Странные дела к югу от города

Она сидела в оцепенении довольно долго. Я подумала: может, она со мной в дочки-матери поиграть решила? Ее мама ведь предупреждала, что она не всерьез говорит. Раз мы играем в дочки-матери, то у меня есть для этого игрушки: наручные часики, игрушечные счеты, колокольчик. Я могла бы их принести сюда, и мы поиграли бы вместе. Поэтому я сказала:

– Ну ничего, я подарю Коричке наручные часы, с ними она будет знать, когда пора возвращаться домой.

Тут я подумала, что мама, возможно, уже послала няню Сун меня искать, и добавила:

– Да и мне пора домой.

Услышав, что я ухожу, Сючжэнь очнулась и, спускаясь с кана следом за мной, сказала:

– Вот здорово, спасибо тебе! Увидишь Коричку, скажи, чтоб шла домой, а то холодно, да передай ей, чтоб не боялась, я не стану ее ругать.

Я кивнула в знак согласия, словно и впрямь есть какая-то Коричка, которую я знаю.

Выйдя от Сючжэнь, я думала о том, как интересно было бы играть с ней, говорить о воображаемой Коричке, шить для Корички одежку. Почему соседи не пускают своих детишек к Сючжэнь? Да еще называют ее сумасшедшей? Я оглянулась и увидела, что она опять стоит, прислонившись к стене, и смотрит мне вслед! Я так обрадовалась, что побежала вприпрыжку.

Подходя к дому, я увидела, как няня Сун выменивает у какой-то старухи всякое старье на спички: под навесом валялись корзина для бумаги, старые кожаные ботинки и пустые бутылки.

Войдя в свою комнату, я отыскала в шкафу возле кровати наручные часы. Это были миниатюрные круглые золотые часики, инкрустированные блестящими драгоценными камушками. Стрелка давно перестала двигаться. Мама говорила, что надо бы часы починить, да так и оставила их лежать. Они мне очень нравились, я часто их надевала, играла с ними, и со временем они стали моими. Пока я стояла у стола и вертела часики в руках, с улицы через окно до меня долетели обрывки диалога няни Сун со старухой-старьевщицей. Я прислушалась.

– А потом? – спросила няня.

– Потом, – отвечала ей старуха, – студент уехал, да так и не вернулся! Перед отъездом он клялся, что, как доберется до дома, сразу займется покупкой земли, а через месяц приедет и женится на ней по всем правилам. Ах, как складно говорил! Да вот она уже шесть лет его ждет! Так умом и тронулась – я свидетель. А ведь какая красавица…

– Что же дальше-то делали? Она родила?

– Ну да! Студент-то когда уезжал, мать еще не знала, что дочка понесла, а как стало заметно живот, отправила ее рожать на родину их семьи, на приморское кладбище.

– На кладбище?

– Которое на их родине, в уезде Хуэйань. Хуэйаньцев, которые в Пекине умерли, хоронят на том кладбище. Семья Ван ухаживает за тамошними могилами еще со времен деда Сючжэнь, а потом ее отца прислали сюда привратником, и тут такая история случилась!

– Семья из Хуэйнаня, стало быть. А далеко он от нас, этот Хуэйнань? Почему они так долго в Пекине живут, на родину не возвращаются?

– Очень далеко!

– А дите куда дели, когда она родила?

– Дите-то… Запеленали младенца крепко-накрепко, как только родился, и отнесли к воротам Цихуамэнь еще до рассвета, да там у стены и оставили! И где он теперь, никто не знает – может, бродячие собаки сожрали, а может, кто и подобрал.

– А девица с тех пор-то и сошла с ума?

– Ага, с тех пор, с тех пор! Ах, как жалко мать с отцом, у них же только она одна и есть!

Тут женщины замолкли. Я в это время уже стояла прямо у ворот, чтобы лучше слышать. Няня Сун пересчитывала коробки с красноголовыми спичками марки «Даньфэн», в то время как старуха с энтузиазмом запихивала в свою корзину охапки рваной бумаги, хлюпая вытекающими из носа прозрачными соплями. Няня Сун снова заговорила:

– В следующий раз стружки тебе достану. Так, значит, сумасшедшая и ее родители – земляки твои?

– Дальние родственники! Третья дочь второго дяди моей тетки по материнской линии приходится теткой сумасшедшей, она по-прежнему присматривает за могилами.

Тут няня Сун заметила меня:

– Опять подслушиваешь!

– А я знаю, о ком вы говорите, – откликнулась я.

– О ком же?

– О Коричкиной маме.

– О Коричкиной маме? – Няня захохотала. – Ты тоже умом тронулась? Какая еще Коричкина мама?

Я расхохоталась вслед за няней – уж я-то знаю Коричкину маму!

2

Установилась теплая погода, и больше не нужно было носить толстую ватную куртку. Только по утрам и вечерам, когда было прохладно, я набрасывала сверху легкую мягкую ватную жилетку. Обувалась я теперь в новенькие матерчатые тапочки с черными кожаными носами. Тетя Ван – мама Сючжэнь – при виде моих новых тапочек сказала:

– Какие жесткие тапочки! Скорее порог наш разобьешь, чем они порвутся!

Я стала частым гостем в «Хуэйаньгуане». Ворота постоялого двора всегда были нараспашку, поэтому я в любое время могла туда проскользнуть. Именно «проскользнуть», потому что я всё время боялась, что меня увидит кто-то из моих домашних. Они знали только, что я часто хожу на рынок с няней Сун, чтобы встретиться у колодца с Ню-эр. Но как только няня исчезала за дверью мелочной лавки, я сразу же сворачивала к нашему переулку и шла в «Хуэйаньгуань».

Сегодня Сючжэнь в доме не было. На столике на кане стояла большая стеклянная банка, в которой плавали несколько золотых рыбок. Я спросила тетю Ван:

– А где Сючжэнь?

– В боковом дворе!

– Пойду поищу.

– Не ходи, она сейчас придет, подожди лучше здесь. Погляди, какие рыбки!

Я приблизила лицо к банке и заглянула в нее. Золотые рыбки плавали и разевали рты, глотая воду. Глядя на них, я и сама невольно начала разевать рот. Иногда какая-нибудь рыбка подплывала ко мне, и мы смотрели друг на друга через стекло – нос к носу! Я встала на колени на краю кана и любовалась рыбками, пока не затекли ноги. Сючжэнь всё не шла.

Тогда я села поудобнее и подождала еще немного. Так и не дождавшись Сючжэнь, я потеряла терпение, выскользнула из дома и направилась в боковой двор. Мне кажется, он всё время был заперт: никогда не видела, чтобы кто-то туда ходил. Я осторожно толкнула ворота и вошла. Двор оказался очень маленький, там росло дерево, уже покрытое молодой листвой. В углу землю устилали сухие и наполовину сгнившие листья. Похоже, Сючжэнь занималась уборкой, но сейчас она с веником в руках стояла под деревом, прислонившись к стволу, и подолом утирала слезы. Я тихонько подошла к ней и заглянула в ее глаза. Не знаю, заметила ли она меня – на мое появление она никак не отреагировала. Вдруг Сючжэнь повернулась лицом к дереву и, обхватив руками ствол, зарыдала.

– Коричка, Коричка, – повторяла она, – зачем же ты ушла от мамы?

Сколько обиды звучало в ее голосе, сколько печали!

– Как же ты без меня дорогу найдешь, далеко ведь! – рыдала она.

Моя мама говорила, что мы приехали издалека, что наша родина очень далеко отсюда, на каком-то острове, со всех сторон окруженном водой. Оттуда мы плыли на большом пароходе, потом ехали до Пекина в огромном поезде. Я спрашивала маму, когда мы поедем домой, и она отвечала, что не сейчас. Ведь мы так долго сюда добирались, поживем здесь подольше. Интересно, где находится то «далеко», о котором Сючжэнь говорит? Это так же далеко, как наш остров? Как же Коричка одна туда доберется? Мне было очень жаль Сючжэнь, а при воспоминании о незнакомой мне Коричке я почувствовала, как на мои глаза навернулись слезы. Сквозь затуманенный взор мне вдруг показалось, что я снова вижу того упитанного малыша верхом на рыбе – он же и впрямь совсем без одежки!