Сторож сестре моей. Книга 1

Наташа попыталась отключиться, не слушать гудевшие голоса, восстановить минуту за минутой сегодняшнюю встречу с Петером, но это оказалось невозможно. Старинные часы деда, висевшие как раз у дверей гостиной, по совместительству выполнявшей функции косметического салона, были не совсем исправны. Иногда они отбивали час, а иногда нет. Наташа подскочила на месте, когда сегодня вечером они пробили громко, на весь дом. Девять ударов… Итак, только пятнадцать часов осталось до назначенного завтра в полдень свидания с Петером.

Сегодня она ляжет спать, положив рядом с собой на подушку носовой платок Петера с крупной буквой «П», вышитой в углу его сестрой. Она заснет, и ей приснится, что она уехала в Америку, где с помощью своей блестящей, влиятельной сестры станет кинозвездой, снимаясь в фильмах о рок-н-ролле с Элвисом Пресли.

Меньше чем в тысяче милях от Праги, на юге Франции, Наташина блестящая и влиятельная сестра Луиза Тауэрс томилась от скуки. Никто не мог распознать симптомов этого состояния лучше Сьюзен после шести лет ее жизни, проведенных с мистером Алексом Фистером в Женеве, Швейцария.

И ничто не доставило бы Сьюзен большего удовольствия, если бы помимо этих едва заметных признаков имелись еще и покрасневшие глаза, и неопрятный внешний вид, как часто бывало в последний год ее брака. Но мачеха не казалась несчастливой, так как для этого явно не существовало ни малейшего основания. Ее глупый отец по-прежнему вел себя так, словно эта женщина была национальным достоянием, которое он создал и которым имеет счастье безраздельно владеть.

Нет, Луиза не вздыхала и не барабанила пальцами по столу и даже не вертела кольцо с огромным бриллиантом, ныне украшавшим безымянный палец левой руки. Дело было в отсутствующем взгляде, что Сьюзен замечала и раньше, взгляде, говорившем: «Мои мысли гораздо интереснее любой беседы, в которой я могла бы здесь поучаствовать». Взгляд «я хочу быть одна».

По пути к столу Сьюзен была поражена, увидев женщину, сделавшую «я хочу быть одна» частью своего имиджа, Грету Гарбо, обедавшую в небольшой компании, включавшей Марию Кал-лас и знаменитого грека, владельца самой великолепной яхты на причале в Монте-Карло, Аристотеля Онассиса. Сьюзен была потрясена, но, когда она указала на них Луизе, та продемонстрировала полное равнодушие. Как она смеет быть столь высокомерной!

Гнев Сьюзен возрастал по мере того, как она наблюдала за Луизой, сидевшей за столом напротив, явно чувствовавшей себя совершенно непринужденно, очутившись в самом изысканном ресторане мира, в «Шато Мадрид», построенном на скалистом плато над Средиземным морем. Никто бы никогда не поверил, что это прекрасное видение, эта женщина десять или одиннадцать лет назад была простой служанкой — их служанкой! К своему огорчению, Сьюзен была вынуждена признать, что потаскушка быстро научилась, как себя вести, вращаясь в высших кругах общества. Хотя только что подали первую перемену блюд этого роскошного пира по случаю дня рождения отца, Сьюзен поняла, что потеряла аппетит.

За столом на знаменитой террасе собралось тридцать человек, за лучшим, овальным, столом, как просил ее отец, так, чтобы как можно больше гостей могли поговорить друг с другом. Отец сидел в середине, лицом к Средиземному морю, а справа от него — принцесса Монако Грейс, выглядевшая недоступной кинозвездой более, чем когда либо, в серебристом вечернем платье, сверкавшем при каждом движении ее стройного тела.

Слева от отца — явное нарушение этикета, на что Сьюзен считала себя обязанной указать ему, — сидела его жена, Луиза; ее грудь была едва прикрыта вырезом эффектного платья из бледно-лимонного, белого и золотистого шифона, которое было создано для нее Живанши специально для этого вечера. И какая грудь, молочно-белая — изумительной формы. Неудивительно, что во время небольшой вечеринки с коктейлями, состоявшейся накануне обеда, все до единого мужчины в комнате не могли отвести от нее глаз. Кажется, отца это нисколько не волновало. Напротив, он будто наслаждался тем обстоятельством, что они могут смотреть, но не смеют и близко подойти, не говоря уж о том, чтобы дотронуться.

— Это мой день рождения, детка, — сказал он, когда она изложила свои возражения против распределения мест за столом. Он выглядел таким веселым и бодрым, что казалось невероятным, что ему пятьдесят лет. — Именно мне пришла в голову мысль отпраздновать день рождения здесь, и я же составлял план, как рассадить гостей. Я хочу, чтобы все три самые красивые женщины на Ривьере сидели рядом со мной.

Сьюзен знала, что он включает ее в число избранных трех; и она несомненно сидела рядом, почти напротив него, слева от принца Ренье, который до сих пор оставался в высшей степени равнодушным к ее красоте, лишь дважды что-то проворчав в ее сторону, а потом, отвернувшись, начал воодушевленную беседу с соседкой справа, женой их нового французского посла, Эмори Хатона.

Отец послал дочери воздушный поцелуй, и она ответила ему тем же, когда по бокалам разлили ее любимое шампанское, «Хрустальную розу». Шампанское поможет ей не потерять присутствие духа сегодня вечером, и еще Дэвид Ример, которого, слава Богу, пригласили в последнюю минуту, когда посол был вынужден отказаться, и пригласили только потому, что он являлся незаменимым помощником блестящей и прекрасной Луизы. Позже, на этой неделе, они планировали поехать вдвоем в Грасси, где Луиза станет вынюхивать какой-нибудь явно сногсшибательный новый аромат. Жаль, что Дэвида не посадили с ней рядом или хотя бы напротив, поскольку Сьюзен знала, что пусть она и не красавица, но сегодня вечером выглядит просто замечательно — несмотря на то, что причесывалась без помощи Людмилы, то бишь Луизы.

У Чарльза чуть не случился разрыв сердца, когда она прошептала ему это на ухо, выслушав, как обычно, его пылкие комплименты. «Послушай, Сьюзен, — сказал ее обожаемый братец, погрозив ей пальцем, — последнее время ты вела себя как ангел. Ты ведь не намерена испортить настроение себе и папе в торжественный для него вечер, а?»

Она не собиралась этого делать. Она гордилась тем, с каким искусством разыграла возвращение блудной дочери, полной раскаяния и смирения, когда приехала в Нью-Йорк после развода. Вероятно, Луиза знала, что Сьюзен по-прежнему смертельно ненавидит ее и всегда будет ненавидеть, но она не могла ничего доказать, поскольку Сьюзен вела себя безупречно, настолько, что папа даже начал намекать, что, возможно, она захочет работать у «Луизы Тауэрс», младшем подразделении основной фирмы, как он теперь это называл.

Мечта всей жизни! Если ее брат Чарльз готов пресмыкаться перед мадам Луизой и делать вид, что ему действительно нравится косметический бизнес, лично она, естественно, не намерена принимать участие в этом спектакле. Отец дал ей три месяца, чтобы устроиться в Нью-Йорке. Когда они вернутся после коротких каникул на юге Франции по случаю дня рождения, она договорилась встретиться с отцом в его офисе, и тогда она сообщит ему хорошую новость, что готова приступить к обучению в «Тауэрс фармасетикалз», возможно, в рекламном отделе или в отделе по маркетингу новых лекарственных препаратов.

Отец уже говорил ей, что требуется от пяти до десяти лет, чтобы выпустить на рынок новое лекарство, и что из нескольких тысяч тестируемых компонентов в среднем получается только три новых средства. К тому времени, когда воплотится в жизнь новое лекарство, она надеялась, что в ее жизни появится новый мужчина, и она сможет достойно «удалиться» от дел, заслужив место в совете директоров, причитающееся ей по праву как трудолюбивому, знающему члену семьи.

Когда подали гигантского краба, приготовленного с кориандром и сладким укропом, Сьюзен поймала на себе взгляд Дэвида Римера, сидевшего в конце стола. Он подмигнул. Ее настроение начало улучшаться. Возможно, после обеда они смогут пойти потанцевать. Если он ее не пригласит, она сама это сделает. Едва ли он откажет дочери босса.

На следующее утро Бенедикт проснулся с тяжелого похмелья. Наверное, это как-то связано с тем, что ему уже пятьдесят. Не открывая глаз, он потянулся к Луизе, но ее не было рядом с ним. Он осторожно приподнялся, неуверенно сел на край кровати и позвал:

— Лу, Лу, иди сюда. Ты нужна мне.

Из-под полуопущенных век он с удивлением увидел, что Луиза, вышедшая из ванной, была уже полностью одета.

— Сколько времени?

— Девять пятнадцать — девять двадцать.

— Куда ты, черт возьми, собралась в такую рань?