Столица Сибири 2029. Берег монстров

«Пряничный» домик вспыхнул жадно – взвились языки огня, затрещало дерево, словно в печке. Благодатный огонь? Да хоть олимпийский! Раскатисто прогремела автоматная очередь, и ее автор уже исчезал в руинах, мчался, пригнувшись, на другую сторону пустыря. Встревожилась людская масса, отдельные особи завертели головами. Повернулся архипастырь, сдернул балахон, обрисовался голый череп, ястребиный взор. Заволновались приспешники. К горящему домику уже неслись охранники в противогазах. А я уже шел вперед с твердым намерением пробиться сквозь толпу. Действие прекратилось, народ замешкался. Охранники бросились тушить огонь. И вдруг в их рядах разгорелись истошные автоматные очереди! Кто-то повалился, за ним еще один. Закружился людской водоворот. Люди беспорядочно стреляли. Такое впечатление, что в рядах доблестных стражей объявился возмутитель спокойствия, решивший пострелять по своим. Молодец, Ольга! Вспыхнула суета, давка. Народ схлынул к центру арены. Но места на всех там не хватало. А когда я начал швырять по сторонам гранаты, и они оглушительно взрывались, расшвыривая ошметки руин, воцарилась настоящая паника. Люди метались, натыкались друг на друга, падали. Их давили собратья. Возможно, меня еще не засекли (на вид свой в доску: форма, противогаз), хотя я был уже в гуще событий. По кому мы еще не отбомбились? Впрочем, последнюю гранату я оставил – для особо тяжкого случая. Я рвался сквозь толпу, поливая свинцом над головами «штатских», вертясь как юла, едва успевая менять магазины. Когда в поле зрения возникали мятущиеся охранники, я бил на поражение, косил через одного, отрадно подмечая, что их становится все меньше. Ольга еще не выдохлась, наступала с правого фланга. Кому-то из охранников пришла в голову интересная мысль: открыть огонь по толпе (видно, обнаружил мои перемещения), но я угомонил его одной очередью. Люди разбегались, стонали раненые. В какой-то миг я вскинул голову к небу. «Портала» не было, уже убрался! Выл ветер, метались птицы, мерцающую луну заволакивали клубы пепла. «Не стреляйте! – вопил народ. – Верните нам нашу благодать! Что вы делаете?!» Не говорите, люди, полная политическая близорукость! Я рычал от бешенства, хлестал адреналин. Не хотелось думать о том, что меня в любую минуту могут убить. Я рвался к алтарю, как армия Жукова на Берлин. А там метались люди. Вертелись на помосте связанные детские тела, сквернословил Кузьма. Демоны в черных облачениях валились под автоматными очередями. Мелькнуло что-то под помостом, на пару мгновений объявилась перепуганная личность архипастыря. Больше и не потребовалось. Наши взоры пересеклись. В его глазах забилась ярость. Он зашипел, растопырил пальцы, унизанные остроконечными ногтями. Ну, здравствуй, Ястребиный Глаз и Коготь! А в следующий миг он уже корчился в предсмертных конвульсиях: несколько пуль обезобразили лицо, продырявили глазную впадину…

Дальше я помнил весьма отрывочно. Я сбрасывал с помоста детские тела, потом нырнул туда сам, чтобы не мерцать на юру, выхватил нож, резал веревки. Стащил с себя осточертевший противогаз – голова завертелась по кругу…

– Карнаш, мать твою за ногу! – вопил чумазый, как трубочист, Кузьма. – Какого хрена так долго?! Ты знаешь, чего я тут натерпелся?! Меня украли, почти не кормили! Я два дня висел в мешке, колотился о чью-то задницу!

Я смеялся, что-то бормотал – вел себя как полный кретин. А рядом уже приплясывала невысокая личность в мешковатом комбинезоне, скрывающем третий (хотя на мой искушенный взгляд, второй) размер груди, плевалась свинцом во всех направлениях.

– Обнимитесь, обнимитесь! – кричала Ольга. – Поговорите, впечатлениями поделитесь, чего уж там! Куда нам спешить?

Я кивнул – пакуем чемоданы, народ!

Мы улепетывали, как самые быстроходные зайцы. Кубарем вкатились в развалины физикоматематической школы (сколько светлых голов она выпустила!), помчались дальше, воя от возбуждения. Я убегал последним, обернулся. Вот это да! За нами неслась озверевшая толпа, которую лишили последней надежды. Людей переполнял праведный гнев. Их можно было понять! Они орали, размахивали палками, швыряли камни. Трещали рваные очереди – в толпе еще оставались охранники, подхваченные общим течением. А с неба на толпу пикировали разъяренные птицы, орали дурными голосами, клевали людей в головы! Ольга рухнула в горку мелких кирпичей, пыталась выбраться из нее, как китайский джип из сугроба. Я подхватил ее за талию – что мне стоит, подумаешь, устал немного… Мы потеряли драгоценные секунды. Когда мы выбежали на пустырь перед развалинами ультрасовременных (тринадцать лет назад) общежитий, толпа уже обходила нас с флангов! Их было несколько сотен, и все горели жаждой учинить самосуд. Бежать оставалось только прямо, а по курсу, на другой стороне проезда, возвышался фундамент непостроенного здания. Мощный, монолитный, залитый на совесть, он с честью выдержал толчок тринадцатилетней давности и даже трещинами не покрылся. Вот это бетон… Плевать на качество бетона! Мы уже перепрыгивали через залитую опалубку, карабкались на плиты, среди которых можно было найти хоть какое-то укрытие. А толпа уже обтекала цокольный этаж, уже готова была наброситься…

– Ольга, держим круговую оборону! – проорал я, выхватывая последнюю гранату.

Избавиться от нее я не успел. Загудела земля. Все произошло стремительно. Не понравились природе текущие выкрутасы. То хотим в страну молочных рек, то не хотим в страну молочных рек… Нарушилось что-то в хрупком природном равновесии. Оскорбилась матушка. Последовал мощнейший подземный толчок, сопровождаемый оглушительным треском! Мы подпрыгнули, схватились друг за друга, заорав от страха. Все вокруг грохотало, рушилось. Вздымались, переворачивались пласты земли. И вся эта вакханалия сопровождалась утробным ревом, проистекающим из глубин планеты. Словно огромная доисторическая зверюга грохнула кулаком по потолку – кто тут девушкам спать не дает?!

За первым толчком последовал второй, третий. Но они уже затухали. Покрывались трещинами, скрипели, покачивались окружившие нас бетонные плиты. И вдруг все смолкло. Воцарились тишина и мрак. Пепельные тучи закрыли луну. От портала в чудесную страну с кисельными берегами не осталось и намека. Пропали птицы. Не кричали люди. Рядом со мной тяжело дышали мои родные и близкие. Кажется, все целы…

– Вот же ексель-моксель… – прохрипел взбудораженный Кузьма. – Слушайте, Карнаш, тетя Оля… а чего это вы сейчас натворили? Я чё-то ни фига, в натуре, не въехал – что это было, а?

– Гордись, Кузьма, – убитым голосом сообщил я, – ты вдохновляешь нас не только на глупые поступки, но и на массовые убийства…

Я первым вскарабкался на плиту. Отстегнул фонарик от пояса, включил его на полную мощность, стал осматриваться. Окрестности фундамента с бетонной горкой, на которой мы так кстати оказались, представляли жалкое зрелище. Вздыбилась земля и погребла в одночасье всех, кто оказался рядом. Абсолютно всех! Меня терзали диаметрально противоположные чувства, тошнота теснилась у горла. Я чувствовал стыд, чудовищную неловкость, растерянность, радость… Вскарабкалась Ольга, достала свой фонарик. Мы молчали, ошарашенно озирая перепаханную землю. В окрестностях университета, похоже, перевернулось все, за исключением этого самого фундамента. Спору нет, хороший бетон…

– Что-то мне не по себе… – прошептала Ольга. – Мы же не виноваты, нет?

Вскарабкался Кузьма, озадаченно почесал заросшую грязью макушку.

– Это… – он задумался, словно забыл, что хотел спросить. – А Молчун-то где?

– Потом расскажем, – сглотнула Ольга.

Кузьма нагнулся, помог вскарабкаться на плиту какой-то приторможенной девочке в унылых лохмотьях, перетянутых веревкой. Она была немного выше Кузьмы, но явно моложе. У девочки были смышленые большие глаза, а все остальное покрывал толстый слой грязи. Она смутилась, потупилась, взяла Кузьму за руку. Пацан не возражал, хотя тоже немного смутился.

– Кто это? – вздохнул я.

– Это Маша… – стыдливо представил подружку по несчастью Кузьма.

«Не пьет, не курит», – подумал я.

– Какая прелесть, – восхитилась Ольга. – Скажи, я правильно понимаю, твоя подружка теперь будет жить с нами?

– Ну, дык… угу, – стушевался Кузьма и как бы невзначай, бочком, приблизился к девчонке.

Ольга заплакала, обняла Кузьму, обняла спасенную девочку, прижала их к себе. Я обнял их всех. Ну, что, мальчишки и девчонки, а также их родители?.. Мы застыли на промозглом ветру, который разгулялся не на шутку. Все кончилось. Или только начиналось? По нашей милости погибли несколько сотен ни в чем не повинных людей. Что бы нами ни двигало, а с этим придется жить. У нас имелся дом – на далеком острове в далеком море. И я готов был горы свернуть, чтобы туда вернуться. Возможно, это не просто. Практически без оружия, без еды, по неустойчивой земле, каждый метр которой – потенциальная ловушка. Тридцать верст до города – через пропасти и парней, которые поклялись с нами поквитаться. Пятнадцать верст по мегаполису, и лучше не вспоминать, какой он из себя и какие твари в нем правят бал. Северные городские «ворота», посудина в бухте, которой могли приделать ноги. День до острова, который могли занять и заминировать какие-нибудь злопамятные пираты…

Но это ведь фигня в сравнении с «мировой революцией»?