Стоящий у Солнца
Шрифт:
— Поехали, — распорядилась она, усаживаясь в кабину, которая оказалась просторной даже для троих.
Русинов старался сориентироваться по солнцу, однако вовремя спохватился и перестал вертеть головой: всякие его попытки сейчас узнать более положенного насторожили бы гоев. Он не видел их лиц, и повязка, кроме всего, существовала как гарантия остаться неузнанными, если придется встретиться где-то в другом месте и при других обстоятельствах. Он был изгоем — чужим для них, непросвещенным, темным, ибо «гой» с древнего арийского языка переводилось как «имеющий в себе свет»,
Удел беспутных изгоев — искать свет, и потому Русинов не отрицал предначертаний рока... Часа полтора машина качалась и прыгала на камнях по волоку, причем все время вниз, с горы, затем выехала на наезженную дорогу, кое-где покрытую бетонными плитами.
Русинов долго боролся с дремотой, однако через час его укачало. Проснулся он от громких голосов: водитель-провожатый с кем-то разговаривал из кабины. Рядом урчала еще одна машина.
— ...Объезжай справа, там сверток есть, — услышал он чей-то совет. — А на косом речка загремела, но ты пройдешь.
— Там лес-то возят? — спросил провожатый.
— Нынче не возили, молдаване уехали...
— А-а... Володьку Шишова видишь, нет?
— Давно не видел! Да, говорят, опять поддавать начал. Будто устроился бетонщиком в какую-то фирму. Деньги появились...
— Ну, понятно! Увидишь, привет передавай!
— Добро!.. А чего это у тебя мужик забинтованный сидит? Глаза выбил, что ли?
— Да нет, говорит, загноились... На свет больно смотреть!
— А, знаю! — откликнулся встречный. — У меня было, только забыл как называется... Крепким чаем мыть надо.
— Ему уже чем-то промыли в больнице... Слушай, а после молдаван там солярки не осталось в бочках?
— Ну! И бочки-то увезли! Сами собирались...
— Понятно!.. Ну, бывай здоров!
Обе машины взревели дизелями, и снова затрясло по проселку. Опять было странно слышать какой-то бытовой житейский разговор. Повязка на глазах как бы отключила его от существующего мира, и создавалось впечатление, что он, Русинов, посторонний в нем человек, подвешенный между небом и землей: не гой и не изгой...
Скоро провожатый свернул на лесовозную дорогу и потянул в гору, часто переключая передачи. Женщина все время молчала и тоже несколько раз начинала засыпать — голова ее стукалась о плечо Русинова. Похоже, ехали они целый день, потому что белый свет, проникающий через повязку, медленно стал сереть, когда машина остановилась. Водитель помог ему спуститься на землю.
— Возвращайся назад, — велела ему женщина. Провожатый тут же запустил двигатель, развернулся и уехал. Стало тихо и по-вечернему прохладно.
— Подожди здесь, — приказала она и куда-то ушла. Через несколько минут вернулась с мужчиной, который тут же дал в руки Русинову конец ремня.
— Иди смело, не бойся. Только поднимай выше ноги.
Они двинулись в гору, и снова без всякой дороги. Кругом чувствовался
лес, не тронутый вальщиками, но довольно редкий. Под ногами пружинил мох с редкими островками щебня. Новый провожатый на ходу подал Русинову фляжку с отвинченной пробкой, вода была ледяная и напоминала по вкусу березовый сок.Через час окончательно стемнело, а они все шли и шли на подъем. Наконец, перебравшись через развал камней, Русинов почувствовал, что начинается распадок — впереди чудилось пространство, даже показалось, где-то шумит речка. Провожатый усадил его на камень, а сам спустился ниже. Послышался шорох щебня под его ногами, тихо звякнул металл. Возле Русинова оказалась женщина, потянула ремень.
— Ступай за мной.
Он сделал несколько шагов и вдруг ощутил, что вступает в какой-то проем, — пространство сомкнулось над головой, а сзади снова раздался звон железа, глухой толчок воздуха по барабанным перепонкам, после чего наступила полная пещерная тишина.
— Иди спокойно, во весь рост, — предупредила женщина, и сквозь бинт забрезжил колеблющийся свет фонаря.
Камни с пути были убраны, однако неровности почвы то и дело заставляли спотыкаться либо проваливаться в какие-то ямы. Он ободрал козонки пальцев, ссадил себе голень, но почти не ощущал боли. В двух местах женщина велела ему встать на колени и двигаться на четвереньках. Лазы были настолько тесные, что в одном пришлось ползти метров двадцать. Примерно через час они остановились в зале, и Русинов услышал сначала гулкие шаги впереди, затем увидел пляшущий луч.
— Идем! — сказала женщина. — Осторожно, под ногами камни.
Теперь впереди было два луча: встретивший их неведомый человек даже не подал голоса. Русинов ступал наугад и потому несколько раз упал, прежде чем поступила команда стоять. Встретивший — судя по сильным рукам, мужчина разрезал бинт на голове.
— Снимай!
Русинов сорвал, сдернул тугую повязку и прищурился. Свет тусклого фонаря показался ослепительно-ярким. Луч выхватывал из темноты почти круглую дыру в полу возле камня.
— Лаз видишь? — спросил невидимый мужчина.
— Вижу.
— Садись и спускай ноги, — приказал он. — Там деревянный желоб. Внизу подождешь.
Он сел на край, опустил в дыру ноги и вначале ощутил бездну. Заломило в спинном мозгу... удерживаясь руками, спустился ниже — ноги нащупали опору. Желоб оказался узким и дощатым, как гроб. Это был так называемый шкуродер через несколько метров загорела кожа на спине и ягодицах. Русинов съехал вниз и попал ногами на что-то мягкое. Ощупал — сложенный во много раз кусок войлока...
В полной тишине время шло медленно, и возбужденная пещерой память о Кошгаре навевала тревожные, искрами проскакивающие мысли — стоит там, наверху, завалить глыбой лаз, и будет самая лучшая в мире тюрьма. Без фонаря в неизвестной пещере никогда не найти другого выхода... Однако в горловине лаза заметался луч, и скоро по шкуродеру съехал встретивший их мужчина. Лица не рассмотреть: за светом фонаря как за ширмой...
— Ступайте за мной, — скомандовал он. — Отдых — через каждые тридцать минут.