Страна Незаходящего Солнца. Том I

Тем не менее, можно ли было назвать положение Японии критичным?

На фоне того же Рейха — абсолютно нет.

Изоляция и постепенный коллапс, развал промышленности, ковровые бомбардировки, потеря территорий… Но тем не менее, мобилизационный резерв, в крайних своих формах достигающий 40-50 млн человек, безоговорочная верность решению продолжать сопротивление и недавно начавшаяся, пока что не сильно заметная, помощь доктрины Канеширо. С последним, конечно, скорее повезло — ее введение в действие было не запланированным действием, а скорее стечением обстоятельств, среди которых нежизнеспособность старой доктрины и внезапное одобрение от Императора, которого вовсе никто не ждал. В глазах своих врагов Япония была колоссом на глиняных ногах, но никто не мог понять, где же ее ноги — казалось, что победить врага можно только при успешном исходе операции «Даунфол», запланированной на осень 1945, в которой, по расчетам, погибнет в десять раз больше американских солдат, чем за прошлые четыре года войны — более миллиона человек останутся лежать в земле Кюсю, Хонсю, Сикоку и Хоккайдо. Иллюзий о быстром и спокойном взятии островов тоже не было, поскольку опыт атак на Сайпане заставил американцев осознать, что при вторжении на японские территории, тамошние гражданские или участвуют в бою, используя в качестве оружия все, что смогут найти, либо убивают себя, лишь бы избежать позора и не сотрудничать с оккупантом. Оккупированная Япония без приказа о капитуляции от самого Императора рисковала стать такой же партизанской клоакой, каким стал для японцев Китай.

Агонизирующая Империя была такой же опасной, как загнанный зверь. Провал «Starvation» в глазах англоамериканского генштаба был доказательством, что он еще может кусаться, хотя истинной причиной было скорее чудо и второе дыхание страны, пришедшее из будущего чтобы изменить прошлое.

Сейчас этим чудом делался еще один шаг к победе от грани поражения.

Глава IV

Близь города Кисарадзу, что в префектуре Тиба региона Канто был расположен один из многочисленных военных аэродромов милитаристской Японии. От многих других его отличали две вещи — он все еще не был уничтожен, хотя на дворе уже было 4 мая 1945 года, а так же здесь проводились не совсем обычные работы. Эта авиабаза была тем самым, скрытым от всевидящего ока вражеской авиации, местом, где проводились испытания новой, пока что секретной техники. Конкретной специализацией этой базы была новая для страны реактивная авиация и в целом проекты, с самого своего основания не соответствующие общепринятой доктрине конструирования авиации, но признанные потенциально полезными.

Одним из немногих таких проектов стал недавно появившийся новый автожир, который, как оказалось, сконструирован еще несколько лет назад, и даже существовало его частично готовое воплощение в металле, позже забытое и убранное на склады после провала продвижения доктрины Канеширо. Сейчас она, внезапно, вновь стала крайне актуальна и была признана правительством, потому полуготовый аппарат а так же собранный с нуля и второй образец,завершили согласно пыльным чертежам, в которые на ходу были внесены некоторые экстренные изменения, объяснять которые генерал не стал, пользуясь тем, что отныне многие вещи объяснять ему стало не обязательно — косвенное замечание императора на заседании Высшего Военного Совета заставило нынешнее военное руководство относиться к опальному престарелому военачальнику куда более уважительно. В этот раз пререканий было еще меньше — пусть мало кто до конца понял, зачем Канеширо так яро доказывал, что от этой штуки, по сути, зависит доктринальное превосходство на годы вперед, тот факт, что аппарат был и так почти готов, и оставалось лишь доделать некоторые детали и заменить ряд старых, заставил всех начальников и заместителей по снабжению и ресурсам метрополии выдохнуть. Их черед вновь тревожиться пришел вместе с почти сразу добавленным заказом на второй аппарат, но здесь им уже не оставалось ничего делать, кроме как одобрить запрос на материалы как и в первый раз.

Здесь следует подробнее остановиться на самих автожирах в Японии. По крайней мере, они здесь были. В мае 1941 года первый полет совершил разведывательный и корректировочный автожир Kayaba Ka-1. Он даже не был, собственно говоря, японской разработкой — его создание началось в 1939 году, когда в Японию прибыл первый и единственный для нее американский автожир Kellet KD-1A, который и то позже умудрились потерять в аварии. Тем не менее, обломки получила фирма «Каяба» с заданием разработать аналог этого винтового самолета, но подходящего для военного использования. Именно так завод в Сендай по итогу выпустил первый Ka-1,признанный относительно успешным и отправленный в артиллерийские подразделения в качестве воздушного корректировщика огня. Началось серийное производство, но из-за специфичности применения этой штуки, много их и не требовалось — всего за 4 года было произведено чуть меньше ста опытных экземпляров, чуть ли не половина из которых даже не была собрана до конца и могла стоять без двигателей на дальних аэродромах. Сейчас, с января 1945 года, их стали применять для патрулирования с аэродрома острова Ики в префектуре Нагасаки до базы обслуживания на Ганносу в префектуре Фукуока. Здесь они нужны были с целью регулярной проверки части Цусимского пролива на предмет наличия американских подлодок и своевременного их уничтожения. Надо сказать, что даже если летчикам таких аппаратов удавалось обнаружить подлодку, более рациональным решением было передать информацию об этом кому-то еще, нежели пытаться уничтожить их с автожира — в его полезную нагрузку полагалось две 60-кг морские мины, которые буквально приходилось выбрасывать из кабины руками, что правильно сделать по цели было практически невозможно, а учитывая, что кабину пилота постоянно сильно трясло, и вовсе бессмысленно. За четыре года боевого применения, активное участие в Филиппинской кампании 1944 года в качестве самолетов связи, три месяца патрульно-разведывательных мероприятий возле родных островов, так и не случилось ни одного прецедента, когда пилоту Ka-1 удавалось бы потопить или хотя бы повредить вражескую подлодку единственным штатным средством.

Но это была прошлая эпоха. Стоявший сейчас на аэродроме аппарат сильно отличался от Ka-1, похожего скорее на самолет с винтом. Форма нынешнего летательного аппарата вообще не соответствовала самолетной, крыльев он так же не имел — значит, должно быть, вообще не мог лететь. Но тогда зачем он был построен? По крайней мере, в пояснительной записке к чертежам генерал Канеширо сообщал, что лететь эта вещь должна вертикально и в стороны, способна опускаться и подниматься вообще без взлетно-посадочной полосы, поскольку для взлета и посадки не требовалось нисколько метров пути. Способен он был и зависать в воздухе на долгое время, и развивать довольно большую скорость, и даже снаряжаться зенитными же ракетами, чтобы сбивать самолеты прямо в небе. В документе даже упоминалось, что это не следует называть «автожиром», и что для обозначения этого класса техники следует использовать сочетание “??” — объект, движимый винтом, то бишь вертолет.

«Вертолет» не имел нормальных аналогов в других странах. Он был на порядок лучше любого автожира и, возможно, превосходил поршневую и реактивную авиацию. Это предстояло выяснить. Сейчас некоторый опыт управления «вертолетом» имели два пилота — из авиации Императорского Флота.

Первым был старший лейтенант Мичиру Нишигаки. Это был довольно опытный летчик, пилотирующий истребитель в боевых условиях с 1937 года, и имеющий довольно много часов налета, но имевший так же несколько серьезных личностных и не только недостатков — во первых, он был подготовлен по типичной для стран, сражающихся в воздухе над водным пространством, программе. То есть, весь упор, даже излишне много, делался только на ведение летчиком боевых действий, в абсолютный ущерб изучению хотя бы основ механики и ремонта собственной техники. Всем этим либо должны заниматься механики на авианосцах и аэродромах, либо самолет падает в воду и вытаскивать его уже оттуда никто не будет — словом, ему никогда и не было нужно знать строение своих же самолетов. Но в случаи с асом Нишигаки это приобрело какой-то сюрреалистичный размах. Уроженец довольно глухих мест, конкретно префектуры Аомори на самом севере Хонсю, он вообще не понимал принципа работы самолета. Более того, он даже не верил, что железный объект способен летать. Логика его была столь же железной — как может находиться в воздухе многотонный предмет, и к тому же двигаться по столь нелогичным и произвольным траекториям? То, что он сам совершил сотни боевых вылетов на этом многотонном предмете, он объяснял довольно легко — это была помощь «они», демонов из японской мифологии. Мичиру Нишигаки искренне считал, что использовать самолет ему помогает злой дух, который стал добр к нему из-за его личной доблести и помощи умерших предков. Среди примеров такой «доблести», которая склонила на его сторону целого демона, летчик называл довольно разные вещи, такие, как драка с куда более физически сильным односельчанином в 15-летнем возрасте и отвергнутый рапорт о зачислении в подразделения «специальной атаки», то есть камикадзе, в январе 1945 года. Внешним показателем его отваги была левая половина лица, по сути, являющаяся протяженным до шеи шрамом через глаз и щеку. Его поврежденный левый глаз был полностью слеп и застыл, смотря вниз. Со стороны это выглядело, как будто летчик постоянно неподвижно осматривал белым зрачком свой идущий далее неровный шрам. Это был довольно большой нормотрофический рубец, сходящий направо и почти доходящий до рта летчика, но обрывающийся на краю губ. То, что потерявшего глаз пилота не уволили из ВВС, означало, что этот дремучий деревенский дурак, нарушающий законы физики с демоном, вне зависимости от своих взглядов, оставался очень результативным в небе — к слову, такими же повреждениями обладал один из лучших асов Империи, лейтенант Сабуро Сакаи. Но биография Нишигаки, наверное, местами даже превосходила его достижения (а этот человек первым сбил бомбардировщик на Тихоокеанском ТВД уже 10 декабря 1941!) - он участвовал в легендарном налете на Перл-Харбор в составе авиагруппы лейтенанта Масадзи Суганами, расквартированной на авианосце «Сорю», на А6М2. Участвовал он и в генеральном сражении всего ТВД — в битве у атолла Мидуэй. Именно там он получил этот злополучный шрам и потерял глаз — разорвавшийся вплотную к лобовому стеклу его «Зеро» (сами японцы, кстати, называли его «Рэйсэн») снаряд американской зенитки разбил стекло и его осколки, по сути, снесли летчику половину лица, а следующие снаряды попали в винт и уничтожили двигатель. Сам Нишигаки выжил лишь чудом, из-за чего еще сильнее поверил в свою идею с они, поднимающим самолет за него. После этого он выбыл из авиации до конца 1943 года, все это время он залечивал раны в госпитале и привыкал жить в двухмерном пространстве — отсутствие второго глаза не позволяло видеть его полноценно.Впрочем, в связи с сильным личным желанием, потерей опытных пилотов и выздоровлением, в ноябре 1943 ему удалось вернуться в боевую авиацию, в которой он провел весь 1944-ый год, а так же начал там свой 1945, но старые ранения и стратегическая ситуация не дали ему задержаться на этом месте. Нишигаки уже хуже выдерживал перегрузки и долгие перелеты, зрение последнего глаза стало хуже, в полной мере проявились последствия контузии — от обычного писка в ушах до изменений психики, вызванных повреждением мозга. Хотя обскурантность его взглядов на воздухоплавание не была секретом, но когда он подробно описал вид и повадки помогающего ему демона в феврале 1945, командование серьезно задумалось и отчасти выполнило его просьбу прошлого месяца — зачислив не в камикадзе, но в экспериментальную авиацию, риск погибнуть на которой был лишь немногим меньше.

Его напарником и командиром был капитан Шуичи Фукуда. Он имел куда более скромную биографию, но лишь немногим меньше часов налета. Он тоже был ветераном истребительной авиации, и воевал с 1937 года. Участником Перл-Харбора и Мидуэя он не был, шрама через пол-лица так же не имел, и, видимо, по крутости сильно уступал Нишигаки. Так или иначе, его достоинства превосходили недостатки — он знал принцип работы двигателя внутреннего сгорания и полета самолета, и, что самое главное, не имел ни контузии, ни органического повреждения головного мозга. По сути, это был гарант, что поехавший Нишигаки будет хотя-бы примерно следовать курсу операций и приказам, а не придумает свои действия на ходу и не получит подсказок от демона. Вроде бы, приказам он все еще подчинялся беспрекословно, да и его ментальные проблемы не были всепоглощающими — он даже почти не представлял опасности, являясь скорее обычным странным чудаком, но знавших его людей не очень успокаивал тот факт, что этот чудак проводит много времени в кабине истребителя, в которой способен быстро добраться до любой точки Империи и атаковать какой угодно объект на земле и в море. Именно во избежание связанных с этим эксцессов, над ним постоянно нависал непосредственный начальник Фукуда. Он, кстати, был уроженцем Хиросимы, довольно крупного города с населением примерно 400 тысяч человек. Менталитетом своим он был типичным «моряком» в понимании враждующих родов войск, что и было причиной его нахождения в составе морской авиации, в то время как его подчиненный попал в нее скорее случайно, вопреки армии.

Сейчас эти двое стояли перед новым «вертолетом». Как уже было упомянуто, они имели небольшой опыт управления этой вещью, и сейчас им предстояло испытать его вооружение — зенитная автопушка и ракеты земля-воздух (теперь уже воздух-воздух). Цели находились в нескольких километрах от аэродрома — на берегу озера, а одна как раз в самом озере. Они были доставлены туда со всего Хонсю и являли из себя такой хлам, который не жалко было потерять стране даже на грани коллапса всех систем и армий.

Летчики заняли места в кабинах своих образцов. Началось.

Мичиру Нишигаки осмотрел приборную панель. Слишком сложная, он так и не понял, для чего нужны некоторые кнопки — более того, некоторые из них убрали в процессе доработки проекта. Тогда зачем было добавлять изначально? Впрочем, сейчас это было не важно. Нишигаки засмотрелся на панель единственным глазом и резко дернулся. В его голове прозвучал резкий хлопок на фоне постоянного, уже привычного писка. Это значит, что они готов помочь ему взлететь. Нишигаки нашел рычаг — он помнил, что это ручка шаг-газ, почти как в самолете. Он запустил движок, сверху раскрутились винты, и по ушам снова ударил подобный прошлому хлопок. На этот раз, правда, он быстро понял, что причиной стали винты — он тут же надел валявшийся на приборной панели шлемофон, как и делал всегда в самолете, и все стало куда более привычно звучать. Нишигаки дернул шаг-газ на себя, и испытал новое для себя явление — хвост вертолета, кажется, поднялся вместе с шасси, и теперь его летательный аппарат находился под углом относительно земли лишь на переднем шасси. Это было странным даже потому, что на всех его самолетах шасси были расположены наоборот — двойное спереди и одно сзади. Впрочем, поборов и эти неожиданные моменты, летчик начал разгон — даже на вертолете он взлетал от разгона, хотя и слышал что-то о возможностях вертикального взлета, но ему не хотелось заставлять они делать для него и такие неожиданные вещи, когда им обоим проще было взять разгон. Проехав так полсотни метров, Нишигаки дернул шаг-газ от себя и внезапно оторвался от земли, неслабо тряхнувшись в воздухе. Едва не зайдя в штопор через переворот назад, он вновь резко дернул на себя и стабилизировал положение вертолета. Теперь он вообще висел в воздухе и не двигался. Для летчика обычного поршневого самолета это было очень сюрреалистично. Такое чувство, будто он попал в сон, в измерение без гравитации (что это такое Нишигаки не знал). По рации пришел приказ от Фукуды — двигать 3 километра на северо-запад. Приказы не обсуждаются, а выполняются.

Нишигаки дернул рычаг на себя и вправо. Так он накренился назад и поднял вертолет вверх, попутно двинув его на запад и развернув направление кабины. Озеро было хорошо видно уже отсюда. Рычаг от себя — и вертолет кренится вперед, отправляясь в сторону водоема. Кажется, Нишигаки уже начал понимать, что надо делать в этой кабине для нормального передвижения. Вертолет был довольно быстрым, это не шло ни в какое сравнение с пресловутыми автожирами, на которых он тоже успел полетать пару лет назад.В движении без смены курса управление им действительно было похоже на самолетное, а вот нормальные развороты все еще вызывали у него сложности — он просто не привык к таким схемам, когда для разворота не требуется делать дополнительный крюк в воздухе, а он даже возможен на месте. Три километра были преодолены им как-то очень быстро как для аппарата, пару минут назад сюрреалистично зависавшего в небе. Теперь он нависал над берегом озера, и огромная скорость винтов на крыше даже создавала расходящиеся вдаль волны на пресловутом озере.

Нишигаки рассмотрел цели. В водоеме стояла какая-то старая баржа без груза и вооружения, на земле было немного бронетехники - «Ха-Го» без гусениц, болотоход F B, лишенный орудия «Чи-Ха Шинхото» (от оригинального Чи-Ха отличавшийся теперь только другой формой башни», был даже штатный армейский автомобиль Тип 95 «Куроган», судя по корпусу, многие годы простоявший где-то под дождем без малейшего обслуживания. Это был его сектор, но поразить ему нужно было не только эту технику. Это местечко у озера было намеренно обустроено, как стереотипное поле боя. Здесь стояли деревянные вышки, бетонные укрепления, окопы и траншеи с условными целями.Грубо говоря, сейчас он тестировал эффективность вертолета в общевойсковом сражении в роли штурмовика, а не просто запускал ракеты в отдельно взятые цели. Для этого на вертолет было установлено две зенитные автопушки и возможность присоединения восьми ракет. В документах было указано, что класс этого аппарата - «ударный вертолет». Как поясняли Нишигаки, это означает, что в случаи успешных испытаний, использовать его будут с целью штурмовки наземных целей и рейдов на территорию противника в условиях, когда нормальное применение самолетов затруднено в связи с отсутствием подходящих площадок для взлета и посадки. Любой летчик, испытавший «радости» воздушных сражений в Индокитае, Индонезии, Филиппинах прекрасно понимал, насколько хорошо было бы иметь возможность посадить свою технику на любой небольшой полянке и взлететь оттуда же без разгона. Мысли лейтенанта и воспоминания о Гуадалканале прервал голос по рации.