Страницы жизни русских писателей и поэтов
Шрифт:
И вновь остался он надменный,
Один, как прежде, во вселенной
Без упованья и любви!
Цензура, считавшая церковь опорой монархии, узрела в поэме крамолу и наложила запрет на неё. Демон есть Демон, его не удержать в ежовых рукавицах чиновников. Поэму в списках читали, перечитывали и по-разному относились к ней. В.А. Жуковский не одобрил, а Плетнев, Вяземский и критик Белинский были в восторге. В.Ф. Одоевский поинтересовался: “Скажите, Михаил Юрьевич, с кого вы списали вашего “Демона”?”. “С самого себя, князь, неужели вы не узнали”, – последовал ответ. Вот и великий князь Михаил Павлович, возвращая автору список поэмы, спросил: “… Я только никак не пойму, кто
“Демона” напечатали в Германии в 1856 году с посвящением В.А. Лопухиной.
6
Смерть Пушкина повергла читающий Петербург в шок. Друзья поэта скромно умолчали истинную причину гибели, и лишь двадцатитрехлетний Лермонтов мужественно и достойно ответил убийцам гневным стихотворением “Смерть поэта”. Выстрел Дантеса в Пушкина он посчитал за выстрел в себя. Стихотворение в списках быстро разошлось по городу. Помог в этом С.А. Раевский. Петербург признал в Лермонтове настоящего поэта.
В начале февраля 1837 года к Мишелю зашел его родственник Николай Столыпин, служивший в канцелярии Нессельроде. Говорили о злополучной дуэли и гибели Пушкина. Столыпин оправдывал Дантеса. Лермонтов был возмущен, и после ухода гостя дополнил стихотворение еще шестнадцатью строками презрения и предупреждения власти о возмездии.
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждет;
Он не доступен звону злата,
И мысли, и дела он знает на перед…
На стол главного жандарма – Бенкендорфа лег экземпляр стихотворения с угодливой заметкой цензора: “Воззвание к революции”. Докладная шефа легла на стол царя, в которой сообщалось, что возмутителя допросили, изъяли у него бумаги и содержат “…при Главном штабе без права сноситься с кем-либо извне… Вступление к этому сочинению дерзко, а конец – бесстыдное вольнодумство, более чем преступное…”
Арестованный Лермонтов просил камердинера приносить обеды, завернув в серую бумагу, и на ней спичками, обмакивая в вино с сажей, писал удивительные стихи: “Я, матерь Божия, ныне с молитвою…”, “Отворите мне темницу”, “Когда волнуется желтеющая нива”.
Кажется, что “нива” написана не опальным, а счастливым человеком, который беспечно идет по дорогим сердцу краям, где нет места житейским передрягам, ненависти.
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе –
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога.
Высшая гармония человека и природы высказана просто и откровенно.
Николая I незамедлительно отреагировал на бунтарское стихотворение: “Приятные стихи, нечего сказать… Пока что я велел старшему медику гвардейского корпуса посетить этого господина и удостовериться, не помешан ли он; а затем мы поступим с ним согласно закону”…, сослав на кавказскую войну, а С.А. Раевского, как распространителя “вредного сочинения”, упек в Олонецкую губернию.
Список “Смерть поэта” вдове Пушкина передал П.И.Мещерский. Знакомство поэта с Натальей Николаевной произошло в салоне Карамзиных в январе в 1839 года. “… чтобы вызвать ее доверие, сам начал посвящать ее в мысли и чувства, так мучительно отравляющие его жизнь, каялся в резкости мнений, в беспощадности суждений, так
часто отталкивающих от него ни в чем перед ним неповинных людей. Прощание их было самое задушевное, много толков было потом у Карамзиных о непонятной перемене, происшедшей с Лермонтовым”, – из разговора между поэтом и вдовой Пушкина, записанный А.П.Араповой, дочерью от второго брака матери.На гибель А.С. Пушкина откликнулся и Э.И. Губер, но его стихотворение, напечатанное в 1857 году в “Московских ведомостях”, не имело никакого резонанса.
7
Не предполагал Лермонтов что, в двадцать три года снова окажется на Кавказе, но не как вольный, а как поднадзорный. По пути простудился и “весь в ревматизмах” получил от начальства разрешение лечиться в Пятигорске. “…для меня горный воздух бальзам, хандра к черту, сердце бьется, грудь высоко дышит – ничего не надо в эту минуту; так и сидел бы и смотрел целую жизнь”, – из письма к С.А. Раевскому.
Несмотря на красоты Кавказа, участь ссыльного давала о себе знать. он жаловался М.А.Лопухиной в письме от 15 февраля 1838 года: “Милый друг, мне смертельно скучно… Я порядком упал духом… Бабушка надеется, что меня скоро переведут в царско-сельские гусары… она на этом основании не соглашается, чтобы я вышел в отставку”.
Усилия бабушки поддержал Бенкендорф и… “Принимал живейшее участие в просьбе… доброй и почтенной старушки Е.А. Арсеньевой в возвращении ее внука с Кавказа”. Николай I подписал приказ о переводе прапорщика Лермонтова в Гродненский гусарский полк корнетом, потом в лейб-гусары в Царское Село.
Будучи на Кавказе, Лермонтов с присущей ему наблюдательностью, увидел жизнь “водяного общества”, увидел доблесть офицеров и солдат в сражениях с горцами, увидел никчемность офицеров вне боев, увидел светских жеманниц, увидел среди этого многообразия и “лишних людей”, старающихся отыскать свое место в жизни.
Наблюдения вошли в основу романа “Герой нашего времени". Первые наброски его были сделаны во второй половине 1838 года. Роман состоит из пяти повестей: “Белла”, ”Максим Максимович”, “Тамань”, “Княжна Мери” и “Фаталист”. С 1839 года "Герой" начал печататься по частям и 19 февраля 1840 года цензор дал добро на публикацию в “Отечественных записках” полностью.
События, происходящие в романе, имеют подтверждение. “Бела” – случай с А.А.Хастатовым. Доктор Вернер из “Максима Максимовича” списан с реального военного медика Н.В. Майера. “Тамань” – пережита самим автором. “Княжна Мери” – якобы отпечатком сестры Мартынова Натальи Соломоновны. “Фаталист” Вуич очень похож на конногвардейца И.В.Вуича. Грушницкий и реальный Калюбакин – почти одно лицо, но с примесью Мартынова Н.С.
Известно, что любой автор наделяет своих героев индивидуальными чертами, списанными с многих образов, но и отдает им собственные достоинства и недостатки.
Печорин – главный герой романа – это зеркало того времени, времени не одиночек, а целого поколения, выросшего среди “разврата и подлости отцов”. Печорины находились в состоянии рефлексии, когда старое для них ушло безвозвратно, а новое не маячило в обозримом будущем. Человек без будущего, что барабан, гремит, а внутри пустой. Презрение к себе рождало презрение к окружающим. Страдая сами, заставляли страдать других. Проживи Печорин до времен французской революции 1848 года, Лермонтов бы поставил его на баррикады с красным флагом, и тогда роман можно было бы назвать биографичным, поскольку отвечал бы духу и стремлениям автора. Лермонтов отправил главного героя в Персию с целью обрести свободу, но и там её нет. Вернувшись в Россию, Печорин умирает в одиночестве.