Столп. Артамон Матвеев

— Отче, смилуйся! — взывал Никон, и слёзы капали с его седой бороды.

Нилова кротость раскол бы одолела всепрощением. Вот и зажечь бы свечи среди бела дня, поискать сообща дивную сию двоицу, кротость со всепрощением... Увы! Увы! Разбрелось стадо без доброго пастуха. Смирение показное. Сверху донизу — показное. Лжа!

Хлынувшие мысли, как сиверко, всё тепло из сердца повыдували.

Раскол утверждён мученичеством, срубами. Ждали смирения, а пламя-то в рожи сжигателей пыхнуло. Гарь там, гарь здесь. Себя жгут, лишь бы не поддаться.

— Господа! И это на мне!

Больно было смотреть на пылающий закат.

А время за полночь. Пришла пора белых ночей.

— Покаяться! Покаяться перед братией Ферапонтовой!

Загорелось — и удержу нет. Поднял скит служить путеводный молебен.

Уже дома избрал Никон для покаяния Великий четвёрок.

В канун, отходя ко сну, записал на листе:

«Лето от Рождества Христова 1674-е, от Сотворения мира 7182-е, апреля день 16-й. Приготовить душу к Воскресению».

Утром монастырь, затая дыхание, ждал шествия Никона в Соборный храм.

Вышел из покоев, когда все изнемогли ждавши. Зазвонили колокола, облака в небе вскинулись не хуже птичьих стай, лётом полетели.

Никон был в чёрной рясе. Ряса на груди, на спине выпирала — на власеницу натянута.

Старец Кузьма, увидя Никона, поднял крест, другой старец, Игнатий, — икону Спаса. Пошли.

Впереди двое стрельцов. За стрельцами старцы, священник, диакон, нищий и сам. За Никоном двое келейных служек — Ивашка Кривозуб да Никитка Исаев, два повара и работники — двадцать два человека. Замкнул шествие сотник Андрей Есипов с шестью стрельцами.

— Пристава-то нет, что ли? — спросил Никон Мардария.

— Да он ведь и раньше не ходил с нами.

— Гнушается?

— Извета, святейший, боится.

— А почему сотник позади? Его место впереди. Когда впереди — нам от государя почёт, когда позади — позор. Выходит, нас принуждением гонят.

Никон остановился. Шедшие впереди оплошно уходили дальше и дальше. Мардарий побежал к сотнику.

— Отчего ты не впереди идёшь?

— Мне стольник сказал: знай своё место.

Мардарий вернулся к Никону, передал ответ.

— Его место впереди! — топнул ногою святейший. — И скажи сотнику: патриарх знать не знает стольников!

Андрей Есипов встревожился: коли Никон заупрямится — беда. Говорил Мардарию вежливо:

— Я человек подневольный. Как святейший не знает стольника? Стольник — Самойло Никитич Шайсупов, государев пристав, мне он прямой начальник.

— Ах так! — Лицо у Никона пыхнуло жаром. — Ах так! Все по келиям!

Повернули. Идти-то двадцать шагов.

Никон сидел сначала в передней, ждал Шайсупова. Не шёл.

— На порог его не пущу впредь! — вконец рассердился Никон.

Смиряя гнев, кинулся на задний двор рубить новый крест.

Напротив келии своей решил поставить, под окном.

Намахавшись топориком, убежал на свои пруды. Кормил хлебом рыб. Вода радостно кипела, иные обжоры лезли мордами на берег.

«Глупцы! — кричало обиженное сердце. — Никона наладились унижать? Христа забыли? Чем ниже, тем к Престолу ближе... Я вам, дуракам, новую Византию воздвигал. Я Палестину вам устроил: икону, жизнью одухотворённую. А сколько святынь мною собрано — для спасения сего царства? А сколько древних книг мною привезено с Востока?! Никон им нехорош! Никон хотел, сверя святые тексты, создать книги такой непорочной правды, каких греки, хвалящиеся древностью, не знали. Вы меня в дебрю, а я и дебрю обращу в город».

Пал на колени перед крестом, который сам же и водрузил в своём вишнёвом саду. На кресте надпись, каждым крестом своим клеймил гонителей: «Никон Божией милостью патриарх поставил сей Крест Господень, будучи в заточении за Слово Божие и за Святую Церковь, на Белоозере в Ферапонтовой монастыре, в тюрьме».

Молился у того креста до вечерни. На вечерню в Соборный храм не пошёл, у себя в надвратной церкви службу стоял.

10

Невозможно держать в сердце гнев, когда в мир пришло Святое воскресенье. Благодушен был Никон и величав. Устроил в Крестовой палате приём для монастырской братии. Сидел на кресле с крестом над высокой спинкой — кресло сам сделал, — давал целовать руку, дарил алым яичком и приглашал к столу. Пир устроили там же, в Крестовой палате.

На столе огромная пасха, множество куличей, подносы с крашеными яйцами. Три осётра, сёмга, пироги с вязигой, икра, молоки. Сладкие пироги, со смоквами, с сушёной черникой, с медовыми яблоками, с изюмом, с черносливом. Питье — обарный мёд [31] , вишнёвое вино. Для прохлаждения — пиво.

31

Обарный мёд — один из видов хмельного питья.

В своей келии у Никона был другой пир, для мирян и всех пришлых, приезжих, кто желал поздравить святейшего со светлым днём.

Из приезжих была пышная красавица Настасья, жена майора Валутина. Десятка три телег прикатило из Кириллова: купцы с семействами, целовальник, дворяне, мещане. Каждого Никон благословил, угостил куличом, одарил яичком и крестиком. В ответ — гора снеди, иконы, дешёвые и дорогие ткани. Поднесли даже курицу, нёсшую по два яйца в день.

Одни гости за порог, а на смену им нарядною толпой молодые бабы из Ферапонтова. Пирогов принесли, с калиной, с черёмухой, с рыбкой, яиц лукошко, куличи, пасху.

Никон опять всех благословил, усадил в своей трапезной и принялся поить вином и потчевать. Многие уже были навеселе, а у здешнего хозяина вино донышка не знает, на цвет — пламя, на вкус — Боже ты мой, слаще за всю жизнь не пробовали. Одна беда — быстрое то винцо, хоть и запивали его мёдом, пивом, квасом малиновым, вишнёвым, черёмуховым.

Как запели бабоньки, как кинулись в пляс друг перед дружкою. Ручки у Никона целуют, а кто и в уста норовит. Похвалы святейшему — до небес! Иные-то бабы сметливые, не пустословят:

— При твоей власти, владыка святый, мы уж вздохнули было. С погорельцев, пока ты ходил в патриархах, недоимок не брали.

— У кого детей больше дюжины, а работники-то ещё не выросли, не вошли в силу, — с тех тоже недоимки не вымучивали.

— Тебя боялись, святейший. Наш ты батюшка! Истинно наш!

— Что прошлое поминать! — весело отвечал Никон. — Помолитесь да выпейте за моё здравие — вот мне и утеха.

Сам кубок поднял, осушил до дна. Бабы обрадовались, пили вино не жалеючи. И опять песни петь, а плясать — шалишь: ноги тяжелы.