Страх высоты

Комиссар учитывал, конечно, перемену в настроениях и понимал, что теперь ни его, ни Мазина никто не упрекнет. В конце концов, следствие было проведено основательно, и вел его очень опытный работник.

– Ты, кстати, в этом году в отпуске не был?

Мазин удивился неожиданному вопросу:

– Не был.

– Зря. Сейчас, конечно, время не лучшее, но отдых - он всегда отдых. Без него нельзя.

– А преступник?

– Какой преступник?

– Да тот, что ничего не знает и свое дело делает. Или он тоже в отпуск собрался?

Комиссар улыбнулся:

– Преступник - он двужильный. Без выходных работает. Так что тебе его не пересидеть. Я так думаю, по секрету: нас с тобой уже не будет, а сменщикам нашим работка найдется.

– И добавил серьезно.
– Хвостов у тебя сейчас, кажется, нет?

– Антон Тихомиров.

Комиссар вышел из-за стола и положил короткую руку на плечо Мазина:

– Тихомирова, Игорь Николаевич, закрывай. В дебри мы с ним забрались.

Это было приказание, и Мазин не мог назвать его необоснованным. Однако счел нужным подчеркнуть, что подчиняется дисциплине:

– Слушаюсь.

– То-то.

Комиссар вздохнул облегченно. Видно, он убеждал не только Мазина, но и самого себя. Но так или иначе с неприятным вопросом было покончено:

– Так когда отдыхать пойдешь?

Мазин посмотрел в окно. По крыше стучал осенний дождь. "Не мед, конечно, но раз уж проморгал лето..."

– Чем раньше, тем лучше. До июля все равно далеко.

– Медицина считает, что зимний отдых более полезен.

– Зиму еще подождать надо.

Комиссар перехватил его взгляд:

– Осенью тоже не каждый день льет. И, вообще, вы, молодые, не цените жизнь как следует. Июль вам подавай или август, а остальное никуда не годится. С годами понимаешь, что каждый день хорош по-своему, но пока поймешь, мало их остается, дней этих.

Мазин знал слабость начальника. Всех моложе пятидесяти он считал молодыми. Впрочем, может быть, это и логично. Считает же сам Мазин молодыми тридцатилетних...

– Июль я как раз и пропустил. Ладно, давайте ноябрь.

Так неожиданно закончился этот разговор. И Мазин не знал даже радоваться такому повороту событий или огорчаться. Только инстинкт подсказывал ему, что в деле Тихомирова не поставлена еще последняя точка. А может быть, и инстинкта никакого нет, а устал просто - отсюда и беспокойство, сомнения в себе? Тогда отпуск в самом деле очень кстати.

Он вернулся в свой кабинет и задумался. Записная книжка Тихомирова оттягивала карман. Игорь Николаевич достал ее и открыл наугад.

"И все-таки человек - это машина с ограниченными возможностями, хотя мы и не знаем пределов этих возможностей".

"Если бы он мог еще писать, то прибавил бы: "Человек - это машина, которую нельзя бросать с шестого этажа", - подумал Мазин с мрачноватым юмором.
– Но высокоорганизованная машина может выброситься и сама. Или не может? Ладно! Точка!"

Он выдвинул ящик и взял лист бумаги. Написал крупно: "Постановление", потом обычную шапку с обозначением места, именами и датами. Помедлил минуту, подбирая нужную формулировку, кратко изложил суть дела.

"Принимая во внимание вышеизложенное... смерть Тихомирова А. Д. наступила в результате несчастного случая". Нахмурился, выводя казенные слова "выпадение из окна", и закончил быстро, привычной фразой: "Дело прекратить за отсутствием состава преступления".

Потом размашисто написал заявление об отпуске, свернул обе бумаги трубочкой и пошел к комиссару. По коридору дежурный нес почту.

– Мне есть что-нибудь?

– Письмо, кажется.

– Оставьте на столе, пожалуйста!

Через пять минут комиссар поставил в углу заявления резолюцию. Мазин передал его машинистке, чтобы та напечатала приказ, и вернулся в кабинет.

На столе лежали газеты и письмо в дешевом синем конверте без картинки. Такие конверты напоминали военные годы. Но тогда это была почти роскошь, обычным считался треугольничек. На конверте полупечатными буквами были выведены адрес и фамилия. Обратного адреса не было. Мазин посмотрел почтовый штемпель. Письмо оказалось местным. Он взял ножницы и отрезал край конверта. В нем была записка:

"Антон! Нам необходимо встретиться. Речь идет не обо мне. Приду сегодня обязательно, как бы поздно ты ни вернулся. И."

Внизу стояла дата - 23 августа. Это был день смерти Тихомирова. Мазин внимательно осмотрел листок, но не нашел в нем больше ни слова. И вообще ничего больше в конверте на было. Он положил записку и попросил по внутреннему телефону приемную комиссара:

– Леночка?

– Да, я, - ответила машинистка.

– Вы уже напечатали приказ о моем отпуске?

– Напечатала, сейчас дам на подпись и отнесу в бухгалтерию. А что?

Мазин помедлил с ответом:

– Нет, ничего. Давайте на подпись.

Он положил трубку и усмехнулся. Ему пришло в голову нечто забавное.

На другой день Мазин лежал дома на диване и читал в журнале роман английского писателя. События в романе происходили на тропическом острове, правитель которого мог показаться фигурой опереточной, если б не проливал столько крови. А среди тех, кого убили, был иностранец с непримечательной фамилией Джонс и темным прошлым. Одни считали его ловким проходимцем, другие - героем, многим он нравился, а был просто слабым человеком, мечтавшим о том, чего сделать не мог.

Джонс, собственно, не занимал центрального места в романе, но почему-то именно он привлек внимание Мазина, может быть, потому что Мазин не раз встречал людей, казавшихся совсем не такими, какими были на самом деле. Но вообще-то ему было не до чтения. Он пытался восстановить факты, связанные с делом Тихомирова.

Первая запись в блокноте Мазина появилась, когда профессор Рождественский пытался объяснить ему важность темы, над которой работал Тихомиров. Профессор был таким, каким представляют ученых по книжкам и кинофильмам. Бородка. Благородная седина и немного грассирующий говор. И, конечно же, вежливость и предупредительность.

– Собственно, идеи работы Тихомирова не новы, уважаемый Игорь Николаевич.
– Он сразу запомнил, как зовут Мазина, и этим, пожалуй, отличился от своего рассеянного кинематографического стереотипа. Принадлежат они нашей отечественной науке, но, увы, вы понимаете, - он погрустнел, - та туча, так сказать, что прошла над генетикой, она не оставила без последствий... Поэтому так радостен каждый бросок на новые рубежи. И так огорчительно то, что произошло. Антон Дмитриевич мог несомненно вырасти в серьезного ученого.