Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Страна потерянных вещей. Книга 2
Шрифт:

– Прекрати, – сказала Агата. – Все это не к добру.

– Ты уже со столькими танцевала, – заключил незнакомец, – и каждый из них не тот, за кого себя выдает.

– У всех есть свои недостатки, – ответила ему Агата, – как и у меня самой, но наши недостатки – это не то, что мы из себя представляем. Хотя к тебе это не относится. В тебе нет ничего хорошего – совсем ничего хорошего.

Незнакомец дернулся всем телом, и все собравшиеся услышали хруст костей и хрящей. После этого он уже не стоял настолько прямо и не казался таким высоким, и на лице у него вылезли гнойники и прыщи. Из самого глубокого из них выползла многоножка, которая тут же спряталась у него в волосах.

– Спрашиваю в последний раз, – сказал он Агате. – Так потанцуешь со мной?

А я в последний раз тебе отвечаю, – ответила ему Агата, – что не стану с тобой танцевать.

При этих словах фальшивая личина незнакомца полностью исчезла, открыв всем взорам какого-то скрюченного человека.

«Нет, – подумала Агата, – это не просто скрюченный человек, а тот самый Скрюченный Человек!» Это было и его имя, и его сущность, воплотившие в себе все плохое, что только есть на земле. Она знала это, хотя и не взялась бы сказать откуда, поскольку до этого вечера никогда его не видела.

– Тогда пускай эти танцы продолжаются без меня, – молвил Скрюченный Человек, – но и ты больше не будешь принимать в них участия, и за это можешь сказать мне спасибо.

Его правая рука изобразила некий знак в воздухе, и в кулаке у него материализовался кинжал с извилистым, как змея, клинком. Внезапно Скрюченный Человек оказался уже не перед Агатой, а позади нее, и одним взмахом перерезал ей сухожилия под коленями. Агата сразу же упала на землю, но никто не пришел ей на помощь. Никто не мог, поскольку все вдруг пустились в пляс как заведенные – все, кроме музыкантов, которые заиграли мелодию, которую они никогда раньше не слышали и никогда не разучивали: сначала медленно, а затем все быстрей и быстрей, и по мере того, как музыка ускорялась, ускорялись и шаги танцоров; и хотя все пытались остановиться, но никак не могли, и этот танец длился час за часом, а потом день за днем, и прекратился лишь тогда, когда танцоры настолько обессилели, что даже заклятье Скрюченного Человека не могло заставить их продолжать – иначе бы ноги у них подломились, будто сухие ветки, и они попадали бы на землю.

И когда колдовские чары ослабли сами по себе, а это неистовство наконец прекратилось, не удалось сыскать лишь одну из обитательниц деревни – Осанну, которая и навлекла на них Скрюченного Человека своей недоброжелательностью к Агате. Пекарю Уве показалось, будто он видел, как Скрюченный Человек взял ее за руку и потащил в сторону леса, так что все отправились туда на поиски, прихватив с собой собак. К тому времени прошла уже неделя, но собакам удалось взять след Осанны, и они проследили его до самой глубины леса. Там и нашли тело Осанны, от ног у которой остались лишь окровавленные обрубки – она дотанцевалась до смерти.

Вот и вся сказка про двух танцорок.

* * *

– Какая необычная история… Не думаю, что я когда-нибудь слышал ее.

В дверях стоял Оливье. Церера не знала, как долго он там простоял. По крайней мере, достаточно долго, чтобы выслушать хотя бы часть этой сказки, если и не всю целиком.

Но вот в чем вся странность: Церера тоже никогда раньше не слышала эту историю. Ее не было в книге, лежащей у нее на коленях. Она не читала, а декламировала, как бы по памяти, но у нее не было никаких более ранних воспоминаний об этой истории – точно так же, как она не могла вспомнить, держала ли в руке шариковую ручку, когда начинала. Что еще более странно, так это что, опустив взгляд на книгу, Церера с удивлением обнаружила, что записывала эту сказку, рассказывая ее, – под углом к существующем строчкам на странице, отчего, слегка изменяя положение книги, можно было прочесть то один текст, то другой. Палимпсест [7] или что-то достаточно близкое – вот как это называлось. Ее отец, работа которого включала в себя расшифровку старинных рукописей, любил, когда они попадали к нему в руки – артефакты из далекого прошлого, когда бумага была слишком ценной, чтобы использовать ее всего один раз.

7

Палимпсест – в древности так обозначалась рукопись, написанная на пергаменте, уже бывшем в подобном употреблении. Позже это понятие было распространено и на наскальные росписи первобытного искусства, когда на стены с полустершимися от времени росписями наносили новые изображения.

Оливье теперь стоял рядом с Церерой. Он тоже заметил ее почерк на страницах, пять из которых она заполнила своим рассказом.

– Я и не знал, что вы писательница, – сказал он.

Я не писательница, – отозвалась Церера. – По крайней мере, не такого вот рода. Не пишу ни рассказы, ни сказки. Даже не знаю, откуда это-та взялась. Должно быть, я где-то ее слышала или читала в детстве.

– Давным-давно, в некие незапамятные времена… – процитировал Оливье. – Или «то ли было то, то ли не было», как их обычно начинала моя бабушка.

– Да, пожалуй что так. Когда-то давным-давно.

«Хотя скорей ближе второе – то ли было то, то ли не было. То ли была та девочка, то ли не была. То ли была ее мать, то ли нет…»

Но мысль о том, что она каким-то образом породила эту историю, привела Цереру в смятение. В юности ей нравилось рисовать, но в позднем подростковом возрасте она забросила это дело, когда поняла, что все, что делает, – это лишь пытается воспроизвести окружающий мир. Настоящие же художники создавали мир заново, что было за пределами ее возможностей. Знанием она обладала в достаточной мере, но чего ей не хватало, решила тогда Церера, так это воображения. Теперь же, наверное, эта способность находить душевное спокойствие в незнании, которая и привела ее к выдумыванию чего-то несуществующего, вполне могла быть обретена ею, хотя и в другой форме – в виде слов, а не рисунков.

Церера встала. Ей пора было уходить. Она поцеловала Фебу на прощание.

– Она выглядит такой маленькой, – произнесла Церера, обращаясь не к Оливье, а к кому-то невидимому, потому что в ее голосе слышались нотки упрека. Она все больше и больше привыкала высказывать свои мысли вслух, особенно когда оставалась с Фебой наедине. Это был способ нарушить тишину и дать дочери понять, что она рядом. Феба никак не реагировала, но Цереру это не останавливало. В тот день, когда это произойдет, все окончательно потеряет смысл. – С каждой неделей она все больше худеет. Я вижу это по ее лицу.

И вот так мы иногда и теряем людей: не разом, а понемногу – словно ветер сдувает пыльцу с цветка.

– Я видел ее медицинскую карту, – сказал Оливье. – Ваша дочь – боец. Если кто-то и сможет выкарабкаться, так это она.

– Вы очень добры, – отозвалась Церера, совершенно машинально. Она давно уже научилась давать заученные ответы, но Оливье, похоже, был не из тех, кого они способны удовлетворить.

– Это были бы пустые слова, не будь это правдой, – добавил он. – И я никогда не стал бы лгать ни вам, ни Фебе.

Церера ничего не ответила. Ложь или правда, сейчас это не имело никакого значения.

– Не думаю, что смогу и дальше продолжать в том же духе, – прошептала она. – У меня уже нет сил.

И где-то некая женщина услышала эти слова и придвинулась ближе.

V

AUSPICE (среднефранц.)

Гадание по поведению птиц

Оливье проводил Цереру до выхода из «Фонарного дома» и постоял рядом с ней, пока она застегивала пальто – на улице было прохладно. Небо было ясным, серп луны так низко завис над каким-то старым домом на востоке, что казалось, будто можно встать на его крышу и прикоснуться рукой к этому мертвому миру в небесах.

Что это за дом? – спросила Церера. – Это часть вашего центра?

– В некотором роде, – ответил Оливье. – Много лет назад там жил один писатель. Он написал всего одну книгу, ставшую довольно известной, – она опубликована под псевдонимом. Он заработал на ней неплохие деньги, но жизнь его не была особо счастливой.

– Вот как?

– Его жена умерла при родах вместе с их ребенком, и он так больше никогда и не женился. Просто безвылазно сидел в этом доме, писал свой роман и скромно жил на вырученные средства. А ближе к концу своей жизни основал благотворительную организацию на доходы от этой книги, а также на деньги, оставленные ему отцом, которые он никогда не тратил. Его отец во время войны был взломщиком шифров в Блетчли-парке [8] , а потом изобрел что-то связанное с компьютерами и программными кодами, что сделало его довольно богатым. Эти деньги были потрачены на покупку земли для «Фонарного дома» и большую часть его строительства. Проценты от фонда по-прежнему идут на наше содержание – вместе с авторскими отчислениями, поскольку книга по-прежнему продается, что позволяет нам оказывать помощь тем, кто не в состоянии платить.

8

Блетчли-парк – особняк, расположенный в Блетчли (в городе Милтон-Кинс) в графстве Бакингемшир в центре Англии. В период Второй мировой войны в Блетчли-парке располагалось главное шифровальное подразделение Великобритании – Правительственная школа кодов и шифров. Здесь взламывались шифры и коды стран Оси и была спланирована операция «Ультра», нацеленная на дешифровку сообщений «Энигмы».

Поделиться с друзьями: