Стоунхендж

А в это время в самом крепости Звенько с двумя могучими воинами помогали Томасу с доспехами. Тяжелые, скромно украшенные, они были из хорошей стали и так искусно прилажены, что муравей не протиснется в щель, не то что острие копья.

— Не жаль? — спросил Томас. — Этим доспехам цены нет!

Звенько отмахнулся:

— Если одену я — засмеют!.. У нас обычаи другие. Мы бросаемся в бой с открытой грудью. А в бою приходит священная ярость, у нас прибывают силы. Закрыться такими доспехами... гм... у нас это расценят совсем иначе.

— Как добыл?

— Думаешь, первый раз рыцари пытаются покорить наши земли? Наши деды-прадеды рассказывают, что они через каждые пять-шесть лет повторяют походы. А им рассказывали их деды. Но тогда немцы были вооружены, правда, попроще... А самые первые шли с голой грудью, вроде нас. Но не получилось, вот и начали прятаться в железные панцири, как улитки... Этот рыцарь погиб вовсе по дурости. Завяз в болоте, тонул. Его спасли. Ну, доспехи и его боевой конь, как у вас принято, переходят к победителю.

Томас кивнул.

— Коня я видел. Похоже, он привычен к турнирным боям.

— Не знаю, но конь огромен, как гора. Вот его в самом деле жаль отдавать! Но уж очень хочется посмотреть, как крестоносец будет побит его же оружием на глазах всего войска! А если это окажется, как нам обещают, сам магистр их разбойничьего Ордена...

Яра привела в самом деле огромного жеребца, тяжелого, но с мускулистыми сухими ногами, мощной грудью и крутой шеей. Хищно раздутые ноздри выдавали крутой нрав, а в глазах угрожающе вспыхивали искорки.

— Мы с тобой подружимся, — сказал ему Томас. — Я обещаю повергнуть рыцаря, а ты можешь покусать его коня.

Конь посмотрел, фыркнул, но не презрительно, а словно бы сказал: я-то свою часть сделаю, а вот если и ты сумеешь, не покатишься, сбитый ударом копья, захватывая пригоршни грязи, то тогда и подружимся. Но не раньше.

Протрубили трубы, ворота крепости распахнулись. Среди крестоносного воинства, которые собрались так тесно, что доспехи трещали, как панцири раков в корзине, пронесся единый вздох изумления.

По спущенному подъемному мосту ехал великолепнейший рыцарь, таких даже в их войске было поискать. Огромный жеребец-зверь выступал надменно, словно сам был рыцарем, а в седле возвышался воин в великолепных рыцарских доспехах. В плюмаже шлема развевались яркие перья. В правой руке рыцарь держал длинное копье из ясеня, таким доблестный Ахилл поверг Гектора, а на локте левой висел треугольный рыцарский щит с необычным гербом: меч и лира на звездном поле.

Справа от себя Гваделуп услышал озабоченные голоса:

— Кто бы это мог быть?

— Неужели сам Звенько?

— Ежели и пруссы начинают одевать доспехи, тогда нам с ними не справиться...

— Это не пруссы, те левее, это лютичи!

— Какая разница, все одно русы, славяне.

— Только и надежды, что этот дикарь не знает, как управляться с копьем...

Рыцарь выехал на середину, отсалютовал копьем, затем, умело орудуя шпорами и поводьями, заставил коня попятиться, освобождая место для противника.

Со стен раздались одобрительные крики. Хуже того, Гваделуп услышал такие же возгласы в своем лагере. Нахмурившись, он взобрался в седло и уже там принял из рук оруженосца шлем.

Рыцарь лютичей ждал с поднятым забралом. У него были типично славянские голубые глаза, он был широк в плечах, как истый лютич, высокого роста, и Гваделуп ощутил слабость в коленях. Пруссы, лютичи, как и все полабские славяне, были известны как свирепые воители. С голой грудью, вооруженные только дубинами, бросаются на закованных в железо воинов Христовых, крушат их громадными дубинами. До сих пор, несмотря на столетний, если не больше, натиск всей Европы, они защищают свои земли. Но если они наденут доспехи, как вот этот, то как бы не пошли в ответный рейд по их землям!

Гваделуп надел шлем, опустил забрало и пустил коня вперед. Копье опустил, нацелив в шлем противника, затем, чтобы не промахнуться, приготовился ударить в щит, выбить дурака из седла, а на земле уже добить мечом.

Рыцарь лютичей медленно опустил забрало. Его конь, повинуясь неслышной команде, сорвался с места и понесся навстречу. Его бег был настолько стремителен, что он одолел две трети всего турнирного поля. Они сшиблись с таким лязгом, словно огромные наковальни ударились одна о другую, кони заржали, грязь взлетела из-под копыт.

Рыцарь лютичей пронесся дальше, на скаку отшвырнув обломок копья, а на месте удара барахтался в грязи опрокинутый конь, а магистр Ордена, вылетев из седла, как из пращи, не меньше десяти раз перевернулся в грязи, всякий раз захватывая полные пригоршни.

Над стенами крепости прозвенел радостный крик, а в рыцарском стане было гробовое молчание, если не считать чей-то невольный вскрик, то ли ужаса, то ли восхищения искусным ударом. Великий магистр лежал недвижимо лицом вниз. Оруженосцы и слуги бросились на помощь, а рыцарь лютичей, отсалютовав мечом крестоносцам, повернул коня и медленно поехал к раскрытым воротам.

В рыцарском стане началось волнение. Либо невежа лютич не знал, что бой еще не окончен, ведь когда копья сломаны — остаются еще мечи, либо он знал больше, чем они...

Оруженосцы перевернули неподвижное тело, о чем-то возбужденно поговорили между собой. К ужасу рыцарей, могучего Гваделупа подняли и понесли в лагерь. В грязи осталось красное пятно.

— Ранен? — вскрикнул один рыцарь во весь голос.

— Если и ранен, то смертельно, — ответили слуги.

Они опустили магистра на землю. Примчался лекарь, суетливо поднял разбитое страшным ударом забрало. Лицо магистра было смертельно бледным, изо рта текла кровь. Рыцари подавленно молчали. Магистра знали как победителя турниров, искуснейшего воина, а здесь он был выбит из седла в первой же схватке. Да как выбит!

Раздался звук рога. Рыцарь лютичей повернулся у моста, ему подали новое копье. Он бросал вызов следующему противнику!

Из ворот вывели крупного коня, покрытого белой попоной, предложили рыцарю пересесть. Судя по знакам, в лагере поняли, что он будет сражаться пока на этом, а когда тот устанет, пересядет на запасного.

Гутенап, старый и опытный воин, поседевший в битвах, сказал резко:

— Всем оставаться на местах! Кто примет вызов, будет отвечать передо мной!

Среди рыцарей раздались возмущенные возгласы: