Стоялов Максим Викторович
Шрифт:
Когда распалась Австро-Венгерская империя, его отпустили, пошел он домой, к родителям, ко мне, к своей дочери - твоей маме Вере. Но долго он не прошёл, попал в конницу Буденного, позже в Сибирь к Голикову. В двадцать четвертом году его демобилизовали, проездом заехал к моему сводному брату в Москву, где тот к этому времени стал известным художником - пейзажистом, рисовал ночные пейзажи, но был несчастным человеком. Брат передал для меня две картины.
Маленький Юра вспомнил, что он все время видел эти картины на стене их дома, куда их пересилила новая власть. Взгляд привораживала морозная ночь, одинокая луна, дом, стоящий на пригорке у леса и светящийся огонёк в глубине доме. Еще в сорок третьем году, когда в их доме на постое был Александр Покрышкин со своим ведомым
Дед Василий после демобилизации так и не мог найти себя. Его отец Дмитрий со своей супругой в восемнадцатом году были расстреляны ЧК и похоронены с другими односельчанами в общей могиле. Анастасию спасло то, что все знали, будто она была служанкой. В их большом доме, обосновались представители новой власти, позже отдел милиции. Там его чуть не повесили на чердаке, когда он со всей своей безрассудностью и горячностью захотел добиться к себе и своей семье уважения. Родилась Надежда, позже Любовь. Он, чтоб прокормить семью, начал расписывать избы. Это как-то давало кусок хлеба. И как всегда бывает, в один миг все рухнуло, от дифтерии умерла Надежда. Он резко постарел, жизнь для него превратилась во все серое и не нужное. Начал выпивать. Когда приходил выпившим домой, то все выпрыгивали в окна. Орал: "я, вам Романовская кровь, покажу, как меня не уважать", зол был на царя - батюшку, что отрекся он от трона, и огромная страна покатилась в тартарары. Возможно, что-то знал. Прошло время. Нашел себе работу летом на баштане, подальше от людей, от новой власти, умудрялся всегда быть навеселе.
Новое руководство никак не могло узнать, где он брал наливку, и кто приносил ему. Вокруг нас, на то время, сложилось какое-то безвоздушное пространство. Мы ничего не могли сделать, нам, во всем отказывали. Относились к нам грубо. Возвращаясь к воспоминаниям о деде, внучёк, позже я узнала его тайну. Он брал созревшие арбузы, срезал верхушку, ложкой разминал мякоть и накрывал снова. И все размещал на бахче. Через время они бродили и внутри превращались в бражку. Но как всегда, все в один миг прекратилось, повстречал он старцев от молокан. О чем они с ним разговаривали, что они с ним сделали, не знаю, но произошло чудо. Больше, он до конца своей жизни никогда не пил. Пошел расписывать церкви, рассказывал странные вещи, заговаривал болезни, но своей смерти не предугадал. Не подстелил соломки.
Когда началась коллективизация, по селу пошли большевики, забирали все, что можно забрать. Одному, приглянулся мой сундук из красного дерева с литыми ручками, в виде пасти львов сделанный и привезенный из Индии. Он был моим приданным. Когда служила у детей Государя, мне от моей матушки его презентовали перед поездкой семьи императора на отдых, где я должна была их сопровождать. Такого сундука, больше ни у кого не видала. С трудом отпросила у этого окаянного, не забирать память о матушке.
...В моих отношениях с семьей царя, произошло непонимание и охлаждение отношений. В день моего семнадцатилетия Император положил в один из европейских банков семнадцать миллионов золотом и об этом доложили его супруге Марии Федоровне. Был большой скандал, он должен был объясняться, почему служанке положил такие деньги, и с какой это стати. Ведь это в несколько раз больше той суммы, которая пошла на строительство Ливадийского дворца. С трудом этот скандал замяли. Позже мне стало известно, что я должна была жить во Франции со своей мамой Марией.
Будучи во дворце, часто видела того офицера, который привозил деньги за мое воспитание, это был его доверенный друг и адъютант. Но, проходя мимо, он не приветствовал меня и не показывал своего знакомства со мной. Поначалу меня это обижало. Сколько было выплакано по ночам, наверное, с целый Азов. Особенно мне было обидно за матушку. Я ведь чувствовала и знала, что это она, но никогда, за все время не заговорила со мной. Понимаю, она тогда вся была в театре, в поклонниках, проживала в своем дворце, подаренном князем Константином. Но меня, всегда поддерживал
Господь и мои братья и сестры по вере. Ведь ближе чем они у меня не было.Особенно мне нравилось быть с Анастасией - дочерью Николая Второго. Много нас объединяло. Во - первых меня звали Анастасия. Мы были одного роста, с глазами одинакового цвета, волосами, тонкими и длинными пальцами рук. У нас были одни взгляды, и мне нравились её чистые помыслы и нежность души. Росла она солнечным и чистым ребенком.
Но после скандала с деньгами, все прошло. Позже мне сообщили, что моя матушка родила брата. И мне долгое время было очень больно и одиноко. Молилась за нее, за её маленького сына и просила в молитвах, что бы она забрала меня к себе. В это время, мои названные братья и сестры познакомили меня с твоим дедом.
Когда уже носила под грудью твою маму, перед поездкой на юг, твой дед будто виделся с моей матерью. Но никогда мне об этом не сообщал. Просто догадалась по его поведению и некоторым словам. Когда через Нововасильевку на Крым отступала армия Деникина, у нас заночевал офицер. Узнал меня по Санкт-Петербургу, многих вспомнил, а та кто меня интересует - он сказал, уехала с сыном на Кавказ. Быстро отступала армия генерала.
Как-то, как всегда вывела нашу кормилицу козу на выпас за село. И в это время, налетели красные, столкнулись с Деникинцами. И началась страшная сечь. Рубили шашкой от плеча до седла. Всю жизнь она вспоминала эту страшную картину, как люди разваливались на две половины. Прижала я кормилицу к себе, и молилась и просила Господа, чтобы меня не зарубили и конями не затоптали. Много людей тогда полегло. Долго лежали они в степи. И снова Господь от меня беду отвел.
– Бабушка, а что случилось с дедом Василием?
– В тридцать втором, настал голод. Люди ели друг друга, чтоб не умереть. Дед тогда собрал всё золото, что я привезла из С-Петербурга, в качестве приданного, и поехал на Западную Украину, под Залещики, где воевал и попал в плен. Какими он шел тропами, как прошел границу не рассказывал. Но до того места, где спрятал пятьсот червонцев, так и не дошёл. Но, на золото обменял мешок пшеницы. И почти довез домой, но на железнодорожной станции в Мелитополе, милиция конфисковала мешок. Пришлось снова возвращаться назад, где умудрился достать мешок овса. Так по ночам, пешком он этот мешок нёс нам. Шёл, обходя города, села, подальше от людей. За всё время съел только несколько пригоршней овса. Все нам. Пришел вовремя. От голода, мы уже все распухли. Ещё день, два и мы бы умерли. Вспоминала о своих деньгах в Парижском банке. У меня миллионы, а я и мои дети с голоду пухнем. Овёс спас всех нас и наших родственников, тех, кто остался жив. До сих пор, уже внуки тех, кто выжил, вспоминают историю с овсом. Через некоторое время предложили Василию руководящую должность на одной из шахт в Донбассе.
Но вместо руководящей должности, он попал коногоном. Шахта была как тюрьма. Вокруг вооружённые красноармейцы, колючая проволока, собаки и каторжный труд. Им делали профилактические уколы от болезней, и после одного получил заражение крови и умер.
С ним в шахте, был знакомый из Астраханки, говорил, что дед не хотел умирать, плакал и просил отвезти его домой. Ему надо было обязательно мне, что-то сказать. Что с этим он не может умереть и я должна, наконец, узнать. А что, так и не сказал, умер на его руках. Чтобы привезти его и похоронить по-человечески, денег не было. Так и похоронили в общей могиле. Где эта шахта, в каком селении уже и не вспомню. Тяжелые были времена.
В тридцать пятом, твоя мама Вера, окончила школу, и окончила очень хорошо. У нее был редкий талант, как к языкам, так к литературе и искусству. А твоя тётка, и моя дочь - Люба получила божий дар к математике. Лучше её ученицы не было. Учителям с ней было нечего делать. Вера поехала в Днепропетровск, поступать в рабфак. Выбора большого не было, посоветовали подавать документы на бухгалтерский факультет. В тридцать шестом она познакомилась с твоим отцом Иваном, он на то время работал - электриком прокатного стана завода Пиотровского. В тридцать седьмом родился, ты. Я вместе с Иваном работала на заводе.