Стоящий у Солнца

Он отвел ее голову, посмотрел в лицо — Августа смотрела преданно и честно. «Савельев ведет двойную игру со мной! Хитрит, сволочь! Иначе откуда ей знать, где Мамонт?»

— Ну и где этот ненаглядный Мамонт? — шутя, спросил Иван Сергеевич.

— Скажи, что возьмешь меня с собой. Я тебе не буду мешать, издалека только посмотрю.

— Беру! Говори!

— Тише! — испугалась она. — Не кричи громко... Мамонт находится в Гадье.

— Его там нет. Он бежал из-под ареста...

— Бежал и вернулся, — зашептала она. — И теперь лежит в одном доме, у старушки.

— Почему лежит? — насторожился он.

— Потому что ему сейчас очень плохо, — с горечью произнесла Августа. — Он болен, угнетен и сильно страдает...

— Ты гадала на картах? — спросил Иван Сергеевич.

— Нет, я не умею гадать на картах...

Он приподнялся и навис над Августой, спросил жестковато:

— В таком случае скажи, откуда это известно?

Она обняла его за шею и неожиданно предложила:

— Давай лучше споем? «Миленький ты мой, возьми меня с собой. Там в краю далеком стану тебе женой»... Что же ты, Ваня? Твоя партия! Ну, давай вместе! «Милая моя, взял бы я тебя. Но там в краю далеком есть у меня жена!» Ну?

Иван Сергеевич уткнулся лицом в подушку и замер. Августа гладила его по подрастающим колючим волосам и молчала. «Спрашивать бесполезно, не скажет... А такое ощущение, что она выдала ему какую-то тайну, без всякой для себя выгоды... Зачем она это сделала? Из каких соображений? И откуда у нее такая точная информация?!»

Он перевернулся на спину, привлек Августу к себе и, приподняв за волосы ее голову, произнес:

— Все понял! Ты — ясновидящая. Ты — настоящий экстрасенс.

— О да! — засмеялась она. — Я все вижу. Вот же, во лбу есть третий глаз! Хочешь, скажу, о чем ты думал сейчас?

— Хочу!

Августа нарочито закатила глаза к потолку — будто бы считывала информацию в пространстве.

— Ты думал: «Зачем она мне сказала, где Мамонт? Кто ее попросил так сказать? Откуда она знает, где сейчас лежит Мамонт?» Правильно?

В общем-то догадаться было нетрудно, и он согласился.

— А вот тебе и ответ! — шепнула она и проворно вскочила с кровати, ловко сдернула с себя сорочку и повернулась к нему спиной. — Помоги!

Иван Сергеевич подцепил одним пальцем нехитрый замочек бюстгальтера. Августа сняла его и подала:

— Возьми!

Он машинально взял изящный кружевной бюстгальтер и неожиданно заметил в его середине вплетенную в узор бумажную полоску. Осторожно извлек ее, развернул и мгновенно узнал почерк Мамонта!

«В бешеном движении мы останавливаемся и вспоминаем, как цветут цветы, вспоминаем матерей и болеем душой, так что хочется лечь и ни о чем не думать», — прочитал Иван Сергеевич.

— Отвечаю, чтобы не спрашивал, — предупредительно сказала Августа. — Сегодня утром эту записку мне передал милиционер. Который в будке у ворот. А ему — другой милиционер. И все.

— Откуда Мамонту известно, что я здесь?

— Вот этого я не знаю, Ваня, — призналась она. — Записку я прочитала. Кто тебе еще напишет, кроме Мамонта?

— Но почему ты решила, что он — в Гадье?

— О, Ваня! — зашептала она. — Ты забыл, что я работаю в фирме, которая занимается поиском арийских сокровищ. Поэтому я знаю немного язык. Гадья бешеное движение!

Похоже, ее готовили специально для работы в этой фирме. Там, где обучают «постельной разведке», древнеарийский язык не преподают.

— Что бы я без тебя делал? — Он поцеловал ее руки.

— Ты признаешь, что я тебе помогаю? — удовлетворенно спросила Августа.

— Признаю.

— Я рада! Мне всегда хочется быть тебе полезной, — призналась она. — Угодить тебе, сделать приятное. А недавно я читала об уральских обрядах, и мне очень понравилось... Вот угадай, что?

— Не знаю... Наверное, свадебный обряд, — предположил Иван Сергеевич.

— О да! Но только одна деталь!

— Какая же?

— Когда жена снимает сапоги с мужа! — рассмеялась она. — А он кладет в них немного денег. Муж — господин и царь! Как хорошо быть женой царя!

Иван Сергеевич лежал, слушал и думал. Если сейчас она осуществляла разведочную операцию, если таким образом «разрабатывала» его, то была гениальной шпионкой и великолепной актрисой. Но все-таки очень хотелось, чтобы она была просто истосковавшейся по сильной мужской руке бабой... * * *

Перед вылетом специально экипировались, как обыкновенные отдыхающие в горах горожане, — полуспортивная, полупоходная одежда, легкие рюкзаки, две пустые трехлитровые банки с крышками: купить в деревне меду и молока. И приземлились не в Гадье, а в пяти километрах от нее, на месте старого, заброшенного хутора. До поселка шли пешком по зарастающей дороге и первым делом отыскали магазин, купили шесть булок хлеба, бутылку водки и шампанского, спросили у продавца, где можно добыть меду и молока, и тут же какая-то старушка растолковала, у кого есть корова, у кого — пасека. Потом они вышли из магазина, но Иван Сергеевич ту же вернулся и, склонившись к продавщице, шепотом спросил, где можно купить хороший букет цветов, мол, у жены — день рождения и будет приятно в тайге, как в городе, получить цветы.

— Ой, и не знаю, — смутилась продавщица. — У нас цветов не продают...

— Может, где украсть можно? — подмигнул он. — Забраться в огород?

Шутка ей не понравилась, оглядела подозрительно: возможно, туристы уже лазили по огородам...

— Понимаешь, жена молодая, ветер в голове... До зарезу бы букетик надо!

— Лучше спросить, — посоветовала продавщица. — Может, дадут... На том краю старуха живет одинокая. Помногу цветов садит. Только она слепая и неприветливая. Не знаю, даст, нет... Любовь Николаевна зовут.

На улице Иван Сергеевич подхватил Августу и повел в край, куда было указано. Дом и палисадник с цветами они отыскали не сразу, а спрашивать лишний раз не хотелось. Августа осталась у палисадника, а Иван Сергеевич вошел во дворик, поднялся на крыльцо и постучал в незапертую дверь. За стеклом показалась худощавая, с грубым лицом старуха.

— Любовь Николаевна? — спросил Иван Сергеевич. Она приоткрыла дверь, оценивающе посмотрела на гостя и неожиданно протянула руку, ощупала его лицо, стриженую голову.

— Заходи.

Не задавая лишних вопросов, он вошел в дом и остановился у порога.

— Хотел у вас цветов спросить, — помялся он. — У жены день рождения сегодня...

Вдруг боковая дверь распахнулась, и на пороге очутился измученный, поседевший человек с горящими глазами. Узнать Мамонта было трудно...

— Ваня, — сказал он. — Какие на хрен цветы тебе. Не валяй дурака. Это тот самый, Любовь Николаевна.

— Да вижу, что тот самый, — проронила она.

— Я тебе когда телеграмму посылал, Вань? — с болью и укором, совершенно чужим голосом спросил Мамонт. — А ты когда явился?.. Я вот теперь заболел.