Стоять до последнего

– Сначала мозгами раскинем, понимаешь? – Миклашевский говорил громко, напрягая голосовые связки, а звук все равно получался тихий. – А то немцы нас, как цыплят, пощелкают. Тут с умом надо! Мы же в тылу, понимаешь! И нас целая группа – три человека!

Александрин, скривив губы, покачал головой.

– Все, что осталось от лихой батареи…

Миклашевский встал, одернул грязную, порванную гимнастерку:

– Вот что!.. Старший по званию здесь я, значит, и командовать мне. Будем выходить к своим.

4

Дратуню показалось, что он вовсе и не спал, – только улегся, как его стали тормошить. Усталость последних недель – спать приходилось урывками в короткие часы между тревогами и вылетами, между подготовкой к полетам и яростными боями – давала о себе знать. Летчик с трудом открыл глаза, спросонья спрашивая:

– А? Что?.. Тревога?..

– Да, да! Просыпайся, милок. В дорогу тебе. В дорогу.

Голос женщины, запах сена, кудахтанье кур на насесте сразу вернули Дратуня к действительности.

– Идем в горницу, я щей наварила. Когда еще тебе придется горяченького хлебать, сам Бог не ведает, – говорила женщина. – И форму твою в порядок привела.

– Спасибо, – сказал летчик и запнулся, не зная, как назвать женщину, то ли «мамаша», то ли «молодка», но оба эти слова не подходили, а нужного не мог найти и потому закончил неопределенным обращением: – Спасибо за добрые ваши дела.

В избе находилась другая женщина, моложавая, лет тридцати, одетая по-городскому, светлые волосы, губы очерчены яркой помадой. Она сидела за столом и доверительно улыбнулась, когда Дратунь переступил порог. Рядом с ней примостился парнишка лет четырнадцати, лобастый и остроглазый.

– Мария Львовна, дачница, – назвала хозяйка женщину. – Каждый год к нам из Ленинграда на лето приезжает. А нынче вот и не покурортничала, немец все испортил.

– Понимаете, какая неприятная история получилась. Мы не успели вовремя собраться, все дороги были перерезаны! – Мария Львовна всплеснула руками. – И сообщения никакого! Почта не работает, телеграф не работает, телефон не работает… А я здесь застряла с сыном… Ужас!..

– Это ваш сын? – Дратунь кивнул на подростка.

– Извините, мой Вовочка только ходить научился…

– Меня звать Петькой… Петр то есть, – мальчишка встал, не сводя глаз с Василия. – Пробирался на фронт, да перестарался… За фронтом очутился. А тут какая война? Сидят все по домам и ждут, чем все окончится.

– Так, значит, ты из самого Ленинграда? – поинтересовался Дратунь.

– Ага! Мы на Крестовском живем, возле ПКиО, парка культуры и отдыха. Бывали там? У нас рядом зенитки стоят. Бьют так, что в ушах потом целый день звенит!

Хозяйка расставила на столе тарелки, нарезала хлеба, вынула из печи казанок и поставила на стол.

Василий хлебал наваристые щи и понимал, что дачница, эта интеллигентная особа со своим малолетним сыном, ему не попутчица. Пробираться с такими по тылам небезопасно. Парнишка – другое дело. Он и помощник в пути, и в разведку послать можно. И вслух сказал:

– Переходить линию фронта будем ночью. Нас могут обнаружить и обстрелять. Так что с маленьким ребенком такой поход весьма опасен. Без сына вы же не решитесь?

– Ни за что! – решительно ответила Мария Львовна. – Разве я смогу показаться моему Сереже на глаза без Вовочки?

– Тогда придется вам подождать, пока мы не начнем наступать.

– Дядя летчик, а меня возьмете? – выпалил Петька с мальчишеской непосредственностью.

– Только при одном условии.

– Каком? – Мальчишка подался вперед, чувствуя, что сбывается надежда.

– Повиноваться!

– Согласен! – Петька вскинул руку в пионерском приветствии. – Даю честное пионерское!

Парнишка Василию понравился.

«Родители небось розыск объявили, а он, шельмец, только о войне мечтает, – подумал Дратунь и тут же решил, что, будь он сейчас в таком мальчишеском возрасте, наверняка бы подался к фронту. – В его годы мы лишь завидовали тем, кто сражался на гражданской войне».

Хозяйка собрала в дорогу узелок с едой. Дачница сунула Василию листок из записной книжки с номером телефона.

– Окажите любезность, пожалуйста, как доберетесь до Ленинграда, позвоните по этому номеру, скажите мужу, что я вынуждена торчать здесь…

Летчика и паренька хозяйка вывела огородами к окраине села. Ночь стояла тихая и темная. По небу быстро двигались тучи, и желтый осколок луны слабо пробивался сквозь их толщу бледным светом. Не верилось, что невдалеке от этой мирной жизни бушует пламя войны и гибнут люди.

– Ты, сынок, сразу веди к деду Евтею, – напутствовала хозяйка Петра. – А тот всю округу знает, каждую тропинку исходил. Евтей лесами выведет, к самому Ленинграду выведет.

Глава двенадцатая

1

Миклашевский вел свою маленькую группу лесом, обходя железнодорожную станцию и крупный поселок Струги Красные. Он не сомневался, что на станции и в поселке хозяйничают немцы.

Поздно вечером подошли к железнодорожному полотну. Долго вслушивались и всматривались. Потом по команде Миклашевского броском вскочили на насыпь и, перебежав через двухпутное полотно, нырнули в ближайшие кусты. За спиной со стороны насыпи резанули автоматные очереди.

– Ложись!..

Трассирующие пули голубоватыми линиями прошли стороной. Гитлеровцы охраняли дорогу.

– Мину бы сюда, – мечтательно произнес Александрин. – Под рельсу заложить, а?

– У нас даже гранаты нету, – ответил Тагисбаев. – Одна злость.

– Злость тоже оружие, – сказал Миклашевский и поднялся. – Вроде тихо. Потопали дальше.

Шли быстро и бесшумно. Игорь вел по тропинкам, протоптанным грибниками, избегая открытых просек и вырубок. В лесной чаще он чувствовал себя увереннее. Густеющая темнота скрывала маленький отряд. В лесу было тихо и тепло. Пахло сосновой смолой, прелью и грибами. Грибной запах щекотал ноздри и разжигал аппетит. Александрин шагал за Миклашевским и мысленно видел тарелку густого супа с белыми грибами… Миклашевский вспоминал, как дома жена поджаривала на сковороде картошку с мелко нарезанными сыроежками, подосиновиками, подберезовиками…