозренных отправлять в полицию. Указ Сената призывал дворян и богатых дворовладельцев к особой бдительности, им приказывалось караулить свои дворы «денно и ночно», не пускать к себе неизвестных людей, обыскивать «ханжей и нищих» в поисках у них «зажигательных орудий».

Любившая раздавать милостыню Елизавета, увидев нищенку, «у коей все лицо в ранах изрыто и смотреть весьма противно», поспешила издать указ, «дабы таким увечным и гнусным отнюдь не допускать здесь в резиденции таскаться» . Анна Иоанновна в своих указах жаловалась на то, что в столице «престарелые, дряхлые и весьма больные без всякого призрения по улицам валяются, а иные бродят», что «нищих весьма умножилось и от часу умножается. . и в самых проезжих местах от множества их иногда с трудом проезжать возможно» .