Страницы жизни русских писателей и поэтов
Шрифт:
Вердикт роману вынес “просвещенный” монарх в письме к императрице "12/24 июня 1840 года”. Я прочел ”Героя” до конца и нахожу вторую часть отвратительной, вполне достойную быть в моде… Такие романы портят нравы и портят характер… эту вещь читаешь с досадой… ибо в конце привыкаешь думать, что свет состоит только из таких индивидуумов, у которых кажущиеся наилучшими поступки проистекают из отвратительных и ложных побуждений. Итак, я повторяю, что по моему убеждению, это жалкая книга, показывающая большую испорченность автора…".
Редактор журнала “Маяк” Бурчак вторил: “Весь роман эпиграмма, составленная из беспрерывных софизмов, так что, философии, религиозности, русской народности и следов нет”.
Были и такие критики, которые видели еще и “безнравственность”, “психологические несообразности”, “клевету на целое поколение молодых
Виссарион Белинский дал свою оценку романа: “Глубокое чувство действительности, верный инстинкт жизни истины, простота – поэтический язык, глубокое знание человеческих сердец современного общества”…И Печорина он защищает: “Вы предаете его анафеме не за пороки, – в вас их больше и в вас они чернее и позорнее… в самих пороках его проблескивает что-то великое… Ему другое назначение, другой путь, чем вам”. В Евангелии сказано: “Авраам родил Исаака…, а Печорин родил Базарова…
“Никто еще не писал у нас такою правильною, прекрасною и благоуханною прозой”, – отозвался Н.В. Гоголь о романе.
Придет время и А.П. Чехов удивится: “Не могу понять, как мог он, будучи почти мальчиком, сделать это!”.
Удивиться есть чему. Лермонтов, несмотря на молодость, подобно искусному хирургу, беспощадно вырезал из организма общества язвы, а где надо осторожно прикасался «скальпелем» пера к оголенным нервам людей, заставляя их вспомнить не только свое человеческое имя, но и назначение на земле.
В романе автор проявил себя и как профессиональный художник-пейзажист. Восприятие природы – отражение души любого человека, а тем более такого, одаренного всесторонними талантами. Струны его души были открыты всем ветрам. Наружу вырывались бури, а в душе оставался минор, глубокий минор. В описании природы он достиг совершенства, умело, используя неисчерпаемые возможности русского языка. В природе лермонтовские герои искали смысл жизни и, не находя, гибли.
“Герой нашего времени” поставил Лермонтова в один ряд с Пушкиным и Гоголем.
8
Вот и долгожданный Петербург. Беготня, визиты, салоны. О своем возвращении Лермонтов заявил стихотворением “Дума”. Это вывод из наблюдений о быстротекущей, бездарно уходящей для многих молодых людей жизни.
Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее – иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бременем познанья, и сомненья,
В бездействии состарится оно.
Лермонтов стал походить на человека-невидимку – видит всех, а его никто. Разочарован во всем и это подтверждает обращение к М.А. Лопухиной: “.. я несчастнейший человек… я каждый день езжу на балы… В течение месяца на меня была мода… Все эти люди, которых я поносил в стихах, стараются льстить мне… тем не менее я скучаю. Просился на Кавказ – отказали, не хотят даже, чтобы меня убили”…
И скучно и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды…
Желанья!… что пользы напрасно и вечно желать?
А годы проходят, все лучшие годы!
Он торопился жить. А для чего? На пользу Отечества, которое только и умеет отправлять на смерть и отпевать? Вот и задушевный друг декабрист Александр Иванович Одоевский умер от малярии на Кавказе и ему Мишель посвятил стихотворение “Памяти А.И. Одоевского”.
Я знал его: мы странствовали с ним
В горах востока, и тоску изгнанья
Делили дружно; но к полям родным
Вернулся я…
Между безысходностью и грустными мотивами в творчестве поэта нельзя ставить знак равенства. Безысходность, когда подошел к краю пропасти, и следующий шаг приведет в бездну. Грусть же – это состояние души человека, который с болью в сердце видит окружающий мир, анализирует, сомневается, но надеется на будущее и стремиться к нему. Лермонтов был в постоянном движении и поисках подвига реального.
Мне нужно действовать, я каждый день
Бессмертным сделать бы желал, как тень
Великого героя, и понять
Я не могу, что значит отдыхать.
Поэт был в
ответе за настоящее, понимая свой долг гражданина. “Оно жило в каждой капле его крови, трепетало с каждым биением его пульса, с каждым вздохом его груди. Не отделиться ему от него! Он ждет от него своего просветления, уврачевания своих язв и недугов. Он, только он, может свершить это, как полный представитель настоящего”, – проницательно заметил В.Г. Белинский о скрытом смысле всего творчества Лермонтова.Не каждый понимал его душу. Те, кому он был близок, зачастую смотрели на него с уважением, сочувствием, но как бы со стороны. Недруги, а их было большинство, видели в Лермонтове врага. Декабрист Н.И.Лорер, И.Н.Назимов, С.И.Кравцов, В.Н.Лихарев, отбывавшие срок наказания на Кавказе, изменив своим прошлым взглядам, сторонились неугомонного поэта. Отдушину Мишель находил в общении с друзьями А.С.Пушкина: С.Н.Карамзиной, А.А.Олениной, А.О.Смирновой. С ними мысли текли чередой, нервы успокаивались, и появлялось неодолимое желание жить, работать.
Самыми продуктивными годами творчества оказались последние годы его жизни с 1838 по 1841, и в тоже время самыми напряженными, которые прошли как по заранее написанному сценарию.
Вот на сцене появляется де Барант, законный сын французского посланника при дворе Николая I. Только спустя два года у сынка взыграло чувство достоинства за свою нацию, якобы оскорбленную в стихотворении Лермонтова в ответ на убийство Дантесом Пушкина. По этому поводу в декабре 1839 года секретарь французского посольства Андре от имени обиженного обратился к А.И.Тургеневу с вопросом: “Правда ли, что Лермонтов в известной строфе своей бранит французов вообще, или только одного убийцу Пушкина?”. Получив отрицательный ответ, де Барант пригласил поэта 2 января 1840 года на новогодний бал в свое посольство. Казалось, что вопрос французской чести закрыт, но в интригу включилась жена русского консула в Гамбурге Тереза фон Бахерт.
Ей удалось разжечь вражду Лермонтова с де Барантом. К этому же примешалось увлечение молодых людей вдовствующей графиней М.А. Щербатовой, которая предпочла русского. Француз был возмущен и неудовольствие высказал сопернику на балу: “Если бы я был в своем отечестве, то знал бы как кончить дело”. Лермонтов парировал: “В России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и мы меньше других позволяем оскорблять себя безнаказанно”. 18 февраля 1840 года на Парголовской дороге за Черной речкой (воистину “черной” для русских поэтов), состоялась дуэль при скверной погоде. Секундантом у Лермонтова был А.А. Столыпин-Монго, а у француза граф Рауль де Англес. Началось со шпаг. Лермонтовская сломалась, но де Барант успел оцарапать ему грудь. Подали пистолеты. Француз дал промах. Лермонтов выстрелил вверх. Пожав друг другу руки, дуэлянты разошлись. “Я выстрелил на воздух, мы помирились, вот и все”, – рассказывал Лермонтов. Все да не все. Деятельная мамаша Баранта, видя, что дуэль может лишить сынка места второго секретаря при посольстве, развернула бурную деятельность. Верхи отреагировали, и Лермонтова взяли под стражу. В начале марта 1840 года он пишет объяснительную записку командиру полка Н.Ф. Паутину: “… имею честь донести Вашему превосходительству, что… господин Барант стал требовать у меня объяснения будто мною сказанного (об “известной даме”); я отвечал, что все ему переданное не справедливо… На колкий его ответ я возразил колкостью”. Военно-судебная комиссия установила, что Лермонтов: “… вышел на дуэль не по одному личному неудовольствию, но более поддержать честь русского офицера”. Заключением комиссии вопрос был исчерпан. Однако французы разожгли интригу с новой силой. Теперь уже не “известная дама”, а высказывание Лермонтова на суде, что “выстрелил на воздух”, послужило поводом для возмущения де Баранта, и он резко высказался в сторону поэта. А.Н.Шан-Гирей оказал медвежью услугу и передал заключенному слова француза. Не таков Лермонтов! Для объяснения он пригласил де Баранта к себе на гауптвахту, где его ранее неоднократно посещали друзья, в том числе и В.Г. Белинский. Лермонтов подтвердил французу ранее сказанное им на суде о “выстреле на воздух” и предложил вторую дуэль. Француз при свидетелях отказался. На том и расстались, закончив спор. Беспокойная француженка-мама, опасаясь второй дуэли, пожаловалась великому князю Михаилу Павловичу. Лермонтова обвинили не только в вызове на вторую дуэль, но и в незаконном свидании на гауптвахте с де Барантом, хотя за прошлые свидания с другими лицами, осуждений не было.