Стою за правду и за армию

На следующий день Скобелев, в наказание за то, что во время завтрака я выпил не в меру и сказал что-то лишнее генералу Томиловскому, который за это пожаловался на меня Михаилу Дмитриевичу, приказал мне через своего начальника штаба, Генерального штаба капитана Сахарова – добродушного, милого человека – произвести рекогносцировку пространства к северу от расположения отряда: у Св. Георгия через деревню Богас-Шой до Черного моря у Акбунара и проверить демаркационную линию у Райской долины, которую занимали конно-гренадеры и лейб-драгуны. Получив предписание, планшет и прочие принадлежности, я в семь часов утра с двумя казаками двинулся в путь и приступил прямо к глазомерной съемке, составив предварительно масштаб времени. Около десяти часов я приехал в деревню Богас-Шой, где я должен был явиться к командиру конно-гренадерского полка графу Ламсдорфу [259] .

259

Граф Ламсдорф Константин Николаевич (1841–1900) в ходе Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. командовал Лейб-гвардии Конно-гренадерским полком. Последний чин – генерал-майор (1877).

«Он, кажется, очень хороший человек. Наверное, накормит завтраком…» – сообразил я, въезжая в деревню.

– Где живет командир полка? – обратился я к бравому и рослому солдату, шедшему мне навстречу со связкой сена.

– Граф? А вот их квартира, ваше благородие, – отвечал он, указывая на довольно хорошенький деревянный домик.

Я представился графу, объяснил ему свою миссию и показал предписание.

– А, очень рад, очень рад! – отвечал граф, пожимая мою руку. – Ну, вы успеете еще наработаться. Сначала пойдемте в столовую завтракать!

«Однако, я не ошибся: граф действительно премилый человек!» – подумал я и, поблагодарив графа за его приглашение, просил позволения сначала съездить посмотреть посты по Райской долине.

– Ну хорошо, я вас буду ждать к двенадцати часам.

Я со своими казаками направился по течению небольшой речки Манглов-Дере, которая протекает по так называемой Райской долине, и через час доехал до деревни Пиринджикиой, где находился наиболее важный конно-гренадерский пост. Осмотрев подробно красивые окрестности долины, проходящие здесь дороги и сделав кое-какие заметки на своем планшете, я около двенадцати часов дня возвратился в Богас-Шой.

– А, приехали! – встретил меня граф. – Как раз вовремя. Завтрак готов. Пойдемте в столовую!

Выйдя из дому и увидя своих казаков, я хотел распорядиться о них и лошадях, но любезный хозяин предупредил меня.

– Пожалуйста, не беспокойтесь! Я уже приказал: и они, и лошади будут сыты.

Мне оставалось только поблагодарить гостеприимного хозяина.

– Мы устроились кое-как, по-деревенски, – продолжал граф по дороге в табльдот [260] .– Всей полковой семьей собираемся к завтраку, обеду и ужину и время проводим довольно весело. Содержатель нашего табльдота из Константинополя, и все продукты мы получаем тоже оттуда.

260

Табльдот – общий стол.

Вскоре мы подошли к деревянному двухэтажному дому и поднялись наверх, в столовую. Здесь уже было много офицеров, которые все шумно поднялись при входе своего командира. Граф отрекомендовал меня своим офицерам, с некоторыми из которых я был уже знаком. Немедленно приступлено было к выпивке. Все уселись за столы, и завязалась шумная, оживленная беседа. Полковое офицерство видимо представляло из себя тесную, сплоченную семью. Отношения были самые искренние, дружеские, и никто не стеснялся присутствием начальника, который держал себя скорее как старший товарищ, нежели как командир. На улице играла полковая музыка, и под ее стройные звуки как-то приятнее пилось и елось.

– Граф, позвольте мне встать из-за стола и ехать дальше, – обратился я к командиру полка, когда завтрак был уже кончен, и все сидели, болтая, за стаканами прекрасного вина.

– Ах, сделайте одолжение, – отвечал он, – только вы извините меня: я распорядился, что вы пойдете дальше не на своей лошади и не со своими людьми. Конь ваш и казаки пусть отдохнут у нас, а вы поезжайте на прекрасной лошади капитана Ломичевского, который предлагает вам ее. С вами же отправятся наши солдаты, а также прапорщик Иваницкий, отлично знающий эту местность. Он вам подробно все объяснит. Надеюсь, вы не будете в претензии на меня за это! А пока приведут лошадей, выпейте-ка еще стаканчик! – продолжал граф.

Оставалось поблагодарить еще раз любезного и доброго хозяина. Вскоре привели мне лошадь, и я, распростившись с радушными хозяевами, в обществе прапорщика Иваницкого, молодого и веселого офицера, и в сопровождении двух конно-гренадер выехал из Богас-Шоя на север и осмотрел всю местность вплоть до самого Черного моря у Акбунара. Здесь, впереди деревни, помещался взвод конно-гренадер под командой прапорщика Демора, к которому в палатку мы без церемонии и заехали. Отдохнув, напившись чаю и закусив, мы через два часа пустились в обратный путь. Было уже совершенно темно, около одиннадцати часов вечера, когда мы прибыли в Богас-Шой, и я заехал прямо на квартиру графа.

– Они ушли в офицерский клуб и просили вас туда же, – сказал человек.

В клубе собрались все почти офицеры.

– А, приехали, милости просим! Ну, рассказывайте, что вы нашли на наших позициях? – встретил меня граф.

Мне подали ужин, появились свежие бутылки. Мало-помалу завязался общий разговор про Скобелева, про боевую его деятельность, про Зеленые горы, Шейновское дело и проч. Офицеры рассказывали мне про сражения, в которых участвовал их полк, про Гурко, про Филиппопольский бой и т. п. Был уже второй час ночи, когда граф встал из-за стола и распростился со всеми, взяв с меня слово, что на следующий день я явлюсь к завтраку. Я тоже хотел было отправиться на покой, но офицеры меня удержали.

– Нет, батенька, как хотите, а мы вас не пустим, – сказал капитан Ломичевский, на лошади которого я в этот день ездил. – Кавалеристу еще рано спать. Отправитесь к нам варить джонку.

Хотя я порядком устал, но отказываться от любезного приглашения было неудобно, тем более что сожители Ломичевского – полковник Кетхудов и Владимиров – тоже стали упрашивать меня. Мы вышли с несколькими офицерами из клуба и по темным улицам направились к квартире упомянутых офицеров, которая помещалась во втором этаже какого-то большого дома. В просторную комнату, куда мы вошли, два гренадера принесли вскоре большой ковер и разостлали его на полу посередине. На него поставили низенький болгарский столик с большой деревянной посудой.

– Господа, с диванов долой! Всем садиться на ковер вокруг этого жбана, – сказал вошедший Ломичевский, все время хлопотавший и возившийся с разными ящиками, – и извольте слушать мою команду: шашки вон! Кладите их сюда, на эту посудину!

Моя боевая казачья шашка, отведавшая уже не раз мусульманской крови, мирно побраталась с громадными стальными клинками конно-гренадер. На скрещенное таким образом оружие Ломичевский поставил голову сахару и затем начал поливать ее из бутылок всевозможными жидкостями. Лилось без разбора: и вино, и коньяк, и ром. Много уже бутылок стояло пустыми, а монстр-жбан все еще не был полон.

– Ну, довольно, – сказал, наконец, Ломичевский. – Теперь, господа, вооружитесь стаканами и тушите огни!

Мы очутились вдруг в совершенной темноте. Но вот кто-то чиркнул спичку и поднес ее к краю посуды. Комната мгновенно осветилась чудным голубоватым огнем и озарила нашу живописную группу, расположившуюся вокруг этого спиртового костра.

– Черт возьми! Мы точно огнепоклонники при совершении таинства! – заметил кто-то при общем смехе.

– Ну-с, пора и на водопой… Черпайте, господа, ваши ведра – джонка готова…