Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания

— Беспорядок. Обувь засунута как попало. Смотрите, как загнуты эти хромовые ботинки! Они же так испортятся. А это, кстати, предмет вещевого аттестата со своим конкретным сроком службы! И других форменных ботинок вам государство раньше этого срока не даст!

На мой личный взгляд, обувь стояла на батарее так, как всегда, и за предыдущие три года таких замечаний я не слышал.

— Нужны полки… нормальные деревянные полки, чтобы на них ставить туфли, а не пихать их, как попало. Все ясно?

Мы синхронно кивнули. А Заславский неожиданно хитро улыбнулся и добавил:

— А так помещение заслуживает очень хорошую, даже отличную оценку. Исправите замечание до завтра, так и поставлю. Задача ясна?

Яснее быть и не могло. С первого курса рота никогда не получала за содержание своего помещения выше удовлетворительной оценки, а тут всего одно замечание, причем вполне устранимое.

Заславский унесся, а командир, шумно выдохнув, сказал просто, но емко.

— Белов… усрись, но полки к завтрашнему дню сделай. Как — меня не интересует, но чтобы были! Учить тебя не буду, ты же сержантом в войсках был.

После ужина я собрал старшин классов и обрисовал задачу, стоящую перед всеми нами. Доски. Нормальные. Обструганные. Можно некрашеные. Штук восемь-десять, метра по два. И сегодня. Пила, гвозди и молоток в роте имелись, да и умелые руки тоже. После бурного обсуждения оказалось, что вариантов выполнения этого, по сути, пустячного дела совсем мало. А по большому счету всего один. Училище наше, как известно, занимает целую бухту в славном Севастополе, и кроме него и трех десятков жилых домов поблизости ничего нет. Пилорамы в обозримой дали не наблюдалось. Так что оставалось только одно место, где можно было разжиться досками, — мастерские училища, располагавшиеся на его территории, выше учебного корпуса. Там были и механические, и деревообрабатывающие цеха, в которых практиковались курсанты-первокурсники. Работали в них гражданские, у которых выпросить что-то было трудно, да и рабочий день их к этому времени давно закончился. А потому, с учетом этих обстоятельств, мной было принято решение, выслать диверсионно-поисковую группу трофейщиков, которую я сам и возглавил.

На дело вышли после 24.00, когда уже прибыли все увольняемые и все дежурные по факультетам расселись по дежуркам заполнять журналы. После непродолжительного совещания я решил взять только четверых. Из расчета по четыре доски каждому, на полки хватало с избытком, да и нести было гораздо удобнее. Поход я решил возглавить лично, чтобы в случае задержания группы дежурно-вахтенной службой училища принять первый удар на себя. Нарядились в старые робы, без боевых номеров и гюйсов, вооружились фонарями, двумя молотками и топором и около половины первого вышли из казармы.

До мастерских добрались минут за пятнадцать без происшествий. Шли обходной дорогой, мимо лаборатории ДВС и вокруг камбуза и складов. Но, когда прибыли на место, нашу спецгруппу постигло обескураживающее разочарование. Около деревообрабатывающих мастерских не было даже щепок, не говоря уже о каких-либо досках. Вообще создалось впечатление, что гражданские сотрудники либо трудились в полном соответствии с кодексом строителя коммунизма и даже щепок не оставляли, либо они просто ничего не делали и тех же самых щепок просто не производили по определению. После тщательного, по-квадратного осмотра двора мастерской с фонариками, на ощупь и по периметру группа пришла в уныние. Наш партизанский рейд по тылам училища оказался неудачным, и завтрашний день грозил обернуться новой «торжественной поркой», как со стороны Заславского, так и со стороны командира роты.

— Борисыч, а давай я тут вокруг пошарахаюсь, может, чего и найду.

Валера Гвоздев, мой друг, человек неугомонный, юркий и верткий, сдаваться сразу не хотел, а потому, когда мы обреченно расселись на крыльце мастерской перекурить перед обратной дорогой, проявил нездоровую для военнослужащего инициативу и, засунув в рот сигарету, рванул куда-то за угол мастерской.

— Может, сходить к овощехранилищу… там доски из-под ящиков овощных всегда валяются.

— Да они все засраные этими помидорами гнилыми… лучше по дачам прошвырнуться.

Пока мы грустно делились неосуществимыми проектами, потягивая зажатые в кулаках сигареты, Валера явно время не терял и, неожиданно нарисовавшись из темноты, как заправский следопыт, почему-то шепотом сообщил:

— Мужики, там на торце окошко на чердак этой богадельни. Без рамы и стекол. Может, вы меня подсадите… посмотрю. может, есть чего.

Вариантов было немного, и мы, затушив окурки, двинулись за Гвоздевым.

Окошко на чердак располагалось не так уж и высоко, метрах в трех от земли. Мы подсадили Валеру, и он, подтянувшись, скрылся в темном проеме. Пару минут оттуда доносился шорох, а потом в свете наших фонарей появилась голова Гвоздева.

— Мужики… бл… тут гроб стоит… новенький… еще даже материей необитый.

Мы офонарели. Чего-чего, а вот возможности производства в нашем высшем военно-морском учебном заведении гробов никто предполагать просто не мог. Теперь подсаживали уже меня. В отличие от спортивного и сотканного из мышц и сухожилий Гвоздя, я уже тогда обладал небольшим пивным животиком и преодолел путь на чердак, не в пример Валерке, тяжело и с придыханием. Но то, что я увидел там, стоило того. На засыпанном опилками полу чердака, на импровизированной подставке из нескольких кирпичей и правда стол гроб. Довольно большой и рассчитанный на человека с ростом явно выше среднего. Отсутствие на чердаке чего-либо другого, стропила, косые своды крыши и мерцающий свет наших фонарей, вообще, создавали на чердаке атмосферу какого-то средневекового вурдалачьего романа, отчего нам с Валеркой даже стало немного не по себе.

— Борисыч, давай решать побыстрее… неуютно тут как-то, бл…

Я обошел гроб. Был он сколочен из великолепных струганых досок, ошкурен и обработан на совесть, и, судя по запаху свежего дерева, был изваян совсем недавно. И по всем показателям этот гроб, как сырье для полок, подходил нам как нельзя лучше. Я посмотрел на Гвоздя. Тот пожал плечами и, угадав мои мысли, сказал:

— А что… на плечи и в роту… по-быренькому так…

Я вернулся к окошку и спросил у оставшихся внизу:

— Мужики, никто некролога в училище не видел последние дни?

Ребята переглянулись.

— Не-а, Борисыч. Я сегодня через центральный вход два раза ходил. Не было там ничего.

— А я сменялся с «Борта». На КПП тоже ничего не было.

Некрологи в училище вывешивали в фойе парадного входа и на КПП, и хочешь не хочешь, но они в течение дня на глаза курсантам попадали.

— Так, мужики… гроб берем. Несем в роту, там и разберем, здесь стремно ломать… услышать могут.

Когда гроб спустили вниз и мы попримерились к нему то так, то эдак, оказалось, что гроб легче всего нести, как в траурной процессии, водрузив его на плечи с накрытой крышкой. Обвязав его какой-то найденной в кустах веревкой, чтобы крышка не спадала, мы синхронно подняли этот похоронный атрибут и двинулись старой дорогой обратно в роту.

На подходе к складу нашу процессию остановил неясный шум, доносившийся со стороны находившегося там у ворот часового. Аккуратно сняв гроб с плеч, мы отослали Гвоздя в разведку. Минут через пять он вернулся, озабоченно сообщив, что там дежурный по училищу проверяет караул, и, судя по всему, это надолго.

Дежурным по училищу в этот день заступил капитан 1 ранга Коломаренко, мужчина довольно немолодой и в силу своего предпенсионного возраста чересчур раздражительный. Был он начальником кафедры турбин, умом обладал изрядным, но под старость обрел немного склочный характер, который выражался в том, что уж очень ему нравилось учить курсантов жить и служить правильно. А значит, и часового сейчас наставляли, как правильно обходить тесный дворик склада, учили по-настоящему носить автомат и десятый раз отрабатывали с разводящим процедуру смены часового с поста с самым правильным эмоциональным и патриотическим настроем. А отсюда следовало, что мимо склада нашей похоронной процессии хода нет.