Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания

Естественно, мы к ним зашли. Картина была, и правда, впечатляющей.

В четырехместном номере обитали Дуев, Лукашевич, Валовик и Носков. Так вот, трое из них валялись на своих кроватях и просто заходились от смеха. А на четвертой кровати с обреченным видом сидел Носков. Боже, как он выглядел! Левый глаз венчал поистине космических масштабов фингал. Причем, на удивление, отека не было, и из этой «черной дыры» сверкал слезящийся зрачок. Одет был Шурик тоже довольно своеобразно. Он был в простой голубоватого цвета майке, какие дают в детских домах или комбайнерам в далеких и бедных деревнях Нечерноземья. Вместо брюк на Носкове были наши родные, советские, синие, спортивные хэбэшные штаны-треники. Ну, помните, те, у которых на третий день носки оттягивались коленки. Они были размера на четыре больше тщедушного Шуркиного тела и подвернуты, чтобы не волочиться по земле, отчего придавали Шурику такой босяцкий вид, что его можно было сразу снимать в каком-нибудь криминальном фильме типа «Будни уголовного розыска», на переднем плане массовки в сцене «Арест обитателей притона». Но апофеозом всего этого зрелища были башмаки. О, это было что-то непередаваемое! Они были размера 52-го, и при желании Шурик мог использовать их вместо кепки, они были без шнурков, отчего казались еще огромнее и монолитнее. Ко всему прочему башмаки были ужасно древними, как будто их откопали на давно заброшенной свалке. В общем, выглядел Носков, как человек, находящийся на последней стадии моральной и физической деградации.

Наше веселье отчего-то Шурику не передавалось. Напротив, он медленно раскачивался, и, глядя прямо перед собой, а по большому счету просто в никуда, периодически обхватывал голову руками и шептал:

— П…ц, полный п…ц. Что делать? Что делать?

Когда мы отхохотались, Дуев пояснил ситуацию:

— Прибрел наш Шурик часа полтора назад. Это он умылся, а то еще хлеще картинка была. До сих пор не можем добиться, что это он за карнавал устроил. И где его вещи?..

В этот момент Носков словно очнулся. Он обвел нас всех мутным взглядом, взял со стола сигарету, закурил и, заглатывая дым, начал рассказывать. Из его рассказа следовало, что как они ушли из кабака, он не помнил. Как и куда шли — тоже. Кажется, более всего он запомнил Лейлины ягодицы, и то на ощупь. Лицо ее он тоже помнил, но как-то туманно. Пока они шли по ночной Кейле, выпили из горлышка одну бутылку шампанского. В доме продолжили пить, и Шурик все более нагло осуществлял поползновения под Лейлину юбку, причем, видимо, не без успеха, так как твердо заявил, что она носит чулки, а не колготки и трусики у нее, как ниточки. Когда, наконец, Шурина похоть готова была уже выплеснуться при всей компании, Лейла повела его в спальню, предложив по дороге принять душ, а она, мол, будет ждать уже в постельке. Распаленный желанием офицер, спотыкаясь и цепляясь за стены, бросился в душ, разделся, но вот ополоснуть чресла не успел. Откуда-то в душе материализовался Арвид, схватил ничего не понимающего Носкова, и прямо в трусах и босым, выволок того на улицу. Там Шурик, слегка протрезвевший от такой силовой акции, попытался восстановить статус-кво, за что получил конкретно в глаз, после чего временно потерял ориентацию в пространстве, а придя в себя, обнаружил, что лежит где-то под забором. Причем злодей Арвид, проявив несвойственный бандитам гуманизм, бросил Носкову на грудь эту самую майку и треники. А чудовищные башмаки Шурик нашел где-то на обочине сам, ибо босиком ходить не любил с детства. Так как из личных вещей и документов при Носкове остались одни лишь трусы, а они не могли удостоверить его личность при въезде в донельзя засекреченный городок Палдиски, то и добирался до него Шурик то вдоль дороги по перелеску, то просто плутая среди деревьев, а мимо КПП просто прополз, вспомнив навыки курса молодого бойца.

Самое интересное то, что все это он проделал ночью, с блеском подтвердив правило, что везет всегда только дуракам и пьяным. Видимо, движение в направлении своей кровати происходило на уровне инстинкта, потому что истинную глубину происшедшего Носков осознал, только усевшись на свою койку. У него отобрали не только одежду, обувь, часы, документы. У него увели нерозданные деньги экипажа. И от этого хотелось умереть на месте.

Наш смех как-то сразу угас. Смешного в происшедшем было мало. А что делать в такой ситуации, не знал никто.

Самый старший, как по возрасту, так и по должности, Дуев категорично заявил:

— Без милиции дело не решим. Никак. Надо идти прямо сейчас, по горячим следам.

Носков просто взвыл:

— П…ц!!! Милиция. Да мне… да я. Ни звания не видать, ничего. Мужики, а может, как-то без милиции обойдемся, а? Я лучше назанимаю, отдам.

Ну, тут мы с ним не согласились:

— Шурик, а твои документы? Типа потерял? А если они всплывут… и не там, где надо? Надо идти в милицию. Надо, Шурик, надо.

Но тут очень дельную и взвешенную мысль подал Дуич:

— Так. Всем молчать! Слушай сюда! Надо сначала не к командиру идти. Надо идти к Маркову домой!

Все притихли. Даже Носков убрал руки с головы и уставился на Дуева. Марков был старым капитан-лейтенантом, который, будучи еще лет десять назад в Палдиски на новом формировании, женился на местной жительнице. Жена его была русской, дочерью такого же флотского офицера, который продолжал преподавать в учебном центре. Жили они здесь давно, Палдиски большим городишком не был, и Марков давно уже стал здесь своим человеком.

— Сначала к Маркову, он здесь все выходы знает. Если там глухо, тогда уже и к командиру, и в милицию двинем.

К Маркову они пошли вдвоем. Дуев и приодевшийся в более презентабельный наряд Носков. Мы остались ждать в гостинице. Ждать нам пришлось долго. Часа четыре.

Потом они вернулись. Я в своей жизни не видел более счастливого человека, чем Носков в тот день. Мне кажется, он был готов целовать и обнимать всех, он был просто неудержим в проявлении своего всепоглощающего счастья. В одной руке он держал сумку со своими вещами, а другой прижимал к сердцу пакет. Пакет с деньгами.

А решилось все очень просто. Марков, на их счастье, оказался дома. Как и его жена. А вот родной старший брат жены служил в милиции. Оперативником. В уголовном розыске. В самом Таллине. И тот, по счастливой случайности, оказался в свой выходной день у них в гостях. И, судя по тому, что палдисская милиция по первому звонку выделила ему «уазик» и пару сержантов, в уголовном розыске он был не последним человеком. Минут тридцать им понадобилось поколесить по улицам дневной Кейлы, чтобы Носков вдруг каким-то звериным чутьем, а не глазами, определил дом, в котором он вчера кутил. Дальнейшее оказалось делом техники. Сержанты перекрыли отходы из дома, а Марковский родственник позвонил в дверь. Те, кто был в доме, видимо, поняли все сразу. Судя по всему, Арвид был тертым малым, так как выскочил на улицу чуть ли не из слухового окошка, откуда его никто не ждал. Но он имел глупость перепрыгнуть забор именно в том месте, где ожидали исхода операции Дуев и Носков. Вследствие чего, когда проморгавшие его милиционеры выбежали на улицу, Арвид валялся на земле в нокауте, в который его послал бывший кандидат в мастера спорта по боксу капитан-лейтенант Дуев, а старший лейтенант Носков с блаженной улыбкой прижимал к груди сумку. Судя по глазу Арвида, удар Дуева был более профессионален, так как вся его правая половина минут через пять стала похожа на печеное яблоко, а уж о глазе и говорить нечего. В милиции обнаружилось, что в изъятой сумке денег гораздо больше, чем было отнято у Носкова. Вопрос решили по-человечески, вычеркнув из всех протоколов историю с Носковым и вернув ему деньги и одежду. А вот с грабителем оказалось интереснее. Пока Носков и милиция пересчитывали купюры, дежурный по отделу проверил ориентировки, и оказалось, что этот самый Арвид буквально на днях объявлен во всесоюзный розыск за серию ограблений в Таллине, и лавры его поимщика достаются Марковскому родственнику. Так что все остались при своем интересе и весьма довольными, только вот Носков месяца два ходил в черных очках, а в этот день почему-то не поехал с нами в Таллин. До командира все же какие-то слухи о происшествии дошли, но на все вопросы о синяке Носков твердо отвечал, что по пьяной лавочке въехал в дверной косяк. На тот момент в стране вовсю боролись с водкой и вином, поэтому ответ Носкова был просто вызовом идеологии партии и политике правительства, а посему был признан правдивым, и тема синяка постепенно сошла на нет.

Вот такая она, горячая эстонская любовь.

О зубной боли, неделях прибалтийской эстрады и лейтенанте Галактионове…

Какое время было, блин! Какие люди были, что ты! О них не сложено былин, Зато остались анекдоты. Народное творчество

Иногда мне кажется, что зубная боль дана человечеству, как кара за наиболее развитые в природе мозги. Поднялись над всеми хомо сапиенсы, так получите в нагрузку еще и это. Чтобы, как говорится, первенство на планете медом не казалось. Мне вообще повезло, и до училища я даже не знал, что такое пломбы. И самая первая из них у меня появилась на первом курсе стараниями общеизвестного мастера зубных дел Конкордии, с которой, наверняка, связаны не очень приятные воспоминания у трети курсантов Голландии. Любила старушка Конкордия посверлить, ну никуда не денешься. И сверлила все, что ей не нравилось. А уж после моей первой автономки дырявых зубов стало сразу семь, но тут тоже никуда не денешься, у каждого человека физиология своя, вот и не смогла эмаль моих зубов выдержать трехмесячную атаку дистиллированной воды. Хотя иногда зубные страдания обеспечивают и довольно парадоксальные результаты и создают комбинации, в обычной жизни редко рождающиеся. Лично я почти уверен, что Наполеон проиграл битву при Ватерлоо только по причине дикой зубной боли.

Весной 1988 года наш экипаж в результате очередной головокружительной и чисто по-флотски непредсказуемой комбинации, оказался в учебном центре Палдиски, что на Эстонщине. Убытие экипажа в столицу несуверенного эстонского подплава сопровождалось обычным в этих случаях элементом флотской внезапности, которая, как известно, во все времена ставила наших потенциальных врагов в откровенный стратегический тупик. Всю зиму экипаж просидел в цехах «Звездочки» в Северодвинске, обеспечивая пожароопасные работы на своем родном подводном крейсере, проходящем средний ремонт, и подкармливался обещаниями командования о весенне-летнем отпуске.

Наконец в середине марта в бригаду из отпуска вернулись «поники», наш первый экипаж, под командованием своего отца-командира Поникаровского, который нам и озвучил долгожданную радостную весть: сдаем «железо», возвращаемся в Гаджиево и готовим отпускные документы. Народ воодушевился, и лишь только парочка старых каплеев, еще помнивших усмирение советскими войсками Праги, открыто выражали свое явное недоверие по поводу столь странной щедрости командования, ведь в отпуск мы могли бы уехать и из Северодвинска. Как позже выяснилось, недоверие было вполне обоснованным.

В базе экипаж впрягся в ту самую береговую рутину, которая, как правило, и предшествует отпуску. Мы сразу плотно застолбили за собой все береговые наряды гарнизона Оленьей губы, начиная от камбузных нарядов и заканчивая экстремальными комендантскими буднями в царстве Кожакарстве. В общем, все береговые «удовольствия» нелегкой службы подводников без корабля были охвачены нашим экипажем плотно и, как говорится, даже с натягом. Но служба есть служба, ничего не поделаешь, ворчали, конечно, но всех грело знание того, что финансист экипажа уже составляет ведомости на получение отпускных, а помощник командира втихаря дал писарю команду печатать отпускные билеты с открытыми датами.