Страна Незаходящего Солнца. Том I
Шрифт:
— Поверьте, товарищ генерал-майор, у меня и у экипажей тоже много вопросов.
— Я… Я не знаю, что сказать. Я буду на Гавайских островах завтра утром. Проведите в этом проливе усиленную разведку и аэрофотосъемку, может оказаться, что это какая-то сраная одноразовая импровизация.
Лемэй бросил трубку.
Он попытался держать себя в руках, но через пару секунд переломал надвое карандаш в руках и кинул его в другой угол комнаты. Сейчас он был один в своем кабинете, и мог позволить себе любые непотребства — он высказал столько расистских терминов по отношению к японской нации, что мог сравниться с отъявленным генералом Паттоном, способным рассказывать антисемитские лозунги и теории в перерывах между войной с нацистами в Европе. Его можно было понять — даже если просто
«Вот бы и остальные генералы сели в лужу на этом противостоянии, чтобы не могли смеяться надо мной» - на секунду пронеслось в голове генерал-майора ВВС США.
А хвостовой стрелок B-29 Superfortress тем временем почти спустился на парашюте. Ничем хорошим место, куда его забросил ветер, не отдавало — это была одна из тех дорог, которые штурманы использовали для определения географического ориентира. До земли оставалась буквально пара десятков метров. Стрелок резко поднял ноги вперед и вверх, что несколько поменяло его слишком прямую траекторию падения и позволило опуститься на землю более мягко, но при попытке затормозить ногами тот упал на спину в собственные стропы. Страх быть схваченным был слишком велик. В панике он даже не стал искать нож и какой-то нечеловеческой силой порвал парашют руками, после чего кинулся в лес через канаву. Он рванул даже не смотря на местность. И зря.
Через две минуты бега он вылетел на какие-то странные, даже жидкие кусты на поляне и попытался прорваться через них не сбавляя скорости. Стрелок упал, а за ним с грохотом свалилась какая-то железная труба на сошках. Сразу послышались японские крики, кто-то передернул затвор, кто-то побежал к солдату.
Других вариантов не оставалось. Он медленно поднялся на колени и поднял руки. Он только что попал в японский плен. Говорили, что это хуже, чем концлагеря у нацистов, и что узкоглазые чуть ли не намеренно побивают все рекорды по кровожадности и отвратительности своих действий с военнопленными, нонкомбатантами, мирным населением оккупированных территорий. Ему не хотелось проверять, правда это или нет, но выбора не оставалось. Мыслями он уже проходил свой «Батаанский марш смерти», только где-то в другом месте.
Его окружили. Это были далеко не лучшие солдаты Императорской Армии — одетые в затасканную униформу, со старыми «Арисаками» они явно были даже третьей, а не второй линией, и даже в темноте походили скорее на резервистов, но такой шаг был оправдан — не имело никакого стратегического значения выдавать лучшее, что способна создать почти уничтоженная военная промышленность страны, подразделениям пехоты и артиллерийским расчетам на внутреннем берегу Кюсю. И все таки, что помешало ему продолжать побег?
Стрелок медленно развернулся и увидел лежащую на боку конструкцию — это было несколько сваренных рельс на сошках, от начала до конца длинною 5-6 метров. Что-то такое делали русские, они называли это “Katyusha rocket launcher”.Только там единиц такого вооружения на одной машине было куда больше за счет их куда меньшего размера. Кажется, стрелок все понял. Большие зенитные ракеты, запускаемые, по сути, вручную с импровизированной «взлетной полосы» для задавания вектора полета. Действительно. Это работало по принципу артиллерии — направить конструкцию (пользуясь динамичностью деталей) примерно на цель, зажечь и убегать, пока не прогорел фитиль и какое-нибудь едкое химическое топливо не сожгло тебе голову. Придумывать, почему его страна не создала такие вещи, а Империя смогла, он уже не стал — он находился на другой стороне противостояния авиации и ПВО, а поскольку зависела от
него лишь защита хвоста бомбардировщика от истребителей, гением в области разработки ракет и зенитных средств он точно не являлся.Японцы завязали его глаза, связали руки и под дулом винтовки куда-то повели. В пятиста метрах от этого поля, в скате холма находилась землянка-бункер, в которой сидел японский полковник. У него были куда более радостные вести для своего начальства, нежели у американского коллеги с Иводзимы.
—Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант! Это полковник Такехара. По поводу ПВО пролива Симоносеки.
—Слушаю, полковник.
—Докладываю, что вражеский налёт остановлен! Уничтожено до тридцати «суперкрепостей», остальные звенья развернулись, никаких бомбардировок и минирований врагом произведено не было!
—Это результат применения новых зенитных ракет?
—Так точно. Только они смогли при попадании повредить бомбардировщик достаточно сильно, чтобы вывести его из строя. Я глубоко убежден, что нужно наращивать производство «Фунрю-4». Я отвечаю за свои слова, товарищ генерал-лейтенант.
—Принято. Каковы наши потери?
—Отсутствуют.
—Понял. Свободен. Продолжай командовать на месте.
Генерал-полковник отложил телефон. Он невольно улыбнулся. Все, что донес зенитчик, означало, что сегодня ему не придется опять докладывать выше далеко не самую радостную информацию о очередной успешной бомбардировке. Напротив, это было, пожалуй, первое радостное известие с момента удачной атаки на Перл-Харбор. Он снова взял телефон.
—Коисо на связи.
—Здравия желаю, премьер-министр. Это генерал-лейтенант Хокуто. Появились новости с участка, воздушную оборону которого вы взяли под личную ответственность.
—Что там? Хокуто, не томи, мне нужно знать это сразу.
—Полчаса назад начался воздушный рейд противника на пролив. Они отправили почти сотню бомбардировщиков, как всегда «Суперфортресс», вошли в зону действия наших ПВО…
—Господи, Хокуто, может ты уже скажешь то что надо?!
—В общем, товарищ премьер-министр, налет полностью отбит! Поздравляю вас, Коисо-сан. Враг понес серьезные потери, у нас потерь нет вообще.
—Да? Действительно?? Эти ракеты все-таки эффективны?
—Так точно. Мне отчитались о примерно тридцати подбитых бомбардировщиках. Еще неизвестно, сколько упадет в море от полученных повреждений.
—Господи, от таких рапортов я готов простить тебе отвратительную привычку лить воду прежде чем сказать по делу! Скажи, бомбардировщики сбили только эти новые ракеты или какое-то старое оружие тоже оказалось эффективно?
—Они не успели использовать ничего, кроме мелкокалиберных автопушек. Враг очень быстро бросился бежать. Все сбитые «суперфортрессы» на счету ракет.
—Слушай, да этому Каваками теперь хоть орден давай, и перед Канеширо за прошлое извиниться бы…
—Да, вам бы не помешало извиниться перед генералом.
—А ты?
—А что я? Кто не верил, тот пусть и извиняется, реакционеры сухопутные. Я-то до декабря прошлого года на флоте был, он мне боевой товарищ был.
—Так, генерал-лейтенант Хокуто, отставить. Соблюдайте дисциплину когда разговариваете с вышестоящим по званию.
—Виноват, товарищ премьер-министр.
Коисо положил телефон.
Но, кажется, офицеры не обижались друг на друга. Закончив сеанс связи, они одновременно рассмеялись, хотя и находились в нескольких сотнях километров друг от друга. Даже такой глубокий межвойсковой конфликт, как тот, который переживала Япония вот уже больше пятнадцати лет, не мог стать преградой к искренней радости за победу своей страны в дни, когда поражение и коллапс государства постепенно переходили из разряда очень вероятных исходов в вопрос времени.
27 марта 1945 года рисковал стать днем очередного коренного перелома в войне, подобному Сталинградской битве и Курской дуге, а на данном ТВД — Мидуэйскому сражению. Теперь «Великая Восточноазиатская Война» могла опять пойти согласно инициативе японцев и привести Империю к победе, но не была ли такая большая радость одной победе преждевременной? Удастся ли закрепить успех и насовсем прекратить вражеские бомбардировки родных островов? Впрочем, это можно будет узнать лишь после других сражений, и сомневаться в успехе было бы столь же необдуманным решением.