Страна потерянных вещей. Книга 2

Церера принялась готовить ужин, хоть и не была особо голодна. Удовольствие от еды – как и от многого другого – у нее тоже отобрали, и ела она лишь для того, чтобы хоть как-то поддерживать силы. Как бы мало толку ни было от нее для Фебы в последнее время, его не будет вообще, если она сама загремит в больницу из-за пренебрежительного отношения к самой себе.

После ужина Церера почитала еще немного, одолев больше половины. А когда уже не могла читать, позвонила своей матери, которая теперь большую часть года скромно жила на севере Испании и редко ложилась спать раньше двух часов ночи. Она уехала из Англии вскоре после смерти отца Цереры. По ее словам, мать не смогла бы пережить без него здешнюю суровую зиму, но потом выяснилось, что она не хотела встречать без него и английскую весну или осень, хотя лето на пару-тройку недель вполне могла вытерпеть. В свое время они вместе исследовали удаленные от больших городов сельские места, он и она, нанося на карты старые курганы, фотографируя каменные круги и заброшенные крепости, а также собирая народные сказки и легенды, даже красочные старинные и сугубо местные словечки, чтобы придать текстуру малопонятным научным статьям, которые публиковал отец, или главам в книгах, предназначенных для чтения лишь таким же эксцентричным и одержимым людям, как он сам, – по крайней мере, как всегда считала Церера. Все эти пожелтевшие страницы, словно увядшие листья…

Церера далеко не сразу поняла, почему увлечение отца настолько отталкивало ее, и «Книга потерянных вещей» напомнила ей причину: она находила истории, которые он предпочитал, откровенно пугающими. И сейчас увидела его призрак, сидящий в любимом кресле у пустого камина, и даже уловила запах земли и табачного дыма, исходящий от его кардигана.

«Есть и другая Англия, Церера: скрытый край, тайное царство, а все эти повествования – это его отголоски, его история…»

Но ей не хотелось прислушиваться к этим отголоскам. Они говорили о жестокости, развращенности и пороке. Пусть они бесследно исчезнут. Пусть они будут потеряны навсегда. Словно назло ему, Церера вместо этого решила читать то, что демонстративно называла «своими» сказками – термин, который всегда заставлял ее отца морщиться, – и чем красивей принцесса и чем счастливей конец, тем лучше. Феи-крестные, феи-помощницы, доброжелательные существа с прозрачными крылышками и волшебными палочками – она просто обожала их всех.

– Но это не феи, Церера, – втолковывал он ей.

– Это добрые феи.

– Такого понятия не существует.

– Потому что ты веришь только в плохих.

– Плохих фей тоже не существует.

– Но если они не хорошие и не плохие, то тогда какие же?

– Они иные, Церера, вот какие: просто иные.

И голос его был тверд и полон убежденности, как у человека, который верил в объективную реальность подобных существ – поскольку он действительно верил. Для ее отца прошлое и настоящее шли рука об руку, в основном параллельно друг другу, но иногда все-таки соприкасались: в древних местах, где земля хранит воспоминания точно так же, как кладбища хранят тела. Эти воспоминания впитались в землю и камень, металл и дерево, наполняя неодушевленные предметы своей сущностью. Вокруг таких мест собирались мифы и легенды, в которых рождались истории, книги и предания, так что граница между реальным и нереальным становилось все более неясной по мере того, как каждый рассказчик извлекал из них уже имеющиеся слои смысла и добавлял свои собственные новые слои. Действительность становилась призрачной, размытой, изменяя и сам окружающий мир.

Поскольку, как говорил ей отец, стоит только впервые рассказать или записать какую-то историю, как сразу же меняется и сама реальность. Эта история становится частью окружающего мира, и любой, кто ее слышал или читал и в ком она укоренилась, уже никогда не будет прежним. Истории – это доброкачественная инфекция, трансформирующая своих носителей, или же в основном доброкачественная, поскольку некоторые книги способны изменить людей и к худшему. Влейте в книгу достаточно яда или достаточно исказите истину на ее страницах, и вы сможете вызвать ненависть в некоторых слабых и податливых умах. Но чем больше человек читает и чем шире его кругозор, тем сильней становится его разум. Вот почему, в конце концов, отец был доволен тем, что его дочь вообще читает хоть какие-то книги, пусть даже и не всегда те, которые он одобрял. Важно было то, что она сознавала ценность литературы. Когда какой-нибудь болван-политик или грозящий пальцем доброхот жаловался на книги в школьных списках для чтения, потому что их авторы осмеливались относиться к подросткам с уважением или признавать, что вопросы расы, сексуальных предпочтений и пола могут иметь для них какое-то значение на пути к взрослой жизни, он всегда отпускал одну и ту же ремарку: «Нужно беспокоиться не о людях, которые читают книги, а о тех, кто этого не делает».

Тем временем в ухе у Цереры все еще отдавались гудки телефона. Ее мать вечно убегала в какую-нибудь другую часть своего дома или бродила по саду, днем или ночью, оставляя свой телефон там, где в последний раз его бросила. Часто она отключала звук, чтобы ее не беспокоили во время чтения или просмотра телевизора, и забывала включить его снова, оставляя Цереру гадать, не умерла ли мать со времени их последнего разговора и не дожидается ли ее бездыханное тело, пока его обнаружит встревоженный сосед или какой-нибудь незадачливый почтальон. Церера уже достигла того возраста, когда человек проводит немало времени, беспокоясь как о детях, так и о родителях. Зрелость, как она давно поняла, сильно переоценивалась.

Наконец ее мать взяла трубку. Она уже возвращалась в Англию, чтобы побыть с Церерой в первые дни после несчастья с Фебой, и в итоге пробыла здесь несколько недель, пока не стало ясно, что состояние ее внучки вряд ли в ближайшее время кардинально изменится. К тому времени мать и дочь уже стали раздражать друг друга, поскольку квартира Цереры была слишком мала сразу для двух взрослых – особенно для взрослых, которые, вероятно, слишком уж во многом схожи между собой, чтобы чувствовать в обществе друг друга достаточно комфортно, но все же слишком уж разные во многих других отношениях. Церера любила свою мать, однако та была слишком уж яркой личностью, а яркие личности неважно справляются с ограниченным пространством. В конце концов, по обоюдному согласию, мать Цереры вернулась в Испанию, но по меньшей мере через день они общались по телефону, и Церера знала, что та будет готова в любой момент сесть на самолет обратно в Англию, если что-нибудь вдруг случится с…

Нет, с Фебой ничего не случится, хуже уже не будет. Церера еще раз мысленно пожелала этого. Новая обстановка «Фонарного дома», с его деревьями, цветами и пением птиц, может быть только благотворной. Если дух Фебы еще оставался в ее теле, он мог бы услышать птиц и откликнуться; а если пребывал где-то еще, их пение все еще могло призвать его обратно. Требовалось просто сохранять бодрость духа и не поддаваться меланхолии или отчаянию, как Церера поступала до сих пор.

– Как она? – спросила ее мать, поскольку именно так неизбежно начинались все их разговоры.

– Все так же, – ответила Церера. – Но новое место просто замечательное – или же настолько замечательное, насколько это вообще возможно.

– Скучаешь по Лондону?

– У меня еще не было возможности соскучиться, но не думаю, что буду скучать. Лондон начинал казаться слишком уж большим и шумным.

И пустым без Фебы. Дочь заполняла собой все его пустые места.

– Мне неловко это говорить, – продолжала Церера, – но, наверное, ты с самого начала была права насчет возвращения сюда. Я всегда чувствовала себя здесь как дома. Я и забыла, насколько люблю это место.

Иногда они обсуждали возможность продажи коттеджа, но тот был полон вещей и воспоминаний о десятилетиях супружеской жизни, и матери не хотелось расставаться ни с чем из этого. Кроме того, для продажи не существовало никаких неотложных финансовых причин – по крайней мере, до тех пор пока состояние Фебы не стало угрожать изменить эту ситуацию. Мать сообщила Церере, что ей достаточно лишь попросить, и коттедж будет сразу же выставлен на продажу, но жить в нем оказалось лучшим решением благодаря «Фонарному дому».

– Ну что ж, просто постарайся, чтобы тебе там не было одиноко. Постарайся завести новых друзей, Церера.

Церера никогда не возражала против жизни в одиночку, когда была моложе, потому что есть разница между одиночеством и тем, что ты просто одна. Тогда ей здорово помогали книги, потому что человек с хорошей книгой по определению не может быть одинок. А потом появилась Феба, и у Цереры уже не было времени побыть одной, и она никогда не чувствовала себя одинокой, пока рядом была ее дочь. Но поскольку сейчас Феба находилась в подвешенном состоянии, сама Церера тоже угодила в схожую ситуацию. Она была и одна, и одинока. С этим нужно было что-то делать. Хотя, возможно, что-то в этом плане уже делалось.

– Я снова начала читать, – сообщила она. – Я имею в виду книги.

– Книги – это не то же самое, что друзья.

– Разве? Папа с тобой не согласился бы.

– Твой отец не соглашался со мной по многим вопросам, что и было одной из причин, по которым мы так хорошо ладили.

– Потому что это были не особо важные вопросы?

– Нет, потому что втайне мы оба знали, что я права, а он ошибается. Он предпочитал не признаваться в этом, а я была только рада позволить ему гордиться собой.