Странности любви

Полина, забеспокоившись, обошла корпус, но никого не встретила и направилась дальней аллеей к выходу.

Осторожные ночные звуки леса, далекий плеск реки под обрывом, Фроськин омут. Легенда о местной красавице, утопившейся из-за неразделенной любви, вполне соответствовала этим глухим местам.

— Не спится?

Вздрогнув, Полина повернула голову и увидела выходящего из неосвещенной аллеи Александра Витальевича — в неизменном черном бушлате, накинутом на плечи, в кирзовых сапогах.

— Вы тут никого не встретили?

— Нет, — помахивая тонким ольховым прутиком, Александр Витальевич зашагал рядом. В его глазах Полина прочла вопрос, на который она не хотела бы отвечать. И она его опередила:

— Для меня срезали? — кивнула на прутик.

— Да вот, гляжу — вы к Фроськиному омуту направились, — с нарочитой лихостью стеганул прутиком по кирзовому сапогу.

— Ошиблись — к станции. Разговор с Москвой заказать.

— Не боитесь? В столь поздний час в столь дальнее плавание. Придется проводить.

— Вы слишком широко понимаете свой долг, — улыбнулась Полина, сворачивая зачем-то журнал трубкой.

— Что читаете?

— Так, воспоминания одного режиссера. Пишет, как его притесняли в застойные времена. Так расписал — слеза наворачивается. А на самом деле преуспевал и тогда, и сейчас: его внучка вместе с моей Дашкой учится. Серенький он какой-то, честно говоря.

— Сейчас модно вспоминать, даже то, чего не было. Очень удобно объяснять отсутствие таланта перегибами времени.

Исчерпав тему, они замолчали.

— Ваш сын… вы с ним часто видитесь? — прервала неловкую паузу Полина.

— К сожалению, нет. Жена говорит "Он должен от тебя отвыкать". Вот так… Хороший мальчик, способный: математика легко дается.

— Сколько ему?

— Скоро пятнадцать. Уже мой бушлат впору.

— Выходит, ровесник моей Дашке? Дочь решила в ПТУ поступать, ничего не могу с ней сделать.

— А мой — в мореходку.

— Муж, конечно, против, хочет, чтобы она языками занималась.

— Ваш муж, — начал Александр Витальевич и осекся. — Простите, я, наверно, не имею права задавать вам этот вопрос, но…

— Не надо, — перебила она его… — Пожалуйста, не надо. Давайте лучше поговорим… ну, скажем, за образование, как говорят в Одессе.

— А о чем тут говорить? — Александр Витальевич отвел нависшую над тропинкой еловую лапу, пропустил Полину вперед. — Какое же это образование, Полина Васильевна! Слезы, да и только!

Они вышли к остановке и увидели дымный след удаляющегося автобуса.

— Ну теперь жди! Может, пешком? — предложил Александр Витальевич. — Обувка вроде подходящая, — перевел взгляд со своих кирзовых сапог на ее "луноходы", бывшие в моде еще совсем недавно.

— Возвращались бы вы в лагерь, Александр Витальевич, — стала убеждать его Полина: домой, как она считала, ей нужно идти звонить одной, без провожатых. Примета, конечно, глупая, но так, на всякий случай. — Меня никто не похитит, честное слово.

— Одной в такую темь? И не просите!

Пошли через поле, стараясь сократить путь, но вскоре поняли, что экономия во времени им дорого обойдется.

— Ой, вот залезли-то! Поверхность прямо-таки лунная, не земная. — Полина с трудом вытаскивала из грязи ноги, рискуя остаться без своих "луноходов".

— Придется на буксир брать, — улыбнулся Александр Витальевич, взяв Полину за руку и потащив вперед. — Ой, руки какие холодные! Замерзли?

"А у него сильная рука, — удивилась Полина. — Сам вроде хрупкий, а рука — крепкая, мужская".

Ее озябшие пальцы быстро согрелись в его теплой ладони.

— Поворачиваем к дороге, Александр Витальевич! Иначе мы до утра отсюда не выберемся.

Вспухшие жилы борозд тянулись далеко-далеко, до самой станции, отмеченной жидкой цепочкой фонарей.

Картошка, судя по всему, вырыта здесь уже давно: разбросанные по всему полю картофельные пирамиды, добела отмытые дождями, зловеще проступают сквозь тьму, напоминая черепа на известной картине Верещагина.

— А ведь это безобразие кому-то выгодно. — Александр Витальевич кивнул на обреченные гнить в кучах клубни.

— Мне, например, — улыбнулась Полина, с удовольствием выбираясь на дорогу — тоже не бог весть какую, но все же не такую вязкую, как поле. — Я тут с удовольствием отдыхаю: от бесконечных заседаний, от занятий и, стыдно признаться, — от домашних дел. Безобразия, Александр Витальевич, всегда кому-то выгодны, так ведь?

— Ну, — осторожно согласился комиссар, не выпуская ее руки.

— И у студентов кругозор расширится. Так называемое наглядное обучение, — высвободив руку, махнула в сторону тускло белеющих картофельных пирамид.

— Да, "Полный вперед!", студенты правы, — поправив на плечах бушлат, нерешительно глянул на Полину.

— Ох, как станция еще далеко, — вздохнула Полина и быстро зашагала в сторону фонарей, просеянными зернами вкрапленных в темноту.

Опять наступила долгая пауза.

— А насчет образования вы совершенно правы, Александр Витальевич.

— Нет его у нас. Нет, мы школы новой не создали, и нового человека не воспитали…

— Новое, новое, — ворчливо повторил Александр Витальевич, с трудом включаясь в разговор. — Новая программа, новая школа… Будто старая гимназия так уж плохо учила. Или лицей. Помните, кого он выпускал?

— Сейчас на некоторых школах тоже дощечки прибили: "Лицей", — усмехнулась Полина. — А вы знаете, что бабушка наших Мироновых из рода Мурашевых? Декабристы то есть.

— Нет, не знаю. Нефертити, ну надо же! Впрочем, что-то в ней есть. В Зое, правда, больше, но и в Тане… Новое поколение? Да, — вернулся к своей мысли Александр Витальевич, — мы так упорно ищем новое — словно какой-то клад, который сразу нас обогатит, решит все проблемы.

— А что? Я где-то читала, что под обломками храма Христа Спасителя действительно обнаружили клад. Только там не написано, куда эти сокровища дели.

— На проект "Дворца Советов", куда ж еще! — в тон ей ответил Александр Витальевич. — Или какой-нибудь другой проект. А вы говорите — три поколения! Теперь, пожалуй, и в десятом утерянное не восстановишь…